Октав Дюплесси устремил на нее проницательный, обвиняющий взгляд.

— Однако, глядя на вас, этого не скажешь, — сказал он, невесело улыбаясь.

— Чего не скажешь? — спросила Эрмин.

— Что вы довольны, своим жизненным выбором, — ответил импресарио. — Я допускаю, что вы выросли в этом поселке и любите эти места, дикую природу, которая вас окружает. Сегодня утром я любовался вами, сидящей верхом на лошади. Силы небесные, мадам, вы очень красивы, и это еще одно преимущество. Не в обиду выдающимся певицам будет сказано, но большинство сопрано имеют очень внушительные фигуры, если вы понимаете, что я хочу сказать. И часто этим дамам доводится играть роли юных девушек, которые по задумке авторов должны быть очень хороши собой. Но тут уж ничего не поделаешь: в опере главное — это голос и артистический талант исполнителя. Поэтому роли получают сорокалетние примы, чья внешность, однако, диссонирует с персонажем. Но вы! Я представляю вас Маргаритой, юная прелесть которой очаровала доктора Фауста. С белокурыми косами — ведь у вас чудные волосы — и парика не потребуется! Вы слышали «Фауста» Гуно[7]?

Лоре пришлось признать, что она слышит об этом произведении впервые. Эрмин же неохотно кивнула.

— С Хансом Цале мы разучили арию Маргариты, в которой та умоляет ангелов помочь ей, поскольку она отказалась уступить власти Сатаны.

— Какая странная история! — воскликнула Лора.

— Ваше исполнение партии прекрасной Маргариты будет чрезвычайно убедительным, — сказал импресарио.

Со второго этажа донесся плач младенца, потом звук шагов — должно быть, Шарлотта поспешила в комнату к Мукки.

— Мсье, мне нужно подняться к сыну, — сказала Эрмин. — Он проголодался. Думаю, будущей зимой, в это же время, я снова приеду в Валь-Жальбер. Может быть, тогда я смогу подумать о поездке в Квебек, но только не сейчас. Я благодарю вас за похвалы, хотя, думаю, я их уже не заслуживаю. Вы, без сомнения, знаете, что голос — инструмент, который нужно ежедневно тренировать и улучшать. Я же пою очень редко, только для семьи и друзей. До свидания, мсье Дюплесси!

Молодая женщина вышла в коридор и стала стремительно подниматься по лестнице. Разочарованный, Октав Дюплесси встал. Не отрывая взгляда от Лоры, он взял свое пальто и шляпу.

— Мадам, я оставлю вам визитку. Тут мой адрес и номер телефона. Прошу вас, убедите дочь попробовать себя в качестве лирической исполнительницы. Она очень талантлива. Я надеялся, что услышу ее здесь, в вашем доме. Увы! Я потерпел неудачу.

На улице послышался шум — это вернулся Тошан, который возил Ханса Цале в Шамбор на собачьей упряжке. Лаяли собаки, слышался мужской смех. Лора проводила импресарио к входной двери, отметив про себя, что Октав Дюплесси — привлекательный сорокалетний мужчина и говорит без квебекского акцента.

— Вы француз? — спросила она, пожимая ему руку.

— Да, мадам, парижанин. Но мне так понравился Квебек, что я решил здесь остаться. Не будете ли вы так любезны сообщить мне имя вашей дочери?

— Я окрестила ее именем Мари-Эрмин, но вот уже много лет все зовут ее просто Эрмин.

— Эрмин! Я не забуду это имя, оно встречается не часто.

Октав Дюплесси поклонился. В этот момент в дом вошел Ханс Цале и с недоумением воззрился на посетителя. Импресарио вышел, не удостоив пианиста взглядом. Лора прижалась к будущему супругу.

— О, если бы ты только знал, какая упрямица моя дочь! — воскликнула она.

— Лора, этот человек, который только что вышел, он мне не привиделся? Это же Дюплесси, крупная фигура в оперных кругах. Как он очутился здесь, в твоем доме? Я сто раз видел его фотографию в журналах.

— Ты его знаешь? — удивилась женщина. — Он хотел предложить Эрмин контракт, но она ответила категорическим отказом. Мы даже не стали обсуждать детали. Как жаль!

Оба на мгновение представили себя аплодирующими юной певице в одном из лучших залов мира. Ханс с сожалением вздохнул.

— Дюплесси в Валь-Жальбере! — сказал он, целуя Лоре руку. — Я решил было, что грежу наяву. Лора, дорогая, это поразительно!

— У меня есть его визитка. Ты должен поговорить с Эрмин. Ей нельзя из-за собственного упрямства упускать такой шанс. Ребенок не проблема, я смогу всюду ездить с ней и присматривать за малышом.

— Единственным камнем преткновения станет Тошан, вернее, Клеман! Я провел в его компании несколько прекрасных часов. Он умный парень и очень любит природу. Мы много говорили на разные темы, и я пришел к выводу, что для него Эрмин — прежде всего супруга, мать его ребенка. Он любит слушать, как она поет, и охотно это признает. Вот только для него вполне достаточно, если она станет петь в чаще леса и в церкви по воскресеньям.

— Тише! — сказала Лора. — Он идет!

Тошан обивал снег с ботинок о последнюю ступеньку крыльца. Эта его привычка приводила Лору в отчаяние. Входя в дом, он обычно не снимал обуви, а если и снимал, то ходил исключительно босиком.

— Добрый вечер! — сказал он, входя в дом. — Небо низкое, ветер дует с северо-востока, значит утром будет метель. Пойду скажу Эрмин, что завтра мы в Роберваль поехать не сможем.

Лора молча кивнула. Тошан стал подниматься по лестнице, оставляя на каждой ступеньке мокрый след.

— Будь терпеливой, — вздохнул Ханс. — Если он любит Эрмин так сильно, как говорит, то, наверное, сможет понять, что ей нужно развивать свой дар.

— Сомневаюсь, — ответила на это Лора. — И это меня очень расстраивает, потому что Тошан мне нравится, правда. Они прекрасная пара и очень счастливы. Мое материнское сердце говорит, что я не должна расстраивать их упреками в том, что они не оправдали моих надежд. Пусть так и будет, я не хочу ссор под крышей этого дома. И я не стану писать и звонить мсье Дюплесси. Ханс, я все лучше узнаю мою дочь: с ней надо избегать прямой конфронтации. Идем, этим вечером я чувствую себя очень усталой.

В гостиной она улеглась на диван, обитый камчатной тканью. Ханс подложил ей под голову подушку.

— Сыграй мне что-нибудь, — попросила Лора.

— С удовольствием, дорогая.

Он сел и коснулся кончиками пальцев клавиш инструмента. В обычной обстановке Ханс Цале выглядел немного неловким, вероятно, причиной тому были его высокий рост и худоба, но стоило ему устроиться за фортепиано, как он расслаблялся и в его позе появлялось достоинство. Лоре нравилось наблюдать за ним в такие моменты. От отца-датчанина Ханс унаследовал вьющиеся, очень светлые волосы. Черты лица у него были ничем не примечательные, и все же мужчина вполне мог считаться симпатичным, особенно когда его украшала искренняя улыбка. Глаза Ханса из-за толстых линз очков смотрели ласково и были полны природной доброты.

— Сонату Брамса? — предложил он.

— На твое усмотрение. У меня на сердце всегда становится легко, когда я слушаю, как ты играешь.

До возвращения Эрмин пара провела множество приятнейших часов в этой изысканно обставленной гостиной. Они создали уютную и тихую вселенную, в которой чувствовали себя защищенными от всех напастей. Лора не была любительницей прогулок: прекрасные осенние пейзажи и гулкое пение реки Уиатшуан, водопадом спадающей к заброшенному поселку, оставляли ее равнодушной. Стоило выпасть первому снегу, как Лора начинала еще больше ценить свое роскошное жилище.

«На мою долю пришлось так много холода и страха, — думала она. — Я голодала, замерзала, дрожала, услышав, как в ночной тьме воют волки. Теперь у меня есть все права быть счастливой, иметь все самое лучшее, красивое и дорогое».

И все же в этот вечер, слушая негромкие убаюкивающие звуки фортепиано, Лора, глаза которой были закрыты, вдруг ощутила приступ паники. На улице, расшатывая ставни, завывал ветер. Лора открыла глаза и посмотрела на окна. Мирей не задернула зеленые бархатные шторы.

— Ханс! — позвала она. — Ханс, прости, что прерываю тебя, но не мог бы ты задернуть шторы? Я замерзла.

На плечах у нее была кашемировая шаль, ноги укутаны шерстяным одеялом. В комнате пыхтела печь.

— Одну минутку! — поспешил ответить Ханс.

Лора сдержала вздох. Их с Эрмин разговор о смерти Жослина взволновал ее. Им с первым мужем пришлось очень нелегко. Он спас ее от ужасной участи: чтобы не умереть с голоду, Лоре, молодой бельгийской эмигрантке, пришлось торговать собственным телом. Она оказалась во власти жестокого бессовестного человека. Жослин, честный бухгалтер и отпрыск очень набожной семьи, влюбившись в нее, пожертвовал всем. И даже совершил непреднамеренное убийство.

«Чтобы защитить меня и начать новую жизнь, он увез нас с Эрмин в леса. Господи, бедный Жослин! Я принесла ему несчастье. Возможно, он возненавидел меня за то, что с нами стало. Его родители так меня презирали, что не захотели даже познакомиться со мной. Если бы они только узнали, что он покончил жизнь самоубийством, без святого причастия…»

Ханс заиграл снова. Музыка вдруг показалась Лоре такой грустной, что она разрыдалась. Она не могла, не испытывая отчаяния, думать о трагической судьбе того, кого она так любила и… обрекла на смерть.

«Этим летом я поеду на его могилу! Эрмин будет довольна. В сравнении со мной моя дочь — ангел света, спустившийся на землю, чтобы нас утешить. Я буду терпеливее с Тошаном. И больше не буду сердить его, называя Клеманом».

Полная благих намерений, Лора вытерла щеки. Она убедила себя в том, что если будет еще добрее и снисходительнее к тем, кто ее окружает, то Жослин там, на небесах, сумеет ее простить и никогда не станет преследовать.

Валь-Жальбер, суббота, 21 января 1933 года

Пальцы Эрмин пробежали по клавиатуре фортепиано. В гостиной она была одна. Мысли ее перепархивали с предмета на предмет в такт мелодии, которую она наигрывала немного неумело, но без откровенной фальши.

«Прошел почти месяц с того дня, когда к нам приходил этот импресарио, Октав Дюплесси. Лучше бы я не рассказывала об этом Тошану, он так расстроился!»

Она закрыла глаза и стала вспоминать, как это было. Устроившись на кровати рядом с крошкой-сыном, молодая женщина передала мужу суть разговора между нею, Лорой и гостем. Тошан помрачнел.

«Тебе нет необходимости петь на сцене, где бы эта сцена ни находилась! — заявил он решительно. — Работать — это моя обязанность. Я как раз собирался тебе сказать, что нашел работу. На лесопилке, которая поставляет сырье на бумажную фабрику Ривербенда[8], в регионе Альмы. Теперь твоей матери не придется нас содержать. Я буду жить возле фабрики, но по воскресеньям стану приезжать повидать вас с Мукки».

Эрмин возражала и плакала, но Тошан своего решения не изменил. В аргументах у молодой женщины недостатка не было: он будет редко видеть сына, а ей придется спать одной. Но это не помогло. Тошан испытывал такой дискомфорт, находясь с утра до вечера в четырех стенах, что ухватился за первую же возможность оказаться на свежем воздухе, в глубине леса. Он уехал, а Эрмин осталась в доме матери. Потекли безмятежные дни в обществе Лоры, Ханса и Шарлотты. Такое положение вещей весьма радовало домоправительницу: Мирей старалась изо всех сил, подавая изысканные обеды и ужины, восхитительного вкуса полдники. Лора часто приглашала Элизабет с детьми и учительницу разделить с ними трапезу. В уютном красивом доме царила атмосфера покоя и радости. На улице дул ледяной ветер и шел снег, но в доме слышалось успокаивающее пыхтение печей, носились упоительные ароматы готовящихся кушаний.

«Шарлотта так счастлива, что живет с нами! — подумала Эрмин. — Она расцвела и теперь всегда весела, часто смеется. И стала прекрасной нянюшкой для Мукки».

Но, несмотря на столь приятные мысли, молодая женщина с трудом сдерживала слезы. Она не могла запретить себе мечтать, взволнованная обещаниями славы, которыми так щедро сыпал импресарио в этой самой гостиной. Целый мир возник в ее мечтах благодаря соблазнительным речам Дюплесси: волшебный мир лучших театральных сцен с их яркими огнями! Прекрасный оркестр, готовый по первому мановению дирижерской палочки заиграть одну из знаменитых арий…

У Эрмин хватало воображения, чтобы представить себе кулисы, ложи, яркие костюмы, расшитые цехинами и золотой тесьмой.

«Если бы мне пришлось играть роль Чио-Чио-сан, этой несчастной японки, брошенной возлюбленным-американцем, мне бы понадобился черный парик и соответствующий макияж. Какая я глупая, мне бы не дали эту роль, ведь у меня голубые глаза… Но, быть может, зрители не видят, какого цвета глаза у исполнительницы?»

В груди ее родился вздох сожаления. В доме было очень тихо. Малыш спал наверху. Лора, как обычно после полудня, тоже прилегла отдохнуть. Шарлотта, у которой теперь была собственная комната, открыла для себя удовольствие рисования. Была суббота, день, свободный от уроков. Девочка ходила в школу, где училась читать, поражая своими успехами учительницу, мадемуазель Лемэ[9], серьезную, набожную и очень добрую девушку.