«Еще вчера мы были вдвоем здесь, в этой комнате. Я говорила о праздничном банкете, который последует за церемонией бракосочетания. Как мы смеялись! И эта его милая привычка без конца брать мою руку в свою и целовать пальцы… Часто он играл на фортепиано, очень тихо, и всегда — мои любимые вещи. Господи, что с ним творилось сегодня! Он всегда был само спокойствие и выдержка…»

— Тошан и Тала скоро приедут, — сказала Эрмин, которая испытывала и радость, и смущение. — Они тоже удивятся, узнав, что папа вернулся.

— Прекрасный повод собраться всем вместе! — воскликнула Лора. — Мы объясним им, что произошло. Дорогая, я давно мечтаю познакомиться с матерью твоего мужа. Надеюсь, ей у нас будет комфортно…

Жослин кивнул. Он один знал точно, что Тала не приедет. Она обещала ему. «Когда сын соберется везти меня в Валь-Жальбер, я скажу, что не могу ехать с ним, — сказала индианка теплым, слегка хрипловатым голосом. — Он не станет принуждать меня. Об этом можешь не беспокоиться».

Эрмин с нетерпением ждала Тошана. Молодая женщина не знала, как видят ее родители свое ближайшее будущее, но сама она хотела как можно больше времени проводить с любимым супругом.

— Завтра мне нужно отменить церемонию, приглашения и все остальное. Если хочешь, Жослин, мы можем очень скоро начать совместную жизнь.

Это было сказано доброжелательным тоном, однако в нем чувствовался потаенный страх. И мужчина понял, в чем дело.

— Нам некуда спешить, — отрезал он. — И если это случится, то не здесь. Этот дом мне не принадлежит, и я всегда буду чувствовать себя здесь посторонним. Нужно продать его и купить жилье в Робервале. Это замечательно — жить на берегу озера Сен-Жан.

— Никто не купит этот дом, Жослин! — возразила Лора. — В Валь-Жальбере осталось порядка пятидесяти жителей, их дома расположены вдоль региональной дороги. Этот квартал давно опустел, и только Маруа являются собственниками своего дома на улице Сен-Жорж. Я намерена оставить этот дом Эрмин.

— Если так, составь на ее имя дарственную, зачем ждать? Я не собираюсь доживать свои дни на деньги Фрэнка Шарлебуа.

Вошла Мирей с дымящимся блюдом, и дискуссия затихла.

— Фрикасе из курятины с брюквой, мадам! Брюкву принесли с огорода Жозефа Маруа, она очень хороша!

Лора рассеянно кивнула. Она и не думала, что деньги, а также имущество, которые она унаследовала от второго супруга, могут стать проблемой. Эрмин решила, что с нее хватит и будет лучше, если она пораньше ляжет спать. Но трапеза была не закончена, и молодая женщина попыталась разрядить обстановку.

— Вы обязательно придумаете, как быть, — сказала она ласково. — Но тет-а-тет. Меня это совсем не касается. Может, расскажете мне о своем медовом месяце или о том, как жили незадолго до моего рождения? Только что, в гостиной, папа рассказывал мне о своих планах, когда я была младенцем. Это было очень трогательно. Ты никогда не рассказывала мне подробно об этом времени, мама!

— Скажем так: я не решалась, дорогая. Это глупо, знаю! Но теперь, когда ты сама мать, я не буду смущаться. Только не сегодня вечером, хорошо? В другой раз…

— Я могу познакомить тебя со своей семьей, Шарденами, — предложил Жослин. — Моего отца звали Констан. На прошлой неделе я узнал, что он умер.

Молодая женщина сделала гримаску.

— Я знаю. Первое письмо, которое я получила, было подписано «Констан Шарден». Второе написала твоя сестра Мари.

— Бедная моя Мари! Она осталась старой девой и теперь преданно ухаживает за больной ревматизмом матерью, которой семьдесят пять лет. Мари каждый месяц приезжала ко мне в санаторий. Мне понадобилось захворать, чтобы она простила все мои так называемые прегрешения, особенно брак с Лорой.

Эрмин подавила вздох. Никогда ей не забыть, что написала в своем письме Мари Шарден, а последние строки она знала наизусть:


«Я признаю, что вы не виноваты в грехах ваших родителей, поэтому буду за вас молиться. Вы носите наше имя — это оскорбление, которое заставляет меня бесконечно страдать, но ваша мать и так обесчестила его навсегда. Да будет милостив к вам Господь».


— Я рада, что мы встретились, папа, — сказала молодая женщина тепло, — но не думаю, что твои мать и сестра когда-нибудь захотят со мной познакомиться.

— Все в жизни меняется, — возразила Лора. — И доказательство тому то, что ты, Жослин, со мной. И дочь хочет услышать наши воспоминания. О чем же мы ей расскажем?

— Я бы рассказал, что в день ее крестин, в феврале 1915 года, была метель, — сказал Жослин. — Настоящая снежная буря! Знай, моя маленькая Эрмин, что я нес тебя в церковь под своей накидкой из толстого драпа. И был очень горд. А твоя мать выглядела изумительно: я подарил ей шапочку из белого меха. Думаю, в тот день я чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете.

— А потом мы пошли обедать в гостиницу с рестораном, — подхватила Лора. — Ты была таким спокойным ребенком, дорогая! Ты спала у меня на руках, такая красивая в своем платьице с кружевами. Я благодарила Бога за то, что он послал мне столько счастья!

И супружеская чета обменялась взглядами, полными бесконечной грусти. В этот момент оба они горько сожалели о том, что им пришлось расстаться. Жослин, похоже, угадал мысли своей жены, поскольку сказал едва слышно:

— Мы могли бы быть так же счастливы, без всех этих лет разлуки! Господи, я все потерял из-за своей трусости!

— Не говори так, Жослин! — сказала Лора с возмущением. — Как ты мог забыть, что я и только я виновата в том, что случилось? Ты хотел спасти меня от моей презренной участи, ты женился на мне. Неудивительно, что ты решил, будто убил этого человека, моего мучителя. Но подумай сам, если бы ты не полюбил меня и не стал от него защищать, ничего бы не случилось. По сути, твои родители и сестра были правы, из-за меня ты погубил свою жизнь. И как теперь быть с прошлым, которое нас разделяет? Ты не хочешь жить здесь, ты злишься на меня из-за того, что я богата, элегантно одета и так не похожа на ту Лору, которую ты некогда обожал. И у тебя есть на это право! Самое ужасное то, что я никогда не смогу снова стать молодой женщиной, которая зависела от тебя во всем. Я никогда не стану той Лорой, которую ты любил!

Щеки Эрмин пылали. Она допустила ошибку, попросив родителей рассказать что-нибудь об их общем прошлом. Жослин оторопело смотрел на Лору.

— Я ничего подобного и не требую! Господи, Лора, нужно ли рвать друг другу сердце, вспоминая о прошлых ошибках? Я тоже изменился. Многие годы я колесил по Канаде и Штатам, пребывая в уверенности, что убил двух человек. На моей совести была смерть Банистера Дежардена и твоя, что переживалось куда тяжелее. Я пил карибу, пока не падал пьяным под стол, иногда ввязывался в драку. Я стал жестоким, раздражительным, подозрительным — в некотором роде парией. Об остальном я говорить не хочу, по крайней мере, в присутствии дочери.

Приход Мирей снова заставил его замолчать. Домоправительница принесла десерт. Лора к своей тарелке так и не притронулась.

— Может, еще не пора, мадам? — вежливо поинтересовалась экономка.

— Нет, я не голодна, можешь убирать посуду.

Мирей поставила перед каждым огнеупорную чашку с яблочным компотом, накрытым «крышечкой» из запеченных в духовке взбитых белков.

— Шарлотта обожает этот десерт, — заметила Эрмин. — Я отнесу ей свой, уверена, она еще не спит. В общем, я иду спать. Не сердитесь на меня, я очень устала.

И она поспешно встала из-за стола. Ей не терпелось оставить родителей одних. Они были удивлены. Ни Лора, ни Жослин понятия не имели, что Эрмин, глядя на них, испытывала необъяснимое смятение.

«Они оба страдают и не скоро смогут помириться навсегда, — сказала она себе, быстрыми шагами поднимаясь по лестнице. — Лучше оставить их наедине. А я побуду с моей Лолоттой и моим маленьким Мукки. Я не могу помочь родителям и не в силах слушать, как они высказывают друг другу претензии. О Тошан, возвращайся скорее, прошу тебя!»

Когда молодая женщина вышла, Лора обхватила голову руками и закрыла глаза.

— Что с тобой? — спросил Жослин, касаясь ее плеча.

— Я сержусь на себя, из-за меня Эрмин ушла. Я так и не научилась общаться с ней. Ты ничего не знаешь о нашей с ней совместной жизни. Все эти три года я совершаю ошибку за ошибкой. Бедная моя девочка, как ей не повезло иметь такую мать, как я!

— И такого отца, как я, — добавил он. — Лора, давай немного пройдемся. Ночной воздух пойдет нам на пользу. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Лора накинула на плечи шаль и последовала за ним. Стоило им выйти на крыльцо, как с молодого клена взлетела сова. Услышав хлопанье ее крыльев, Лора вздрогнула. Жослину захотелось обнять ее, но он не осмелился.

— Встает луна, — серьезно сказал он. — Я даже не думал, что мне еще раз доведется прожить летнюю ночь рядом с тобой. Думать, что ты мертва и рассыпалась прахом — таков был мой крест. Но ты рядом, и я благодарю за это Бога.

Некоторое время они бродили среди берез со светлыми стволами, окружавших дом, который своими размерами и изысканностью архитектуры намного превосходил дома, построенные для рабочих. Жослин смотрел на жилище сюринтенданта Лапуанта, как на врага. Он заметил и каменные колонны, и красивые окна второго этажа, защищенные карнизом, и величественные пропорции постройки в целом. Ничего удивительного в том, что Лора решила роскошно обустроить этот дом изнутри, украсив его множеством изящных вещей…

— Почему ты купила этот дом? — спросил он. — Один из тех, что стоят в самом начале улицы Сен-Жорж, мог бы тебя устроить. Этот наверняка стоил очень дорого.

— Я с ума сходила от счастья, что нашла свою дочь, — ответила она серьезным тоном. — Я хотела дать ей самое лучшее. Эрмин так радовалась, когда я решила поселиться в Валь-Жальбере! Она здесь выросла, Жослин. В детстве она играла на соседних лугах с детьми Маруа и многими другими. И ее настоящим домом была монастырская школа. Монахини заботились о ней, старательно всему ее учили. Церковь давно снесли, но наша восьмилетняя дочь пела там «Ave Maria» для всех жителей поселка. Мне об этом рассказывали, и, похоже, люди были в восторге. Кроме того, на первых порах у меня были недоразумения с Жозефом Маруа, который являлся законным опекуном Эрмин. Он не соглашался на ее отъезд. Поэтому я поторопилась купить дом здесь. Из Монреаля привезла мебель, посуду, фортепиано. Мне хотелось наверстать потерянное время, засыпать дочь подарками. Но это ей не нравилось. Больше всего она нуждалась в любви и нежности…

— А ты надеялась ослепить ее блеском своих денег! Хотя, готов поспорить, она успела привыкнуть к роскоши. Как и ты.

— Ты часто будешь упрекать меня в том, что я богата, богаче тебя? — спросила Лора. — Разве моя вина, что Фрэнк Шарлебуа решил жениться на мне, чтобы у меня была крыша над головой, в те времена, когда я вообще ничего не помнила о своей прежней жизни? Вы с Эрмин тогда для меня не существовали. Я могла бы кончить свои дни в больнице для душевнобольных. Поэтому я считаю, что мне очень повезло. Фрэнк привил мне хорошие манеры, я общалась с образованными людьми и жила в куда большей роскоши, чем сейчас. Кстати, было не очень предусмотрительно говорить за столом, что ты не желаешь жить в этом доме. Ты видел результат: Эрмин не захотела остаться на десерт!

Лора направилась к скамейке, установленной по ее распоряжению в том месте, которое она называла «мой парк». Женщина плакала от отчаяния. Подошел Жослин. Он заставил жену подняться, сжав сильными руками ее талию.

— Я слишком груб, я знаю, — признал он. — Ты со мной, и это главное. Но ты же меня помнишь, верно? Я гордец. Жить за твой счет я бы посчитал унизительным. Лора, прости меня. Я все еще люблю тебя, всегда любил. И из-за этого говорю и делаю глупости.

Он попытался ее поцеловать. Но губы его нашли только пустоту. Она отшатнулась.

— Прости, Жослин, но разумно ли это? — спросила она. — А если ты не полностью здоров? Вернувшись из санатория, я навела справки о твоей болезни. Это очень страшно! Ты ведь понимаешь меня?

Он тоже отступил назад, сам не свой от гнева. Реакция Лоры вернула его в кошмар, в котором он жил последние пять лет.

— Чем дальше, тем лучше! Обращайся со мной как с чумным! Не стесняйся, я к этому привык! Господи, Лора, я не сумасшедший. И считаю, что больше ни для кого не представляю опасности. Ты прикрылась моей болезнью, чтобы не говорить мне правду. Ты меня больше не любишь! Я не настолько глуп, как кажется! Прошлой ночью ты спала с Хансом, его ты хочешь себе в постель, а не меня!

Выражения Жослина были грубы. С искаженным от ярости лицом, со сверкающими глазами он раскрыл перед Лорой всю силу своей мужской ревности. Она же, расстроенная, продолжала плакать.