— Эрмин, если бы ты предупредила меня, я бы никогда не стал запрещать тебе ехать, — сказал он. — Но ты не сказала, и я разозлился. Твоя идея поехать в Квебек сама по себе идиотская. Ты никогда не бывала в больших городах. Там с тобой могло случиться что угодно!

Это был диалог двух глухих — каждый оставался при своих убеждениях и своих обидах. В дверь постучали. Тошан сердито крикнул: «Входите!» В комнату вошли Лора с Шарлоттой. Девочка прижимала к себе Мукки.

— Он плакал, — пояснила она.

— Тошан, прошу вас, не огорчайте Эрмин, — сказала Лора. — Я отчасти виновата в этом ее необдуманном поступке и во многом другом.

Молодой мужчина сердито воззрился на тещу. Однако Лору это не смутило, и она продолжала:

— Вы не хотели жить за мой счет, поэтому поспешили найти себе работу. Много недель подряд Эрмин скучала по вас, а я в это время осаждала ее с разговорами о том, какую она могла бы сделать карьеру, чем и подвигла на эту поездку. Она решила ехать тайком, и вот результат — мы все очень расстроены. Прошу вас, забудьте на время о гордости, Тошан, примите мое гостеприимство. По меньшей мере, можете считать, что таким образом я плачу за радушие, с которым ко мне и Жослину семнадцать лет назад отнеслись ваши родители. Я перед вами в долгу.

Эти слова матери взволновали Эрмин: Лора старалась не вспоминать о том периоде своей жизни. Тошан тоже выглядел растерянным, но уступать не стал.

— Я буду работать в Ривербенде, пока не закончится контракт, — буркнул он. — В июне мы — я и моя жена с сыном — уедем. Я очень жалею о том, что привез Эрмин к вам. Валь-Жальбер — проклятое место.

С губ Эрмин сорвалось грустное восклицание. Тошан вышел, хлопнув дверью.

— Дорогая, мне очень жаль, — вздохнула Лора. — Я хотела тебе помочь, но у меня ничего не вышло.

Мукки расплакался. Молодая женщина, в слезах, взяла его на руки и легла на кровать.

— Прошу, оставьте меня одну! Оставьте меня! — простонала она.

Шарлотта поспешно вышла. Лора на мгновение заколебалась, но потом последовала за девочкой.

* * *

Симон явился с наступлением темноты. Мирей встретила его прохладно.

— Сегодня не стоило приходить, мой мальчик. Мсье Клеман Тошан метал громы и молнии, а теперь Эрмин места себе не находит, потому что ее муж пропал.

Старший сын четы Маруа только усмехнулся.

— Он уехал на санях?

— Нет. В это время, он, кстати, обычно кормит своих собак.

Вниз торопливым шагом спустилась Эрмин. Вечер выдался морозным, поэтому она оделась очень тепло: шерстяная шапка, шарф, шуба, рукавицы и теплые сапоги с шипованной подошвой. Эрмин вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь.

Симон догнал ее.

— Куда ты собралась? — спросил он.

— Я больше не могу ждать, — ответила ему молодая женщина. — Хочу найти Тошана. На небе появилась луна, и видно как днем. Пойду искать его по следам. Мама была против, но я настояла на своем.

— Мимин, снега намело по колено, и мороз крепчает, — сказал он. — Ты не сможешь найти его по следам. Самое худшее — Тошан ушел в Шамбор или слоняется по поселку. Оставайся дома, я сам пойду его искать.

— Прошу тебя, Симон, возьми меня с собой, я не могу больше сидеть на месте, — взмолилась Эрмин.

— Тогда пойдем вместе. Я не могу отпустить тебя одну, это небезопасно. Вокруг — ни души!

— А если я возьму с собой Дюка? Это вожак упряжки, он меня знает, и, я уверена, он сможет найти след своего хозяина, — предложила молодая женщина.

Закутанная в свои одежки, она выглядела так по-детски, что Симон растрогался. Он приобнял ее и похлопал по спине.

— А помнишь, как в детстве, зимой, по ночам на холмах выли волки? Был случай, когда нам удалось их увидеть. Ты тогда испугалась.

— Вовсе нет, — попыталась отшутиться Эрмин. — Гораздо больше я испугалась твоего отца, который запретил нам выходить на улицу.

Из предосторожности молодая женщина привязала веревку к ошейнику Дюка. Большой и сильный пес понюхал морозный воздух и бросился бежать. Эрмин с трудом поспевала за ним.

— Посмотри-ка! — через несколько минут сказал Симон. — Пес ведет нас прямиком к целлюлозной фабрике. Твой муж не ушел далеко.

Дрожа от холода, они шли по улице, на которой некогда, словно солдаты по стойке «смирно!», стояли деревянные дома, где проживали многие десятки семей рабочих фабрики. Эрмин вспомнила времена, когда в теплое время года по воскресеньям из этих домов выходили люди и направлялись в церковь. Женщины в коричневых юбках и красивых вышитых блузках, с соломенными шляпками на тщательно уложенных в прически волосах. Мужчины тоже старались принарядиться: надевали галстуки и темные праздничные костюмы, в которых выглядели куда лучше, чем в спецовках или рабочих комбинезонах.

«А у крыльца и вдоль фасада дома у всех росли цветы! — с ностальгией подумала Эрмин. — В огородах красовались тыквы под синевато-зелеными крупными листьями, салат, картофель. Господи, почему сейчас все по-другому? Куда делись коровы, свиньи, овцы, козы? И дети, так любившие бегать по улицам Сен-Жозеф и Трамбле?»

— Странно видеть это запустение, правда? — сказал Симон, которому тоже стало немного грустно.

В его памяти эти улицы остались залитыми солнцем, счастливыми, густонаселенными, какими они были в дни расцвета рабочего поселка.

— Нам надо смириться с неизбежным, Мимин, — со вздохом добавил он. — Все жители Валь-Жальбера разъехались, остались только Маруа, хозяева своего участка и своего дома, да семья Шарден-Дельбо — мадам Лора и ее дочь, соловей из Валь-Жальбера!

— Не называй меня больше так, Симон! Прошу тебя! Соловей больше не станет петь. Он будет молчать, как положено послушной домашней птице. И все это — ради того, чтобы остаться рядом с любимым. Смотри, вот прекрасный дом бригадира, значит, мы уже на улице Сент-Анн.

На фоне перламутрового пейзажа просторные постройки завода казались совсем черными. Луна освещала призрачным светом присыпанные снегом крыши с торчащими на них красными кирпичными трубами.

— А помнишь, Мимин, как этот шалопай Арман втайне от всех приходил сюда собирать разные железки? — с улыбкой спросил Симон. — Свои сокровища он прятал под кроватью, в старых картонных коробках.

Молодая женщина с грустью посмотрела на платформу, с которой раньше загружали вагоны: от фабричных складов в Роберваль вела отдельная железнодорожная ветка. В те времена, особенно в Первую мировую, целлюлозу отправляли в Шикутими, в Соединенные Штаты и даже в Европу.

— Куда девался Дюк? — спросила Эрмин.

— Он там, на площадке. Мы нашли твоего мужа! Смотри, он гладит своего пса. Иди, вам самое время помириться. Я холостяк, Мимин, но, если бы у меня была жена и она выкинула мне такой фортель, как ты — Тошану, я бы тоже разозлился. Попроси у него прощения и знай, что ты и так уже должна поставить свечку за мое здоровье. Я утихомиривал его, как мог. Он был в ярости.

Эрмин увидела на противоположной стороне открытой площадки темный силуэт, различила в сумраке красный огонек сигареты.

— Хорошо, я пойду к нему, — сказала она. — Спасибо, Симон, из тебя получился хороший старший брат!

Он с улыбкой ущипнул ее за подбородок, чтобы скрыть волнение. Да и кто бы мог устоять перед обаянием Эрмин, особенно когда во взгляде ее голубых глаз было столько нежности?

— Иди! — пробормотал он. — И постарайтесь не замерзнуть насмерть.

Она еще мгновение стояла в нерешительности. Прогулка помогла согреться, но теперь молодая женщина снова стала мерзнуть. Она пошла вперед, думая о том, как Тошану удалось столько часов провести на улице. С каждым шагом, приближавшим ее к любимому, рос и ее страх быть отвергнутой. Но он помахал ей рукой.

— Тошан? — позвала она.

Эрмин протянула ему руку, и ее пальцы под шерстяной рукавицей нашли пальцы мужа. Однако он не обнял ее, хотя она на это надеялась всем сердцем. Только слабо пожал ее пальцы.

— Идем, — сказал он спокойно.

Она хотела что-то сказать, но Тошан прижал палец к губам, призывая к молчанию. Разговор начал он сам:

— Сегодня полнолуние. Луна медленно плывет по небу. Идем, река поет только для нас двоих.

В горле у молодой женщины встал комок. Она снова боролась со слезами, на этот раз — со слезами нежности. В голосе Тошана не было гнева, он говорил так, как в первые дни их любви. Она последовала за ним, очарованная покоем, которым был исполнен белоснежный пейзаж. Внезапно тишину разрушил хрустальный рокот водопада, как если бы до этой секунды Эрмин его не замечала, или бурные его воды, вынужденные бесконечно бороться с леденящим холодом, неожиданно пришли в движение.

— Послушай! — восторженно сказал молодой метис. — Послушай, как Уиатшуан напевает свою победную песню. Идем.

Тошан увлек ее к склону. Дюк бежал впереди, вынюхивая что-то на земле. Пес, лапы которого были снабжены мощными когтями, легко передвигался по сугробам, покрытым коркой льда. Эрмин дважды поскальзывалась, но муж поддерживал ее, не давая упасть.

— Я сильно разозлился, — начал он. — Ты была права, когда сказала, что на нынешней работе я изменился. Парни, с которыми я работаю, слишком много пьют и не слишком хорошо отзываются о женщинах. Над многими вещами они попросту насмехаются. Мне пришлось подстраиваться, поступая, как они, чтобы стать среди них своим. Если бы мать, Тала, увидела меня в иные моменты, она бы стала меня презирать. Прошу, прости меня.

— Я тоже хочу попросить у тебя прощения, — сказала Эрмин.

— Знаешь, — нежно сказал он и наконец обнял ее, — это благодаря реке я понял, что не прав; она унесла прочь мой гнев.

Глазам прижавшейся к мужу Эрмин предстало зрелище нереальной красоты, величественная феерия: лунный свет проливался серебром на огромный водопад, чьи стремительные воды неслись вопреки жестокой хватке мороза — поток отливающих всеми цветами радуги кристаллов, в которых застыл небесный свет, льющийся из не менее великолепного стеклянного ларца. Суровая зима, словно терпеливый мастер, сумела собрать мельчайшие капельки воды, чтобы украсить ими кусты, спящие ветви, камни. К созданию этого шедевра люди не были причастны, он родился благодаря капризу природы много веков назад и будет возрождаться вновь и вновь, пока Уиатшуан течет к озеру Сен-Жан, похожая на юную девушку, которая торопится на свидание с возлюбленным.

— Ничего красивее я в своей жизни не знала, — восторженно сказала молодая женщина.

Тошан посмотрел на нее. Ему показалось, будто он на время потерял способность видеть и теперь она вдруг вернулась к нему — мужчина снова с восхищением смотрел на очаровательное лицо своей юной супруги. Он нежно расцеловал ее в холодные щеки, коснулся губами кончика красивого носа, тоже замерзшего. Он утонул в голубом сиянии ее глаз, окруженных ресницами, на которых застыли крошечные кристаллики инея.

— Эрмин, я забыл, как ты мне дорога, — нежным голосом сказал он. — Я больше не достоин тебя! Я повел себя так грубо, так нехорошо…

Каждое слово чудодейственным бальзамом проливалось на незримые раны в душе молодой женщины.

— Я долго смотрел на водопад, слушал, как он рокочет и жалуется, а потом вдруг понял, что он поет, радуясь, что сумел остаться свободным, не дав заключить себя в ледяные оковы. И душа моя очистилась. Я понял, что Господь щедро одарил меня, доверив мне тебя, потому что ты самая красивая женщина в этой стране, и самая добрая. А еще ты — певчая птичка, и мне стыдно за то, что я хотел посадить тебя в клетку. Разве обрезают крылья соловью?

— Тошан, Тошан, прошу тебя, не говори так, я тоже была неправа! — взмолилась молодая женщина. — Я перестала доверять тебе, я поступила вопреки здравому смыслу, проявив неуважение к тебе. Я думала, ты больше меня не любишь, а может, никогда и не любил.

Он крепко прижал ее к себе. Какое-то время они стояли так, слившись в одно целое, любуясь необычайным спектаклем, который разыгрывала перед ними морозная ночь. Пребывая в лоне этого спящего мира, этого сильнейшего холода, они черпали силы и надежду в перламутровом буйстве водопада. Ежедневные заботы, привычки, знаменательные даты, свойственные всем ошибки — грустная участь каждого человеческого существа — все это растворялось, разлеталось в осколки от соприкосновения с божественным великолепием водопада Уиатшуан, облаченного в наряд из снега и лунного света.

«Спасибо, Господи, спасибо! — повторяла Эрмин в глубине своего женского сердца. — Теперь я знаю, где мой путь, где мое счастье… Рядом с Тошаном, вдали от городов, в магическом круге лесов и быстротекущих вод…»

Они не могли разомкнуть объятия, словно околдованные. Белая сова покинула свое убежище на сосне и бесшумно пролетела у них над головами. И тут Тошан словно очнулся от сна.