— Нет, Шинук, не туда! — сказала она.

Но конь пустился рысью, словно был уверен, что выбрал правильную дорогу. Заинтригованная, Эрмин позволила ему идти, куда он хочет. На нее нахлынули воспоминания, дорогие ее душе.

«В разгар лета мы с Шарлоттой пошли к каньону. Она так радовалась, что я посадила ее на Шинука! И сказала, что листья деревьев поют песню. Я описывала ей красоту окружающего мира, воду, перекатывающуюся через плоские камни и серебрящуюся на солнце. Мы обе были так счастливы! И случилось так, что нам повстречался Тошан. Шарлотта сразу догадалась, что я влюблена в него. И это была правда, я уже тогда его любила».

Эрмин осмотрелась. Занимался день. Тучи расходились медленно, открывая фиалкового цвета небо. Розоватый свет омывал каждую деталь пейзажа, усыпанного чистым снегом. У Эрмин при виде окружавшей ее красоты сжалось сердце. Она позвала:

— Шарлотта! Умоляю, вернись!

Ее голос, чистый и сильный, нарушил тишину утра. Она позвала снова, с той уверенностью, которую ощущала, когда пела.

«А что, если Шарлотта и вправду пришла сюда, ведь нам было так хорошо здесь вдвоем, нет, втроем, с Тошаном, который брызгал на нее водой… Что, если она меня слышит, но боится отозваться?»

Ледяной ветер не поколебал ее решимости. Набрав в грудь побольше воздуха, Эрмин запела песню, любимую многими в Квебеке. Шарлотте она тоже очень нравилась — «У чистого ручья». Молодая женщина вложила в нее всю свою душу. Потом Эрмин запела очень сложную партию, которую разучила в свое время с Хансом Цале: «Арию с колокольчиками», самую известную из оперы «Лакме»[4]. Хрустальный напев безукоризненной чистоты взлетел к небу. Когда же песня закончилась, Эрмин почувствовала, что по щекам ее катятся слезы.

«Я не пела так давно! — удивилась она. — Очень-очень давно».

Внезапно Шинук остановился. Ответом на мысли Эрмин стало недоуменное ржание. Впереди шевелились ветви дерева. Эрмин соскользнула на землю. Ей показалось, что у огромного ствола она видит какую-то фигурку.

— Шарлотта? Если это ты, дорогая, не бойся! Я так за тебя испугалась!

И тут она увидела бледное личико девочки. В больших карих глазах Шарлотты было отчаяние. Она выбралась из шалаша, который сумела для себя устроить.

— Эрмин! Прости меня! — сказала Шарлотта.

— Дай мне скорее тебя обнять! — воскликнула молодая женщина. — Спасибо, Господи, спасибо! Ты жива!

Она обняла девочку, отметив про себя, что надето на ней очень много. Судя по всему, Шарлотта позаботилась о том, чтобы не замерзнуть.

— Да на тебе сто одежек! — воскликнула Эрмин со слезами облегчения. — Две курточки с капюшоном, меховые рукавицы, три шарфа, шапочка!

— Это вещи Эдмона, я взяла их, пока он спал. Я поступила плохо, знаю, — сказала беглянка.

Восьмилетний сын Элизабет был выше и крупнее Шарлотты, хотя та была на два года старше.

— Куда ты собиралась идти? — спросила Эрмин, крепко прижимая девочку к себе.

— Сегодня к полудню я хотела дойти до Роберваля. У меня есть немного денег, чтобы купить билет на поезд. По субботам Бетти дает мне су, и твоя мама тоже.

Когда Эрмин окончательно убедилась, что Шарлотта цела и невредима, беспокойство уступило место изумлению:

— Радость моя, почему ты убежала из дома? Я была так счастлива снова тебя увидеть, радовалась, что на рождественские праздники мы будем вместе! Бетти решила, что ты услышала неприятные вещи, которые говорил Жозеф вчера вечером. Если дело в этом, то тебе нужно было поскорее бежать к моей матери. Мы бы сумели тебя утешить. А теперь тебя ищет весь поселок. Тошан на упряжке поехал к сахароварне Маруа.

— Прости меня, Мимин, но мне нужно уехать, — сказала Шарлотта, и личико ее погрустнело.

— Объяснишь мне все по дороге! — отрезала молодая женщина. — Нам пора возвращаться. Все о тебе беспокоятся. Ты, как обычно, поедешь на Шинуке.

Но девочка отшатнулась, высвободившись из ее объятий.

— Нет! Я не хочу! Жозеф решил отдать меня обратно моему отцу! — сказала она испуганно. — Он говорил, что мне придется вернуться и жить в нашем старом доме.

Эрмин подвела Шарлотту к лежавшему на снегу бревну. Она села и устроила девочку у себя на коленях.

— Наверное, все дело в твоем отце. Он наверняка был бы рад, если бы ты, когда подрастешь немного, вернулась жить домой. Мне Жюль Лапуант всегда казался человеком серьезным.

— Мимин, я не хочу возвращаться домой! — воскликнула в отчаянии Шарлотта. — Я прихожу к отцу каждое воскресенье. И…

— И что? — мягко спросила Эрмин.

— Отец пьет еще больше, чем Жозеф. Когда он получает зарплату, то покупает карибу.

Голос ее опустился до шепота, почти неслышного.

— Отец делает как ты: берет меня на колени, крепко обнимает. И говорит, что теперь я — его любимая женушка, раз мама умерла. В прошлое воскресенье он поцеловал меня в шею и чуть-чуть ниже. Я боюсь его, правда боюсь, Мимин!

Сердце молодой женщины забилось чаще. Однако ей удалось совладать с эмоциями, и она сказала ласково:

— Я понимаю тебя, мое солнышко! Больше ты к нему не пойдешь. Тебе нужно было прийти к нам с мамой. И рассказать обо всем Бетти. И тогда по воскресеньям ты бы оставалась у нее.

— Нет! Жозеф и Бетти говорят, что я обязательно должна навещать отца, потому что он моя настоящая семья. Сначала Онезим приходил по воскресеньям домой обедать, но потом перестал. Его жена, Иветта, ждет малыша.

— И поэтому ты решила убежать! Бедная моя крошка! Ты хорошо сделала, что рассказала мне все. Шарлотта, пообещай, что всегда станешь мне рассказывать обо всех своих беспокойствах. Ты мне как младшая сестричка, никто не причинит тебе зла!

Тело Эрмин сотрясала нервная дрожь. Она не забыла, какой страх ее охватывал, когда подвыпивший Жозеф вез ее домой из Роберваля в коляске. То же довелось испытать и Шарлотте. Жозеф становился слишком ласковым, обнимал чаще и крепче обычного. Симон, старший сын семейства Маруа, который теперь работает в Монреале, рассказал обо всем кюре, и служитель церкви вразумил Жозефа.

— Шарлотта, ты точно все мне рассказала? — поборов смущение, спросила Эрмин.

— Да, Мимин. Мне было очень страшно.

— Думаю, Бетти не отпустила бы тебя жить к отцу, но тебя можно понять. Господи, как же я счастлива, что ты снова со мной! Ты хоть что-нибудь ела?

— Я стащила кусок пирога и несколько печений. Это плохо, я знаю, но мне нужно было взять с собой что-то в дорогу.

Только теперь девочка осмелилась посмотреть на старшую подругу. В ее карих глазах читалось бесконечное доверие. Губки потрескались на морозе, нос покраснел, и все же она была очень хорошенькой.

— Моя чудесная Шарлотта! — нежно сказала молодая женщина. — Сегодня я с тобой не расстанусь. Ни на секунду!

— Мне бы хотелось, чтобы ты еще спела! Это было так здорово! Когда я тебя услышала, мне перехотелось садиться на поезд.

— Нам обеим очень повезло, — пошутила Эрмин, у которой снова навернулись слезы на глаза. — Куда ты собиралась ехать?

— В приют, который в Шикутими. Монахини всегда очень добры к маленьким девочкам.

— Ты права, сестры позаботились бы о тебе, но я, как бы я расстроилась! Бетти так причитала, будто ты уже умерла. Нам пора возвращаться в Валь-Жальбер, дорогая. Даже Жозеф тебя ищет. Он устыдился своих слов.

— Но я останусь с тобой? — взмолилась девочка.

— Разумеется, останешься!

* * *

Часом позже Шинук повернул на улицу Святого Георгия. Верхом на нем сидела Эрмин, прижимая к себе Шарлотту. Девочка держалась за конскую гриву. Возле дома семейства Маруа собралась небольшая толпа. Эрмин увидела Жозефа и Элизабет с сыновьями Арманом и Эдмоном, Ханса Цале, Жюля и Онезима Лапуантов, мэра, владельца отеля-ресторана, пару любопытствующих и нескольких жителей поселка с супругами, которые сгрудились вокруг Лоры. Послышались возгласы радости и облегчения.

— Где Тошан? — спросила Эрмин.

— Он еще не вернулся, — поспешила ответить Лора. — Слава Иисусу, ты ее нашла!

Молодая женщина кивнула в ответ. Шарлотта же застыла от ужаса, увидев в толпе лицо своего отца, все в красных прожилках.

— Шарлотта очень устала, — громко заявила Эрмин. — Я пообещала, что буду за ней ухаживать. Поэтому я забираю ее к нам в дом. Она не хочет ни с кем разговаривать. Арман, пойдем с нами, уведешь домой Шинука.

Приправленная нотками гнева уверенность в правильности своих действий, которой были проникнуты слова молодой женщины, вызвала всеобщее уважение. Ее белокурые волосы искрились на солнце, на щеках играл розовый румянец, а голубые глаза казались еще больше, чем обычно.

— Какая красавица! — заметил незнакомец в черном пальто и фетровой шляпе. — Мне кажется, я где-то ее уже видел.

Эти слова были адресованы старому тележнику Эзебу, зябко кутавшемуся в непромокаемый плащ.

— Ба, да ее все тут знают! — ответил он. — Это наш соловей, найденыш, которого сестры подобрали на пороге монастырской школы. Они научили девочку петь, и теперь она поет лучше ангелов небесных!

Незнакомец зажег сигарету. Прищурив глаза, он взглядом хищника на охоте рассматривал Эрмин. Его одежда, горделивая осанка, легкий запах дорогого одеколона выдавали в нем представителя зажиточных слоев общества.

— Так, значит, это она пела в Шамборе, на рождественской мессе! Помнится, мне говорили, что девушка живет в Валь-Жальбере. Правда, довольно странно видеть ее в таком наряде.

И добавил сквозь сжатые, очень белые зубы, но уже по-английски:

— Я предлагаю соловьям золоченую клетку, чтобы они пели еще лучше!

Эзеб из сказанного не понял ни слова, и все же предпочел отодвинуться подальше от этого элегантного господина. Вокруг гудели голоса. Люди, собравшиеся на поиски девочки, и просто любопытствующие двинулись вслед за лошадью. В итоге через несколько минут все они оказались у дома Лоры.

Эрмин взбежала на крыльцо. Она услышала громкий крик сына. Мукки плакал, потому что был голоден.

— Объяснись хотя бы с господином Лапуантом, — успела шепнуть Лора на ухо дочери. — И с Маруа!

— Не сейчас! — ответила ей молодая женщина. — Мама, пусть подождут. Я покормлю малыша и расскажу тебе, что произошло. Шарлотта остается у нас, я ее никому не отдам.

Лора покорно кивнула и вернулась к ожидавшим ее жителям Валь-Жальбера. В поселке она, вдова богатого промышленника, пользовалась всеобщим уважением. Элизабет, прижимая к груди дочку, прошла мимо нее и скрылась в доме. Обеспокоенная Мирей с вопящим младенцем на руках наконец вздохнула с облегчением:

— Шарлотта, ну и поволновались же мы из-за тебя!

— Ну, признавайся, где ты пряталась? — строгим голосом спросила Элизабет.

— Пожалуйста, не надо повышать голос. Оставьте ее в покое! — отрезала Эрмин, прикладывая Мукки к груди. — Радость моя, садись со мной рядышком. И ни о чем не беспокойся.

Не успела она закончить фразу, как на улице послышались собачий лай и звон бубенчиков.

— Тошан вернулся! Ты слышишь, Шарлотта?

Дверь распахнулась. Высокий, крепкого сложения двадцатипятилетний мужчина вошел в гостиную. На плече его танцевала черная коса, одет он был в куртку из волчьего меха. На его смуглом лице с правильными чертами читалась искренняя радость. Сказывалась смесь индейской и ирландской кровей — Тошан был потрясающе красив. Мягко ступая, он подошел к Эрмин и сидящей рядом с ней Шарлотте.

— Все встало на свои места, — глубоким теплым голосом сказал он.

В черных глазах отразилось удовлетворение. Эрмин кончиками пальцев погладила его по щеке. Она была уверена, что ее муж — самый красивый мужчина в мире.

— Все встанет на свои места до наступления вечера, — поправила она супруга.

Не выказав удивления, Тошан наклонился и поцеловал юную жену в полуобнаженную грудь. Мирей быстро отвернулась, Элизабет издала смущенное восклицание. Улыбка осталась только на обрамленном темными кудрями личике Шарлотты.

Тошан отошел и устроился в кресле у окна. Он успел заметить недовольную гримаску на лице тещи. Лора, как и Элизабет, сочла его поступок не совсем приличным. Мукки продолжал сосать материнскую грудь в полнейшей тишине. Однако у каждого, кто находился в эту минуту в гостиной, в голове бродили отнюдь не самые безмятежные мысли.

Тошан думал о том, сколько времени ему придется провести в Валь-Жальбере. Они с Эрмин еще не говорили об этом: с поспешным отъездом и трудностями путешествия им было не до этого.

«Спрошу у нее сегодня же вечером, — успокоил он себя. — Я знаю, ей хотелось бы оставаться здесь как можно дольше, но мне-то чем себя занимать? В пристройке полно дров, а в кухне — еды. Что ж, в худшем случае пойду поохочусь».