— И я смогу сделать тебе ребенка, если возьмусь за дело со всей серьезностью!

— Чш-ш-ш! — Эрмин кивком указала на Шарлотту. — Тошан, сегодня я чувствовала себя счастливой, но теперь я просто на седьмом небе! О, ты будешь тут, со мной! Каждый вечер я буду засыпать в твоих объятиях, а утром — завтракать вместе с тобой. Мне просто не верится!

— Но именно так все и будет, — с улыбкой заверил ее супруг. — Станем кататься, как сыры в масле!

К Тошану внезапно вернулась серьезность, и он добавил:

— Мне стало стыдно, когда ты рассказала о том, что потеряла ребенка, и о том, как тебе было больно. Но это не все: я понимаю, что ты жертвуешь собой ради Мукки и меня. Возможно, ты была бы счастливее, если бы жила в городе, например в Квебеке, и выступала на сцене. Я хочу доказать тебе, что умею признавать свои ошибки.

Вместо ответа Эрмин прижалась к нему. Она охотно отдала бы свой чудесный голос, полученный в дар при рождении, если бы остаток ее жизни походил на этот прекрасный день, когда Тошан предоставил ей самое лучшее доказательство своей любви. Лора, спускаясь по лестнице, увидела их через приоткрытую дверь. Решив, что они прощаются, она тихонько прошла в кухню.

— Мадам, я услышала кое-что интересное, — не скрывая радостного волнения, шепнула ей Мирей. — Мсье Тошан… Прошу прощения, мсье Клеман больше не работает на лесопилке. До июня он будет жить с нами…

Лора какое-то время не могла прийти в себя от удивления. Потом с удовлетворением кивнула.

— Это и его дом, Мирей, — твердым голосом сказала она. — Мой зять — член нашей семьи, я полагаю. И это прекрасная новость.

Лора отложила ненадолго свою поездку в Лак-Эдуар, чтобы насладиться атмосферой мира и покоя, царящей в доме, и полюбоваться дочерью, пребывавшей в прекрасном расположении духа. Если Тошан останется в Валь-Жальбере, она без зазрения совести сможет на несколько дней уехать из дома.

«Ханс вернется во вторник утром, — подумала Лора. — Он отвезет меня на станцию Шамбор-Жонксьон. Если станет расспрашивать, придумаю какой-нибудь предлог. Никто не сможет помешать мне посетить санаторий и поговорить с Эльзеаром Ноле».


Время изменило не только Жослина Шардена, но и Лору. Судьба не раз обращалась с ней жестоко. Однако трудности только закаляли характер Лоры, и ее потребность в независимости со временем стала для Ханса Цале предметом беспокойства. Чтобы не тревожить любимую напрасно, он не стал спрашивать о цели ее поездки. Лора оценила его такт и, немного слукавив, рассказала, куда и зачем едет.

— Я решила познакомиться с сестрой Викторианной, монахиней, которая растила Эрмин. Хочу узнать побольше о детстве моей дочки. Лак-Эдуар находится не так уж далеко, но добраться туда можно только на поезде. Я очень скоро вернусь.

— Но ведь я мог бы отправиться с тобой! — предложил он.

— Нет. Мне хочется поехать одной.

Обиженный в лучших чувствах, тот удержался от замечания. В который раз у Ханса Цале возникло ощущение, что возлюбленная сознательно от него отдаляется. Однако он все-таки поцеловал ее в лоб, не став делиться своими сомнениями.

В поезде Лора погрузилась в раздумья. Глядя на сменяющиеся за окнами вагона пейзажи, она вспоминала лучшие моменты своей жизни. Слезы навернулись на глаза, когда она словно бы со стороны увидела себя, молодую эмигрантку, покинувшую родную Бельгию. В памяти сохранились и грустные обстоятельства, заставившие ее торговать собой, — нелепая смерть старшего брата, Реми, работавшего на металлургическом заводе Сен-Мориса, в Труа-Ривьер. Лишившись его поддержки (а ведь именно брат предложил ей перебраться в Канаду), Лора узнала, что такое нужда и голод, стыд и бесчестье.

«Но Жослин полюбил меня и спас, — подумала она растроганно. — Он взял меня в жены, хотя из-за этого семья порвала с ним. Шардены, застывшие в своем целомудрии, не знали ни жалости, ни милосердия… Для них я была пропащей душой, чуть ли не дьяволицей. Но Господь дал мне свидетельство того, что прощает мои ошибки, — у меня родилась Эрмин. Снежный соловей, как ее называют жители Валь-Жальбера».

Некоторые воспоминания заставляли ее закрывать глаза — самые интимные моменты, принадлежавшие только им с Жослином и никому больше. Ночи любви на июльской траве, страстные поцелуи, сплетение жаждущих наслаждения тел…

«Он не может быть жив!» — думала Лора, терзаемая волнением, которое порождали в ней эти слишком отчетливые видения. Стон не раз готов был сорваться с ее губ, но она вовремя сдерживалась, помня о соседях по купе.

«Нет, этот человек с фотографии в газете не может быть Жослином. Просто они похожи, или это кто-то из его родственников. Когда память ко мне вернулась, я пыталась найти своего мужа. Если бы он был жив, то, конечно же, забрал бы свои деньги из банка».

Лоре и в голову не могло прийти, что Жослин сделал это, но позже, когда она уже была богатой вдовой, жившей в «Château Roberval», — дамой в черном, которая так заинтриговала Эрмин.

Лора вспомнила и их безумное бегство после рождения дочери.

«Мы несли на себе бремя этого преступления, мы были изгнанниками, которым негде приклонить голову. Я спала в санях, этих прекрасных санях, которыми до сих пор пользуется Тошан, и укрывала мое дитя от холода и метели. Господи, какое это было счастье, когда нам удавалось переночевать в хижине лесоруба и развести огонь! Но уже тогда я начала бояться молчания моего мужа — да, этих приступов черной меланхолии Жослина я страшилась больше волков, преследовавших нас…»

Часы размышлений совершенно измотали ее. На перрон в Лак-Эдуаре Лора вышла с неохотой: собственный поступок уже казался ей идиотским. Пребывая почти в сомнамбулическом состоянии, она сняла номер в отеле и переоделась к ужину. На следующее утро, ощущая умиротворение после долгого ночного сна, женщина вошла в санаторий и заявила, что желает видеть директора.

— Мсье, позвольте представиться: Лора Шарден. Я — мать юной певицы, которую вы столь любезно приютили в прошлом месяце. Я говорю об Эрмин Дельбо.

Лора шла прямо к цели. Она заявила, что желает навестить пациента, мсье Эльзеара Ноле, и познакомиться с сестрой Викторианной, некогда жившей в монастырской школе в Валь-Жальбере. Манеры и очаровательная улыбка богатой дамы сделали свое дело: директор счел, что просто обязан удовлетворить ее просьбу.

— Мадам, сочту за честь быть вам полезным. Я приглашу сестру Викторианну в мой кабинет, где вы сможете побеседовать. Предоставляю его в ваше полное распоряжение. Однако вы вряд ли повидаетесь с мсье Ноле. Он нас покинул.

— Покинул! — ослабевшим голосом повторила Лора. — Что вы хотите этим сказать?

Она подумала о внезапной кончине, хотя все зависело от смысла, вложенного собеседником в эти слова. И все же сердце ее забилось быстрее. Почему человек, с которым она хочет встретиться, вдруг исчез?

— Выслушайте меня, мадам Шарден. Эльзеар Ноле уехал по своей воле, не соизволив никого предупредить. Я был очень огорчен. Люди, больные туберкулезом, не имеют права утаивать свой статус, но всегда могут получить место в санатории, расположенном неподалеку от их места жительства. Многие скрывают свою болезнь, чтобы не разлучаться с семьей и продолжать работать. Так распространяется этот ужасный недуг, чума наших дней, особенно среди бедняков, которые не слишком следят за гигиеной и часто недоедают. Адский круг… Хотя надо сказать, что мсье Ноле не принадлежит к этой категории больных: наше заведение — для пациентов с приличным доходом, можно сказать, состоятельных. Потому я полагаю, что это был его сознательный выбор, и молюсь, чтобы он не заразил тех, с кем решил повидаться — жену, детей.

— Когда уехал мсье Ноле? — спросила Лора, борясь с ужасным предчувствием.

— Через сутки после отъезда вашей очаровательной дочери. Состояние здоровья Эльзеара Ноле постоянно ухудшалось. Он стал нервным, раздражительным, хотя с самого начала не был легким пациентом. Но простите мое любопытство: если вы хотели его навестить, значит, вы — член его семьи?

— Очень далекая родственница, — сказала Лора. — Я знала, что он живет в этом санатории, но без конца откладывала поездку. Не беспокойтесь, возможно, он даже забыл меня.

Во рту у Лоры пересохло. Она предпочла замолчать. Ей совсем не хотелось пускаться в путаные объяснения. Эльзеар Ноле ускользнул от нее. Она не сможет рассмотреть это изможденное лицо, чтобы убедиться в его сходстве с Жослином. Мучительные сомнения вновь проснулись в душе.

— Вы так бледны, мадам! — воскликнул директор.

— Не стоит беспокоиться. Я устала и немного разочарована, — со вздохом отозвалась Лора.

Через несколько минут пожилая монахиня коротко кивнула Лоре в знак приветствия. Одетая в длинное черное платье, с белым платком, обрамляющим румяное лицо, сестра Викторианна с недоверием смотрела на посетительницу.

— Сестра, я счастлива познакомиться с вами! — с искренней радостью сказала Лора.

Директор оставил их наедине. Сестра Викторианна села на стул.

— У меня нет времени на разговоры, мадам Шарден, — заявила она. — Нужно готовить обед.

Слова ее прозвучали сухо, в них не было и тени дружелюбия. Лора почувствовала это и умолкла. Монахиня, желавшая поскорее закончить разговор, нахмурилась. В молодости ей пришлось тяжело работать. Дочь траппера, она была старшей в семье с девятью детьми, и решила принять постриг. Монашество она предпочла роли матери и супруги. Девушка знала, что некрасива, и все же отказала единственному мужчине, который предложил ей руку и сердце. Один вид Лоры, такой элегантной, изысканной и все еще очень красивой, вызывал у нее раздражение.

— Вы сердитесь на меня из-за Эрмин, не так ли? — спросила Лора. — Я знаю, она очень страдала оттого, что была найденышем. Но вы ведь знаете, при каких обстоятельствах мы ее оставили? Полагаю, она все вам объяснила, когда ночевала здесь, в санатории. Я каждый день сожалею о том, что не видела дочь в первые годы ее жизни. Я пытаюсь искупить свою вину, сестра. И хочу поблагодарить вас за то, что вы заботились о моей девочке все это время.

— Это мой долг перед Господом, мадам Шарден! Эрмин была ребенком послушным, милым, способным к учению. Передайте ей от меня привет. Я не осуждаю вас. В этой грустной истории больше виноват ваш покойный супруг. Я денно и нощно молюсь за ту, кто была нашей воспитанницей и лучиком света, чтобы она смогла следовать по избранному пути — пути матери и порядочной женщины.

Лора опустила глаза. Эрмин рассказала ей о том, что монахиня неодобрительно отозвалась о высказанном ею желании стать оперной певицей.

— Знайте, сестра, что моя дочь отныне всю себя посвящает мужу и ребенку, — тихо сказала женщина. Холодная вежливость пожилой монахини все больше огорчала ее.

Сестра Викторианна встала, кивнула Лоре и вышла. Той оставалось только вернуться домой. Слова «покойный супруг» эхом отдавались в ее душе. Конечно, Жослин умер, превратившись в скелет, душа его отлетела, черные глаза навеки погасли.

«Какая же я глупая — ехать в такую даль, чтобы посмотреть на незнакомого человека! — упрекнула себя Лора. — Эльзеар Ноле болен туберкулезом, он просто раздражительный тип, возможно, немного не в себе. Эрмин сказала, что он погладил ее по волосам, и теперь я понимаю, почему. Этому господину недостает внимания, и он решил попытать удачи в городе. Если бы это был Жослин, то, услышав имя певицы, — ведь директор ее представил, — он бы попытался с ней поговорить, стал бы ее расспрашивать. Господи, как могла я подумать, что он не умер? И если этот сварливый мсье — один из Шарденов, мне точно не о чем сожалеть. Они все ограниченные и жестокосердные».

В тот же вечер Лора вернулась в Шамбор. Предупрежденный телеграммой, Ханс ожидал ее на перроне. Вокруг суетились десятки пассажиров с вещами и тележками, зачастую собранными из подручных средств.

— Ханс! Как я рада тебя видеть! — воскликнула Лора, бросаясь к нему в объятия. — Я очень хочу поскорее стать твоей женой, я люблю тебя, слышишь? Ты здесь, ты жив, ласковый мой, такой терпеливый!

Пианист не верил своим ушам. В первый раз Лора так недвусмысленно сказала ему о своей любви. Ночь они провели в отеле, где сняли два номера. Одна из комнат оказалась лишней, однако они сочли нужным соблюсти приличия. Уверившись в чувствах возлюбленной, Ханс показал себя пылким, изобретательным, неутомимым любовником.

«Прощай, Жослин, — подумала на рассвете Лора. — Прощай! Если мы и увидимся снова, то на небесах!»

И она поцеловала спящего Ханса в лоб.

Роберваль, суббота, 11 марта 1933 года

Жослину в Робервале нравилось. Он не уставал любоваться озером Сен-Жан, все еще заключенным в оковы изо льда и снега. Стояла сухая морозная погода, днем ярко светило солнце. Пообедав в пансионе, мужчина шел гулять в порт. Давно он не чувствовал себя так хорошо.