Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа

Мирей перекрестилась, Мадлен тоже. Шарлотта не поднимала глаз. Она не ожидала, что уже завтра может оказаться в Валь-Жальбере и увидеться с Симоном Маруа. Новость ее обрадовала, но она сумела скрыть свои эмоции.

Эрмин быстро оделась. Мукки, закутанный в одеяла, лежал на широкой постели, протягивал к ней ручонки и смеялся. Она наклонилась и расцеловала его.

— Дорогой, мама уезжает, но мы очень скоро увидимся! Шарлотта за тобой присмотрит!

Она подумала, что накануне мальчик уже провел много часов в поезде. Но он был крепкий и его ничего не стоило увлечь игрой.

— У меня нет выбора, сынок, — вздохнула она.

Ей не терпелось увидеть Киону, передать ей часть своей силы, своей любви. Ничто в мире не помешало бы ей отправиться к маленькой сестре, словно от этого зависели судьбы их всех.

Роберваль, воскресенье, 23 декабря 1934 года

Эрмин разглядывала фасад больницы Сен-Мишель из красного кирпича, крышу которой замело снегом. Стоял сильный мороз. Молодая женщина какое-то время вопросительно смотрела на огромное озеро, взятое в плен льдами. Она спрашивала себя, каким образом Тошан привез Талу с девочкой в Роберваль, если у него больше не было саней.

«Наверное, он одолжил их у кого-то», — подумала она, никак не находя в себе решимости войти, несмотря на снедавшее ее беспокойство.

Эрмин приехала еще накануне, но было уже за полночь и она сняла комнату в скромном отеле.

«Сегодня вечером мама и все наши приедут в Валь-Жальбер. Счастье, что я выехала раньше, это дает мне немного времени!»

Монахиня, выходя из больницы, кивнула в знак приветствия. Эрмин поняла, что раздумывать больше нечего. Она подозревала, что вызывает любопытство у тех, кто смотрит на нее из здания. Сама того не зная, Эрмин сразу же производила впечатление жительницы большого города — в красивой шубке и шапочке из того же меха, в роскошных сапожках.

В холле ей навстречу вышла медсестра в монашеском одеянии.

— Здравствуйте, мадам! Я приехала навестить одну женщину, Талу, маленькая дочь которой больна бронхопневмонией. Я звонила по телефону вчера утром.

— Должно быть, вы говорите о мадам Роланде Дельбо и о малышке Кионе? — предположила молоденькая медсестра.

— Именно так! Эта дама — моя свекровь. Как себя чувствует девочка? Она ведь не…

Произнести слово «умерла» оказалось выше ее сил. Медсестра сочувственно улыбнулась, чем еще больше напугала Эрмин.

— Киона очень плохо чувствовала себя этой ночью. Мы боялись ее потерять. Кюре окрестил ее перед рассветом. Но мы столько за нее молились, что сегодня утром она все еще с нами. Идемте, я вас провожу! Какой-то господин не отходил от ее кровати. Он представился ее отцом.

Сердце Эрмин застучало как сумасшедшее: Жослин Шарден был тут. Да, она до сих пор злилась на него, и все же его поступок ее растрогал.

«Папа не захотел повторять свою ошибку. Он оставил меня, но решил познакомиться со второй дочкой или хотя бы попрощаться с ней!» — думала она.

Потерявшись в своих мыслях, она едва обращала внимание на звуки больницы, на витавший в воздухе запах камфары и дезинфицирующих средств. По коридорам сновали монахини. Из какой-то палаты донесся душераздирающий крик. Медсестра ввела ее в комнату, в которой стояло четыре кровати. Только одна была занята. На белоснежной подушке маленькая головка Кионы походила на золотистый цветок. Глазки у нее были открыты, ручки лежали поверх простыни. Тала сидела у ее изголовья на табурете. Индианка ласково посмотрела на Эрмин, потом перевела взгляд на свое дитя.

— Похоже, ей лучше, — выпалил Жослин, сидевший по другую сторону кровати.

Эрмин сделала вид, что не видела его и не слышала. Склонившись над девочкой, она плакала.

— Милая крошка, останься с нами! — молила она. — Мир так прекрасен! Я хочу, чтобы ты вдыхала аромат роз и мяты, чтобы ты босыми ножками бегала по мелководью на берегу Перибонки… У тебя для прогулок будет целый лес, и я научу тебя петь, если захочешь! Я всегда буду с тобой рядом. Киона, моя маленькая сестричка, я так сильно тебя люблю, что ты просто не можешь уйти!

Тала беззвучно рыдала. Медсестра отошла, взволнованная до глубины души. Столько искренней любви и ласки было в голосе молодой женщины, что ее мольбы никого не оставили бы равнодушным. Жослин шмыгал носом, удивленный и огорченный одновременно. Он спрашивал себя, откуда Эрмин могла узнать правду, и пришел к заключению, что Лора тоже в курсе всего. Должно быть, супруга проклинает его, ненавидит…

— Худшее — это приступы кашля, — тихо объяснила Тала. — Я так испугалась этой ночью! Она вся горела и задыхалась. Но доктор хорошо ее лечит. Если бы Тошан не решился привезти нас сюда, моя маленькая Киона сегодня была бы уже мертва.

Эрмин встала на колени возле свекрови и нежно ее обняла. На ухо Тале она сказала с уверенностью:

— Вы столько выстрадали в жизни, что Господь просто не может послать вам такое жестокое испытание! Да и зачем ему забирать у вас прекрасный подарок, который он вам сделал в лице Кионы? Такой маленькой, но такой важной, такой драгоценной! Я молилась за нее, пока ехала в поезде.

— Спасибо, что приехала, — отозвалась Тала. Было видно, что она очень устала.

Вот уже трое суток она спала только короткими урывками.

— Господи, нет! — внезапно вскричал Жослин.

Эрмин с Талой вскочили. Киона вздрогнула. Глаза ее при этом были закрыты, ротик приоткрыт. Подбежала медсестра.

— Не беспокойтесь напрасно, — сказала она. — Малышка заснула. Я слушала ее пульс, он нормальный. Жара почти нет. Ей нужно набраться сил, она ужасно кашляла этой ночью.

Жослин заплакал. Он так испугался, что у него сдали нервы. Ребенок, о чьем существовании он не знал еще несколько дней назад, теперь значил для него невероятно много.

— Выйдите подышите воздухом, мсье, — порекомендовала ему медсестра. — Сразу станет лучше. Вам сделают кофе, если захотите. Я провожу вас на первый этаж.

— Да, да… — бормотал он.

Тала посмотрела на него с жалостью, но, похоже, испытала облегчение, оставшись с Эрмин наедине.

— Ты правда думаешь, что Киона поправится? — с тревогой спросила она у молодой женщины. — Когда она только заболела, я давала ей травяной настой и сосновый мед, но кашель только усиливался. Тошан испугался, что Мукки тоже заразится, поэтому смастерил сани, более легкие, чем сани твоего отца, и мы поехали спасать нашу маленькую Киону. Я держала ее на руках, закутанную в медвежью шкуру. Собаки, пожалуй, поняли, что нужно спешить. Славные псы! Дюк и Кьют…

— Хаски? Тот самый? — поразилась Эрмин.

— Да, Тошан его забрал. Мой сын не такой злой, каким кажется. Он узнал, что с собакой плохо обращаются, поехал и забрал его. Теперь это красивый пес!

В этой новости Эрмин увидела росток надежды. Ненависть, снедавшая ее супруга, похоже, ослабела. И у него не было повода снова ее отталкивать.

Они разговаривали тихо, не сводя глаз с маленькой Кионы. Временами тело ребенка сотрясал приступ кашля, но она не просыпалась и по губам ее, казалось, пробегала легкая улыбка.

— Лора знает? — спросила Тала. — Я умоляла сына молчать. Он не смог сдержать слова.

— Нет, она ничего не знает. И, судя по всему, Тошан сообщил о болезни Кионы только моему отцу. Но, думаю, что бы ни случилось, нужно будет все ей рассказать, — сказала Эрмин твердо. — Не нужно больше секретов, не нужно лжи. Внешне все выглядит прекрасно и гладко, а внутри чувства угасают, радость меркнет. Тала, вы еще любите моего отца?

— Нет, у меня нет к нему любви. Клянусь тебе в этом. И не сердись на него, крошка! Тошан мог убить Жослина, но мне удалось его урезонить бесконечными разговорами. Он знает все, мой сын, ты можешь задать ему все вопросы, которые тебя мучат. Это я хотела его и не знаю почему. Твой отец очень привлекательный, он притягивал меня как магнит. И мне пришла в голову эта странная идея — вылечить его, чтобы он мог вернуться к вам полностью здоровый. Кюре сказал бы, что я грешила гордыней. Я решила, что достаточно сильная, чтобы не влюбиться в него. И дорого заплатила за свою ошибку. Но сейчас ты говорила очень красиво: я и вправду получила в подарок Киону. Когда она родилась, вся моя любовь обратилась к ней, к ней одной. Этот ребенок дал мне столько счастья! Киона — сама нежность, свет и веселье! Да, имя очень ей подходит. Оно напоминает о солнце, восходящем над холмами, когда оно рассыпает свои золотые лучи по кронам деревьев… Мой золотистый холм, моя Киона… Сокровище, которое я не хочу терять! Если это случится, я умру!

И Тала разрыдалась — а плакала она очень редко. Эрмин нежно взяла ее за руку.

— Дорогая Тала, я уверена, она поправится! Здесь, в больнице, у докторов есть лекарства от кашля и от жара. Можете назвать меня эгоисткой, но где Тошан? Я так хочу, чтобы он меня простил, хочу с ним поговорить!

— Он уехал вчера вечером, из-за Жослина. Моему сыну было неприятно, что он здесь. Еще я знаю, что Тошан избегает встречи с тобой, Эрмин. Он обошелся с тобой плохо и знает это. Он предпочел вернуться в лес, в нашу хижину.

Молодая женщина не смогла скрыть разочарования. Все же одна деталь ее заинтриговала.

— Вы сказали, Тошан избегает встречи со мной. Но ведь он не мог предвидеть, что я так быстро приеду в Роберваль!

— Значит, ты плохо его знаешь. Он говорит, что видел твою подругу в холле вокзала, в Квебеке. И она слышала, что он говорил Жослину. Разве ты забыла, что индейцы — ловкие следопыты? Это верно и в отношении слежки. Моего сына не проведешь: он понял, что женщина за ним следит.

Эрмин вздохнула, но, представив очаровательную Бадетту в роли детектива, улыбнулась.

— Это я ее послала, — призналась она. — А сегодня вечером Лора, дети, Мадлен, Мирей и Шарлотта — все приедут в Валь-Жальбер отмечать Рождество. Моя мать не подозревает, что ее ждет. Отец должен рассказать ей правду.

— Эрмин, я старалась, как могла, пощадить твою семью. Мне жаль, что так вышло. Может, Лора поймет? Я готова сама все ей объяснить…

— Мама — женщина непредсказуемая, но при этом ревнивая и гордая. Она не простит предательства. Если бы папа в первые дни признался, это было бы совсем другое дело. Но как это будет теперь, ума не приложу!

Тала развела руками, потом сказала:

— Признай, о таких вещах сложно говорить. Кто бы понял? Ни ты, ни Тошан, ни тем более Лора. Но теперь пойди и поговори с отцом. Мне его очень жаль. Мы почти не разговаривали, но он не переставая молился и говорил шепотом. Он очень расстроен.

Жослин Шарден, заложив руки за спину, прохаживался строго по расчищенным дорожкам больничного сада. Погрузившись в мрачные размышления, он пришел к заключению, что утратил уважение своей старшей дочери и ее любовь. Она ни разу не посмотрела на него, не сказала ни слова. Если Эрмин отвергает его без объяснений, что же тогда говорить о Лоре? Что до Кионы, то он едва успел посмотреть на нее и скоро ее потеряет… Такая крохотная, она не сможет долго противостоять болезни легких.

«Кто же рассказал все Эрмин?» — подумал он, испытывая тоску, отвращение к самому себе.

Снегопад прекратился. Небо наконец посветлело, но жуткий холод стискивал край в своих объятиях. Эрмин какое-то время наблюдала за отцом, прежде чем догнать его. Он выглядел как человек, преследуемый роком, к тому же ужасно одинокий.

«По правде говоря, я совсем мало его знаю, — подумала она. — Но с тех пор, как он живет с мамой и со мной, мне не на что было жаловаться. Он всегда в хорошем настроении, услужливый, ласковый с детьми. Ему нравится опера, его интересует все, что связано с миром сцены. Я так долго жила без отца и не хочу от него отказываться. Но мама так и поступит. И Луи, мой маленький братик Луи! Я не хочу, чтобы он рос без отца, как я!»

Она направилась к Жослину, испытывая необъяснимый, глупый страх, что он вдруг исчезнет. Он вполне мог снова удариться в бега, стать тенью среди других теней.

— Папа! — позвала она.

Он обернулся на зов, лицо его было печально. Она подумала, что он выглядит старше, уголки его губ опустились. Он до сих пор плакал.

— Папа, прошу, не убегай, как Тошан! — попросила она, жестом приглашая его приблизиться.

Наконец они были рядом. Весь ее гнев, вся злоба испарились, едва она увидела его бесконечно грустные глаза.

— Эрмин, моя маленькая дочь, она умерла? — пробормотал он. — Киона умерла? Господи, я всем приношу несчастье! Я проклят!

— Нет, она спит, разве ты забыл? Медсестра нас успокоила.

— Долг медсестры — утешать родных, и она не задумываясь скажет нам неправду. Киона умрет, и я ничего не могу сделать для нее, для моей совсем крошечной дочки! Все начинается снова, Эрмин, для меня в этой жизни счастья не существует. Я — трус, мне нужно было покончить с собой еще пять лет назад, когда я узнал, что болен туберкулезом. Вы думали, что я умер, так что не было бы никакой разницы. Лора вышла бы за Ханса, а ты, дорогая, жила бы преспокойно со своим супругом! Тошан покинул тебя из-за меня, слышишь?