— Посмотрите на нее! — с восторгом сказала молодая женщина. — Она открывает глазки, и ротик у нее изящный, как крохотный цветок! Моя дорогая крошка, моя маленькая принцесса!

Но тут пришел черед Мари испустить куда более громкий крик. Лора подошла и взяла ребенка на руки раньше, чем это успела сделать Элизабет.

— Мне кажется, у Мари личико не такое круглое, как у Лоранс, и пушок у нее на голове темнее, особенно тут, на лобике! И волосы растут так, как у Жослина!

— Нет, мама, как у Тошана! — поправила ее Эрмин. — Если тебя послушать, мои дочки похожи только на вас с папой, а от нас, своих родителей, они не взяли ничего! Они, конечно, белокожие и светловолосые, но и в их жилах течет кровь индейцев монтанье! Я хочу их сфотографировать и послать фотографии Тале.

— Конечно, дорогая. Не сердись, пожалуйста, — отозвалась ее мать.

На этот раз Лора все-таки вышла. Эмоции захлестывали Эрмин, и Лора не понимала, что тому причиной. Отрадное зрелище ожидало ее в гостиной: Тошан с Жослином дружно, как старые приятели, развешивали над окнами гирлянды из золотистой бумаги. На елке, верхушка которой касалась потолка, сияли разноцветные стеклянные шарики. Из электрофона лился рождественский гимн. Звук у дорогого аппарата был куда лучше, чем у граммофона Мирей, и последняя как раз задержалась у чугунной печки, чтобы послушать «Adeste Fideles».

— Моя славная Мирей, похоже, ужин не будет готов вовремя, — сказала ей Лора. — И, если ты не забыла, сегодня мы составляем меню рождественской трапезы.

— Да, мадам! Отправляюсь в кухню!

Жослин уловил в голосе супруги нотки недовольства. Он спустился с табурета, подошел к Лоре и приобнял ее за талию.

— Что случилось, моя любимая Лора? Мы впервые за многие годы будем отмечать Рождество вместе, с нашей дочкой и внуками. Ты осознаешь, как нам повезло? В прошлом году в это время я был в санатории в Лак-Эдуаре и хотел только одного — как можно быстрее умереть. Господь в своей бесконечной доброте собрал нас всех в этом доме! Каждый день, который я провожу с тобой и Эрмин, делает меня лучше. И сейчас для полного счастья мне не хватает только твоей прекрасной улыбки!

Она посмотрела на него, не зная, чего больше хочется — смеяться или плакать.

— Дело в нашей дочери, — шепнула она мужу на ухо. — С Бетти Эрмин — сама ласка, а меня все время отталкивает и одергивает. Но я ведь не сделала ничего плохого с того момента, как малышки появились на свет.

У Тошана был прекрасный слух. Но в так называемые «женские» дела он предпочитал не вмешиваться. Однако стоило Лоре сказать, что Жозеф Маруа просил Жослина с Тошаном зайти к нему, чтобы поговорить о каком-то колядовании, как он проявил больше любопытства.

— Дорогой зять, подойдите ко мне, пожалуйста, — сказала она тоном, в котором все еще угадывалось раздражение. — Жо и Симон хотят с вами поговорить. Сходите к ним, а я закончу украшать гостиную.

Жослин стал одеваться, объясняя Тошану, о чем идет речь.

— Это милый христианский обычай! В Труа-Ривьер на Новый год мы всегда ходили от дома к дому, и люди от чистого сердца давали нам овощи, куски сала, горшочки со сливками, брюкву, молоко… Бедняков было много, хватает их и в наши дни. Помню, как ребенком я вместе со сверстниками бегал впереди колядующих. Мы стучали палками, оповещая хозяев дома о том, что к ним идут за пожертвованиями!

— Папа говорит, что я тоже пойду! — воскликнул маленький Эдмон, крутившийся рядом. — И друга Урбана с собой возьму!

— А я? — спросила Шарлотта. — Мне можно с вами?

— Посмотрим, — отрезал Жослин. — Колядуют обычно вечером 31 декабря, на улице может быть очень холодно.

Тошан слушал с интересом, хотя и не без улыбки. Его детство прошло в обществе отца-ирландца и матери-индианки, в глубине леса. Чаще всего ссоры между родителями случались в праздничные дни: Тала отказывалась исполнять католические обряды, а Анри Дельбо насмехался над верованиями супруги, почитавшей природу и силы кормилицы-земли.

— В этот день мой дед Эльзеар благословлял членов семьи, собравшихся вместе. Все ссоры забывались, потому что в новый год следовало вступать в мире и согласии. И мы все желали друг другу жить в любви и счастье до конца наших дней!

И он замолчал, взволнованный своими воспоминаниями. Лора подошла и поправила кончиками пальцев воротник его пальто. Она боялась за мужа, опасалась ветра, снега, холода… Их любовь сумела возродиться, одной искорки хватило, чтобы снова вспыхнуло яркое пламя.

— Будь осмотрительным, Жосс! — сказала она. — Поскорей возвращайся ко мне, мой колядник! И вы, Тошан, не задерживайтесь у Симона. Сейчас вы очень нужны Эрмин.

Тот пообещал, на мгновение смежив веки. Лора какое-то время смотрела им вслед. Снег сыпал с неба — обильный, неутомимый. Очень скоро два почти одинаковых мужских силуэта заслонил сумасшедший танец снежинок.

«Спасибо тебе, Господи! — подумала Лора. — Откуда во мне столько плохого, чтобы ревновать дочь к добрейшей Бетти, упрекать Мирей, которая столько для нас делает? Жослин прав, жизнь очень добра к нам!»

Из гостиной до нее донесся припев гимна «Тихая ночь»[43] и аппетитный запах горячего шоколада.

«Я очень счастлива! И у нас теперь еще две прекрасные внучки. Какая глупость с моей стороны обижаться на каждую мелочь!»

Лора ощутила бесконечную признательность провидению. У нее даже слезы навернулись на глаза. Она решила вернуться в комнату дочери и излить на нее всю любовь, которая переполняла ее материнское сердце.

Валь-Жальбер, воскресенье, 24 декабря 1933 года

Тошан присел на край дивана, на котором отдыхала его молодая супруга. Эрмин только что покормила своих девочек и чувствовала себя очень усталой.

— Мари и Лоранс сегодня вечером исполнится девять дней, — сказала она. — Как быстро идет время! Но я беспокоюсь: они почти не набрали вес!

— Если бы твоя мать не купила весы, ты бы об этом не узнала, — отозвался Тошан. — Они прекрасно себя чувствуют и редко плачут, я это заметил. Не волнуйся, они наберут вес, но не сразу, а постепенно!

— Может, у меня не хватает молока? — тихо предположила Эрмин.

Он тыльной стороной ладони погладил ее по щеке, уверенный, что нет абсолютно никаких оснований для беспокойства.

— Моя дорогая женушка-ракушка, любимая, перестань изводить себя ненужными вопросами! Ты сделала мне такой прекрасный подарок! Посмотри, как красиво в комнате!

Эрмин повернула голову и какое-то время любовалась гостиной. Стены и печная труба были украшены еловыми ветвями, перевитыми красными и золотыми лентами. Рождественское дерево сияло крохотными разноцветными лампочками электрической гирлянды. Под елкой Шарлотта поставила колыбель и фигурки трех волхвов, Марии и Иосифа, быка и ослика. Лора купила их по каталогу во французском магазине, имевшем филиал в Квебеке. Девочка не переставала удивляться тому, какой долгий путь проделали эти фигурки, прежде чем оказаться в их доме в Валь-Жальбере.

Над окнами, которые к Рождеству занавесили красными бархатными портьерами, красовались букеты остролиста. Жослин нашел кустик в лесу возле каньона реки Уиатшуан.

— У нас и правда очень красиво, — согласилась Эрмин. — Тошан, я хочу есть, пожалуйста, попроси у Мирей бульона! И пару бутербродов!

— Но ты ведь только что завтракала, — удивился он.

— И опять проголодалась!

Ее супруг встал и пошел в кухню. Оставшись одна, Эрмин вынула из кармана своего домашнего платья синий конверт и поспешно вытряхнула из него почтовую открытку. Картинка была обычная, обрамленная серебристым орнаментом: на фоне заснеженного леса по опушке шел величественный олень. В шестой раз со вчерашнего дня она перечитала строчки на обороте открытки:


«Дорогая Эрмин!

Желаю Вам веселых праздников в кругу семьи. Ваша мать сообщила мне, что у вас родилась двойня. Думаю, материнство не заставит замолчать соловья из Валь-Жальбера. К этому хочу добавить, что директор Капитолия в Квебеке очень хочет вас услышать. На оперной сцене нам не хватает феи с золотым голосом, которая смогла бы очаровать публику, в последние годы лишенную возможности погрузиться в мир грез и магии. Вы найдете мой номер телефона на визитной карточке, которую я вкладываю в этот конверт. С наилучшими пожеланиями,

Октав Дюплесси».


От желания плакать зачесался кончик носа, и слезы потекли словно сами собой. Со вздохом молодая женщина поспешила спрятать послание. Эти несколько фраз разбередили рану, которая, без сомнения, никогда не исцелится.

Через несколько минут в комнату вошла Шарлотта с подносом.

— Мимин, Тошан попросил отнести тебе еду. Он идет гулять с собаками.

— Спасибо, дорогая! Ты можешь оказать мне еще одну услугу? Знаю, сегодня воскресенье, но мне нужно, чтобы ты бросила в почтовый ящик это письмо. Я уже наклеила марку. Оно уйдет по назначению во вторник.

— Но мне ведь надо лечь спать! — воскликнула Шарлотта. — Ты забыла? В этом году мы отмечаем Рождество на старинный лад, так сказала Лора. Мы все встанем за час до полуночи и будем петь и танцевать. Мирей приготовила кучу всяких вкусностей! И она тоже пойдет спать пораньше.

— Это не займет много времени, — не сдавалась Эрмин. — Надень снегоступы и сбегай на почту!

— Хорошо! Но только если Лора увидит, что я выхожу из дома, она меня отругает.

— Никто не должен тебя увидеть, — сказала молодая женщина. — Это секрет, еще один секрет! Я написала Октаву Дюплесси, тому импресарио, который приезжал в поселок прошлой зимой. Если Тошан найдет мое письмо, он станет спрашивать, но я не знаю, что ему говорить. Поторопись, а я скажу, что ты пошла поиграть с Эдмоном.

Шарлотта заглянула в расстроенное лицо старшей подруги. Сама того не желая, она слышала обрывки разговоров взрослых и знала, что Лора, Жослин, Тошан и Мирей полагают, будто нервы у Эрмин не совсем в порядке, и все это из-за недавних родов.

— Ты не рада, что у тебя две хорошенькие дочки, Мимин? — спросила она. — Или тебе не хочется праздновать Рождество, как в старину?

— Откуда такие вопросы, Лолотта? — вопросом на вопрос ответила Эрмин. — Я очень рада! Но не хочу, чтобы господин Дюплесси мне писал. К счастью, Арман отдал его письмо мне в руки!

Девочка взяла белый конверт, который протягивала ей Эрмин. Честно говоря, она была не против прогуляться. Потом ей наверняка будет легче заснуть. Она сомневалась, что удастся задремать в три часа дня, и поэтому рассчитывала тайком почитать приключенческий роман.

— Я скоро! — пообещала она.

Эрмин снова улеглась на диван и положила голову на большую атласную подушку. Мари и Лоранс спали рядом, каждая в отдельной колыбели. Элизабет Маруа одолжила Мимин свою плетеную колыбель, которая по очереди служила ее четырем детям.

«Сегодня Рождество, а я чувствую себя совсем измотанной, — с грустью подумала молодая женщина. — Столько беспокойства было после рождения девочек, столько посещений! И мама, которой нипочем расстояния и снегопады, с ее желанием купить еще детской одежды, еще пеленок и белья! И так стирки стало намного больше…»

Она закрыла глаза и вспомнила, как навещала ее дорогая Бетти в прошлое воскресенье. Она принесла платье, в котором крестили ее собственную дочку Мари, — настоящую сказку из белоснежных кружев, с тончайшей вышивкой. Платьице было идеально чистое и накрахмаленное. Лора нахмурилась, но Эрмин сумела настоять на своем: Мари Дельбо будут крестить в этом чудесном наряде, сшитом руками Бетти, а на Лоранс наденут новое платье.

«Маме следовало бы меньше тратить, — подумала она. — Папа старается не корить ее, но она и вправду покупает слишком много всего! Что, если завод в Монреале закроется? Хотя и это ее не остановит: мама говорит, что в таком случае она за большие деньги продаст особняк в столице, и этого нам хватит, чтобы безбедно жить многие годы. Это не понравилось Тошану, я уверена, хоть он не подал виду…»

Эрмин хотелось быть более уравновешенной, но в последнее время она слишком эмоционально реагировала на самые незначительные события, то плача, то впадая в гнев. Все члены семьи много возились с новорожденными, что было молодой матери большим подспорьем, однако даже это ее расстраивало: Эрмин считала, что уделяет своим малышкам слишком мало времени. Мукки, который, должно быть, ощутил недостаток материнского внимания, стал капризничать. Он просыпался ночами и громко плакал. В общем, Эрмин и так была измотана, а открытка с пожеланиями от импресарио огорчила ее еще больше. И она написала предельно короткое ответное послание с тем, чтобы впредь он ее не беспокоил.

— Как себя чувствует моя женушка? — спросил низкий, вибрирующий от нежности голос.