Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа

* * *

Мирей не сразу опомнилась от удивления, увидев их на пороге в десятом часу вечера. Эрмин с трудом держалась на ногах. Она была очень бледна, только кончик носа покраснел от слез. Шарлотта чувствовала себя немногим лучше: дорога и волнение совершенно измотали девочку.

— Я-то думала, вы в Квебеке! — воскликнула домоправительница. — Входите скорее, на улице такой мороз!

— Я все тебе расскажу, — тихо пообещала молодая женщина. — Мне бы только поскорее лечь! Счастье, что мы встретили на перроне мэра Шамбора. Он привез нас в Валь-Жальбер на своей машине.

— Да, я слышала гул мотора. Я была сама не своя от тревоги, одна в пустом доме. И как раз собиралась запереть все двери на ночь. Но что с тобой стряслось, девочка моя?

— Мирей, у меня случился выкидыш, — призналась молодая женщина. Они с экономкой как раз стояли в коридоре второго этажа, перед дверью в ее спальню. Эрмин с трудом сдерживала вновь подступившие к глазам слезы. — Я была на втором месяце беременности, и вот по собственной вине потеряла ребенка. Я хотела порадовать Тошана и только потом рассказать о том, что ездила в Квебек. А теперь не хочу, чтобы кто-нибудь об этом узнал.

Домоправительница с обычной для нее сноровкой взялась за дело. Эрмин позволила ей ухаживать за собой, как за больным ребенком. Оказавшись в постели, — чисто вымытая, в свежем белье, с грелкой у ног, под приятно пахнущим одеялом, — она вздохнула с облегчением.

— Боже милосердный! — в свою очередь вздохнула Мирей. — Бедная моя крошка, как же ты намучилась! Только этого нам и не хватало. Завтра позвоню доктору в Роберваль, пусть приедет.

— Не надо, прошу тебя! Не надо звать доктора! Никто не должен знать. Ни мама, ни Тошан. Мирей, умоляю!

— Хорошо. Посмотрим. Но если у тебя поднимется температура, доктор приедет.

— Но только если поднимется температура, — пробормотала молодая женщина, борясь со сном.

Мирей занялась другими делами. Уложив Мукки рядом с матерью, она вернулась к проголодавшейся Шарлотте.

— Эрмин лучше? — спросила девочка.

— Сейчас да. Но я с нее глаз не спущу! И придет же в голову — ехать в такую даль, когда ждешь ребенка!

Это заявление домоправительницы усилило в девочке чувство вины. Это ведь она уговорила Эрмин ехать в Квебек, но все пошло не так…

— Я буду тебе помогать, Мирей, — сказала она грустным тихим голоском. — Я не хочу, чтобы Эрмин болела. Она ведь не умрет, правда?

— Конечно нет, не беспокойся. Такое случается. Мы, женщины, очень сильные, моя крошка, иначе земля давно бы обезлюдела!

Весь следующий день славная Мирей исполняла роль медсестры. Она бы и на руках стала ходить, если бы понадобилось. С утра до вечера она готовила разные вкусности и относила на подносе наверх, и Шарлотта с огромным рвением ей во всем помогала. Между домами поселка носился резкий ветер, а Эрмин в это время лежала, свернувшись в клубок, в своей мягкой и уютной постели.

— У тебя будет еще много детей, — не уставала повторять Мирей. — Не терзайся так, не каждый раз удается сохранить беременность. Ты не первая и не последняя, кто теряет свой плод. Отдыхай и набирайся сил.

Эрмин была ей очень благодарна. К ней постепенно возвращался покой. Боль утихла, она была в теплом доме, и ощущение тотальной безопасности давало умиротворение. Она, словно больное животное, думала только о том, чтобы поправиться и больше не подвергать себя опасности.

В пятницу утром молодая женщина встала с постели. Казалось невероятным, что столько событий уместились в каких-то четыре дня.

«В понедельник мы уехали, и в тот же вечер я заснула в Лак-Эдуаре. Во вторник у меня разболелся живот. Завтра, в субботу, приедет мама. Я так по ней соскучилась! Я крепко ее расцелую и обниму. И Тошан тоже приедет… Мирей поклялась, что сохранит все в секрете. Она даже сходила к Онезиму и взяла с него слово, что он никому не расскажет, что я уезжала в Квебек. Конечно, нехорошо их обманывать, но мне так стыдно, меня так мучит совесть!»

Все встало на свои места. Мороз внезапно ослабел, и пошел сильный снег. В санатории Лак-Эдуара смена погоды никого не обрадовала: что же будет с этим бедным Эльзеаром Ноле, покинувшим заведение посреди ночи? Его хватились на рассвете, и оказалось, что он забрал с собой все свои вещи. Жители деревни по следам определили, что мсье Эльзеар вместо того, чтобы отправиться на вокзал, ушел в лес.

Монахини молились за него, вкладывая в молитву всю свою душу. Но не Эльзеар, а Жослин Шарден решил бежать от болезни, вступить в бой со своей жестокой судьбой, бросить вызов прошлому, — и все это невзирая на то, что будущего у него, вероятнее всего, не было.

Снедаемый внутренним пламенем, мужчина не ощущал ни холода, ни снега. На снегоступах он шел к озеру Сен-Жан, к Валь-Жальберу.

Валь-Жальбер, суббота, 25 февраля 1933 года

Эрмин устроилась на диване в гостиной. Неделя, принесшая ей столько боли и хлопот, подходила к концу. Как и было оговорено, Лора с Хансом должны были приехать к обеду. Мирей суетилась в кухне, занимаясь приготовлением роскошной трапезы.

— Тебе удобно? — спросила у молодой женщины Шарлотта. — Может, тебе что-нибудь принести? Книгу или лечебный настой?

Минуту назад девочка укутала Эрмин в шерстяное одеяло, потому что та мерзла, хотя в комнате было очень тепло.

— Спасибо, не надо. Я немного переживаю, потому что мама скоро приедет. Мне стыдно за то, что я скрою от нее правду — и про поездку в поезде, и про остальное…

Она не осмелилась произнести слово «выкидыш», болью отозвавшееся в ее сердце.

— И вам с Мирей из-за меня придется лгать, — добавила молодая женщина. — Мне очень стыдно, Шарлотта! А вечером приедет Тошан… Только сейчас я поняла, как глупо было с моей стороны вот так взять и уехать.

— Прости меня, Мимин, это я виновата!

— Не говори так больше! — оборвала ее Эрмин. — Я взрослая и должна была обо всем подумать, а не затевать сгоряча такую авантюру!

Однако Шарлотта по-прежнему считала себя виноватой в несчастьях, выпавших на долю старшей подруги. Она невесело улыбнулась, села у маленького столика и снова взялась за вышивание.

«Я все время мерзну, — подумала Эрмин. — На улице светит солнце, но мороз очень сильный. Счастье, что Арман заготовил много дров и отопление работает на полную мощность».

Короткое пребывание в санатории Лак-Эдуара заставило ее о многом задуматься, быть может, даже повзрослеть.

«Я больше никогда не должна жаловаться на жизнь. Маленький Жорель, конечно, знает, что обречен, но у него хватает сил, чтобы улыбаться. Родители навещают его редко. Я знаю, как это тяжело для ребенка…»

Бесконечно тяжелые часы, которые она провела в постели, позволили ей подвести итог своей недолгой жизни.

«Да, я была сиротой, и все же в монастырской школе я имела некое подобие семьи. Потом Бетти заменила мне мать. Моя дорогая Бетти! От нее я тоже скрыла правду. Я ничего ей не сказала вчера вечером…»

Элизабет Маруа пришла к вечернему чаю без предупреждения, что было ей совершенно несвойственно.

— Я не могла навестить тебя раньше, Мимин, потому что моя крошка Мари температурила и сильно кашляла, — пояснила Эрмин ее соседка и добрая подруга. — Стоит такой холод, что я целую неделю не выходила на улицу. Арман сказал, что в доме очень тихо. Он подумал было, что ты куда-то уехала.

— Я тоже была нездорова, Бетти. Шарлотта в понедельник и вторник не пошла в школу, помогала Мирей и присматривала за Мукки.

Этих объяснений хватило, чтобы успокоить Элизабет, еще не оправившуюся от волнений, связанных с болезнью такой долгожданной дочки, которая до сих пор кашляла.

«Мне бы следовало проявлять больше внимания к Бетти и Мари, — подумала Эрмин. — Раньше я была в курсе всех дел семьи Маруа, но теперь у меня появились свои заботы…»

В общем, у Эрмин нашлась масса поводов для того, чтобы быть недовольной собой и своими поступками. Услышав звук мотора, она вздрогнула. Через несколько минут в комнату вошла Лора. Щеки ее порозовели от холода.

— Мамочка, какая ты красивая! — вместо приветствия воскликнула Эрмин. — Ты изменила прическу?

— Да, у меня новая стрижка и завивка. И цвет чуть светлее прежнего, — отозвалась ее мать.

Шелковистые, окрашенные в платиновый блонд волосы женщины были завиты в мелкие кудряшки и красиво обрамляли лицо. Макияж Лоры тоже был намного ярче обычного. Она сняла шубку из чернобурки и покрутилась перед дочерью, чтобы показать ей серое бархатное платье, сшитое по моде того времени: оно открывало ноги, но не подчеркивало талию. Ханс с озадаченным видом следил за движениями Лоры, потом внимательно посмотрел на Эрмин.

— Ты нездорова? — спросил он. — В это время дня тебя нечасто увидишь лежащей на диване…

— Я решила прилечь, ожидая вас, — ответила Эрмин. — И мне, правда, немного нездоровится. Но ничего страшного, просто усталость.

— И неудивительно, — коротко заметила Лора. — Морозы бьют все рекорды. Этой ночью в Робервале было минус тридцать.

Эрмин, которая все еще дрожала от озноба, попыталась встать. Она отметила про себя, что мать даже не поцеловала ее.

— Теперь я понимаю, почему никак не могу согреться, хотя Арман как следует растопил печи во всех комнатах.

— Холод — не помеха для некоторых заядлых путешественников, — сказала Лора, присаживаясь на краешек дивана. — Не так ли, дорогая?

Молодая женщина онемела от удивления. Мать не могла сказать это случайно. Лора открыла свою сумочку и вынула сложенную вдвое газету.

— Ты думала, что мы с Хансом ни о чем не узнаем, верно? — с досадой спросила она. — Эрмин, объясни же мне, что все это означает? Когда я увидела эту статью, мне показалось, что я брежу. Увы, «La Presse» попала ко мне в руки не в день публикации, а позже, иначе я приехала бы раньше. Мне принесли ее только вчера вечером, и я целую ночь не спала. Я прочту тебе, и ты поймешь, что меня так шокировало.

Ошеломленная, Эрмин молча смотрела, как Лора торопливо разворачивает выпуск ежедневной газеты. Через мгновение зазвучал ее ледяной, звонкий голос:

— «Благословим же жестокость зимних морозов, которые в ночь с понедельника на вторник привели в санаторий поселка Лак-Эдуар молодую и красивую певицу. Нет никаких сомнений в том, что пациенты этого лечебного учреждения никогда не слышали столь восхитительного пения. Уроженка Валь-Жальбера, рабочего поселка, ныне почти опустевшего, талантливая Эрмин Дельбо привела публику в восторг исполнением сложнейших арий из репертуара лирического сопрано. Слушатели благодарили ее бурными аплодисментами. Надеемся, что наша соотечественница скоро заявит о себе как…» Дальше читать нет смысла. Эрмин, как ты там очутилась? Я понятия не имела, что в понедельник вечером ты можешь оказаться почти в Квебеке! Ты совсем не думаешь обо мне!

— Мама, я не знала, что обо мне напишут в газете! — воскликнула расстроенная молодая женщина. — Мне очень жаль, что так вышло.

— Но куда ты направлялась? — спросил Ханс. — В статье говорилось, что на железной дороге произошла поломка, деревья упали на пути. И ты брала с собой сына, как я понимаю? Подумать только — солгать матери!

— Я не лгала, — попыталась оправдаться Эрмин. — Я просто ничего не сказала. Я замужняя женщина и могу уезжать, никого не предупредив. Это касается и вас с мамой. Я хотела вам все рассказать сегодня.

Лора с удрученным видом качала головой, но по-прежнему не отрывала взгляда от газеты.

— Мама, пожалуйста, не сердись на меня, — попросила Эрмин. — Я решила пройти прослушивание в Капитолии. Думала сделать вам сюрприз. Поэтому поехала с Шарлоттой и Мукки. Поездка на поезде — обычное дело, люди ездят поездами и зимой, и летом! Просто так вышло, что в тот день началась метель и на рельсы упали деревья. Поэтому нас устроили на ночь в санатории Лак-Эдуара. Там меня попросили спеть для пациентов, только и всего. Не думала, что из этого можно сделать целую статью. Не понимаю…

Эрмин запуталась в объяснениях. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая нашалила и теперь вынуждена оправдываться.

— «…Только и всего!» — повторила Лора. — Ради чужих людей ты делаешь то, в чем отказываешь мне много недель подряд! Признай, что это выглядит как наказание, и жестокое!

Присутствовавшая при этой сцене Шарлотта предпочла убежать в кухню. Ханс же заявил, что должен отнести все вещи в спальню.

— Все вещи? Но почему? — спросила Эрмин.

— Потому, что я буду жить здесь, в моем доме. И больше не оставлю тебя одну, — заявила категоричным тоном Лора. — А Тошан знает об этой сумасшедшей затее? Если он позволил тебе сейчас, в самые сильные холода, отправиться в Квебек, я найду что ему сказать.