Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое

— Мне так жаль! — тихо произнесла Лора. — Я была словно одержимая и сорвала злость на этой бедной девочке. Но не волнуйтесь, Киона вернулась в Валь-Жальбер, в Маленький рай. Мукки недавно звонил, чтобы успокоить меня. Она пряталась на сахароварне семейства Маруа.

— О! Слава Богу! — вздохнула Эрмин. — Ты сняла с моей души тяжкий груз, мама.

— Но она ранена! — не унимался Тошан.

— Нет, с чего вы взяли? — возразила его теща. — Мукки сказал бы мне об этом. Киона была голодна, и ничего больше.

Наконец супруги могли вздохнуть с облегчением. Эрмин бросилась к кровати Жослина. У него было перевязано плечо, на лбу красовалась повязка. Он показался ей постаревшим, осунувшимся.

— Папочка, как ты себя чувствуешь? — нежно спросила она.

— Гораздо лучше теперь, когда ты здесь, и особенно с тех пор, как я узнал, что с Кионой все в порядке. Прошу тебя, доченька, придумай что-нибудь, убери свою мать с моих глаз долой, я больше не могу ее видеть.

Он понизил голос, но все же говорил недостаточно тихо. Разъяренная, едва сдерживающая слезы Лора сложила руки перед грудью с нарочитым раскаянием.

— Жосс, сколько еще ты будешь на меня сердиться? — воскликнула она. — Бывают ситуации, когда сдают нервы и с языка срываются вещи, которых ты на самом деле не думаешь, потому что злишься на весь мир.

— Неужели? — рявкнул он. — Я и не знал, что двенадцатилетний ребенок — это весь мир! Я еще не оглох, Лора. Ты ни разу не упрекнула Луи, истинного виновника.

Монахиня, склонившаяся над стариком в другом конце прохода, многозначительно кашлянула и бросила взгляд в их сторону.

— Тише, папа! — произнесла Эрмин. — Здесь не лучшее место для выяснения отношений. Когда тебя выпишут?

— Завтра утром. Мое сердце пришло в норму, а ожоги поверхностные. Я в надежных руках. Возвращайтесь лучше в Валь-Жальбер вместе с Лорой.

— Хорошо. Я зайду к Мирей, и мы поедем успокаивать наших малышей.

— Малышей! Перестань называть их так, Мин! — прервал ее Тошан. — Мукки уже вполне способен позаботиться о своих сестрах. К тому же он очень смышленый.

Эрмин сделала вид, что не слышит: голова ее была заполнена множеством проблем, которые предстояло решить. Она только что заметила странный наряд своей матери. Обычно элегантная, сейчас Лора Шарден была одета в бежевое ситцевое платье, болтающееся на ее стройном теле, и туфли, которые явно были ей велики.

— Только не вздумай смеяться! — предупредила она свою дочь. — Эту одежду дала мне Иветта. Уверена, что она специально выбрала все самое некрасивое. А если бы ты видела комбинацию! Из пожелтевшего нейлона, настоящая катастрофа! Но у меня не было выбора. Все мои наряды сгорели, и драгоценности тоже!

Из ее груди вырвалось глухое рыдание. Потрясенная, Эрмин нежно обняла ее.

— Мы купим тебе новую одежду, мама. Папа и Мирей живы, дети тоже. Это самое главное.

Тошан, поздоровавшись с тестем, вышел в коридор.

— Я позвоню Онезиму и попрошу приехать за нами, — несколько сухо сказал он. — Передайте от меня привет Мирей.

Когда они остались одни, Лора подняла на Эрмин растерянный взгляд.

— Милая моя, что теперь с нами будет, со мной, твоим отцом и Луи? Никто этого не знает, но я разорена. Слышишь? Я нищая, у меня не осталось ни гроша!

В эту секунду ошеломленная Эрмин поняла, что их беды только начинаются.

Роберваль, Отель-Дьё, тот же день

— Я полностью разорена, Эрмин, — тихо повторила Лора.

Молодая женщина внимательно вгляделась в лицо матери, чтобы понять, насколько она искренна. Дрожащие губы, растерянный вид и бледность Лоры не оставили у дочери никаких сомнений.

— Как такое возможно, мама? — удивилась она.

— Во всем виновата излишняя осторожность, моя девочка, — объяснила Лора, взяв ее за руку. — Прошу тебя, не рассказывай пока никому. Твой отец еще ничего не знает, Мирей тоже. В ее состоянии это станет настоящим шоком. Я больше не смогу платить ей за работу, понимаешь! Я вернулась к исходной точке, в моем-то возрасте! Как в двадцать лет, когда я была бедной эмигранткой без гроша в кармане.

Не переставая причитать, Лора вела свою дочь к палате, где лежала их экономка.

— Это все из-за войны, Эрмин. Мне следовало довериться своему банкиру, но я этого не сделала. Нет, я испугалась, вообразила самое худшее: как немцы входят в Роберваль, опечатывают и отбирают наше имущество… К тому же я сделала неудачные вложения в Монреале по совету одного юриста.

— Мама, ты не могла потерять все. У тебя же есть завод в Монреале и этот просторный дом, который ты сдавала своему управляющему.

Мертвенно-бледная Лора подняла на Эрмин свои прозрачно-голубые глаза. Помолчав немного, она произнесла на одном дыхании:

— Я много лет обманывала вас всех. Я давно продала завод и дом, чтобы поддерживать наш образ жизни и тратить деньги, не считая. Ты же меня знаешь, я так любила ездить в Шикутими, где столько прекрасных магазинов, и покупать, покупать… Не забывай также, сколько я вложила в дом: современное центральное отопление, несколько ванных комнат и так далее.

Молодая певица не знала, что ответить. Теперь она чувствовала себя виноватой.

— Мы с Тошаном тоже дорого тебе обходились, — признала она. — Ты купила нам квартиру на улице Сент-Анн в Квебеке, финансировала мою поездку во Францию во время войны… Мне становится жаль, мама, когда я думаю обо всех этих роскошных платьях, которые ты постоянно дарила мне, как только я начала вести светскую жизнь.

Лора взмахнула рукой, словно хотела отмести слова своей дочери. Она кивнула в сторону двери, которую только что открыла медсестра.

— Не терзай себя, доченька. Иди лучше утешь нашу Мирей. Ведь скоро ей придется возвращаться в свой родной Тадуссак.

Эрмин удержала ее за локоть. Она никак не могла прийти в себя.

— Но у тебя же хоть что-то осталось в банке? — настаивала она.

— Нет! Только очень скромная сумма. Мое состояние или, точнее, то, что от него осталось, сгорело вместе с домом.

— Я тебе помогу, — решила молодая женщина. — Ни о чем не беспокойся!

— Ты что же, примешь предложение сниматься в Голливуде? — оживившись, спросила Лора.

— Мне не остается ничего другого. Честно говоря, я твердо решила отказаться, поскольку это помешает мне провести зиму в Перибонке. Но сейчас не может быть и речи о том, чтобы отклонить такой выгодный контракт.

— Спасибо, милая моя, спасибо!

У ее матери на глазах выступили слезы. Лора глубоко вздохнула, прежде чем войти в палату, и более уверенным шагом направилась к кровати Мирей. Эрмин последовала за ней.

— О! Моя малышка Мимин! — воскликнула экономка. — Как хорошо, что ты решила меня навестить! Боже милосердный, что теперь с нами будет!

Мирей была почти неузнаваема с перевязанной головой и красным лицом, покрытым мазью. Ее веки опухли, а губы были странного лилового цвета.

— Какое несчастье, Господи, какое несчастье! — причитала она. — Я только и делаю, что плачу. Столько красивых вещей мадам превратились в пепел!

Потрясенная отчаянием этой женщины, которую она любила, как родную бабушку, Эрмин погладила ее по руке.

— Ты жива, моя дорогая Мирей, и это главное. Мой отец тоже. Мы должны повторять себе это: никто не погиб. Наша семья переедет в Маленький рай, и постепенно все образуется.

— Не знаю, когда я теперь встану на ноги, — вздохнула экономка. — А ведь я так не люблю бездействовать! И пластинки моей любимой Ла Болдюк[4], они все сгорели…

Стоявшая с другой стороны кровати Лора хранила молчание с задумчивым лицом. Некоторое время она слушала причитания пожилой женщины, затем резко их оборвала.

— У тебя как раз будет время отдохнуть, Мирей. В любом случае тебе придется нас покинуть. Лучше сказать тебе это прямо сейчас: у меня больше нет для тебя работы. Ты сможешь вернуться в Тадуссак уже через неделю.

— Мама! — возмутилась Эрмин. — Ну нельзя же так!

Однако дело было сделано. Экономка попыталась подняться, но не смогла, губы ее задрожали от подступающих рыданий.

— Как это — вернуться в Тадуссак? Мадам! О чем вы? У меня там уже никого не осталось! Вы моя семья, и детей я люблю всем сердцем, как родных. Они все выросли на моих глазах!

— Мне нечем тебе платить, моя бедная Мирей, — сухо заметила Лора.

В палате находились еще три пациентки. Вокруг них хлопотала сестра. Она бросила неодобрительный взгляд на эту женщину, которая говорила так громко и непреклонно.

— Мирей, — тихо сказала Эрмин, — у мамы сдали нервы, лучше мне вывести ее на свежий воздух. Ты останешься с нами, я тебе обещаю. Мы уладим некоторые проблемы позже, когда воцарится спокойствие. Сейчас не лучшее время и место для перечисления всех наших невзгод и планов. Главное, отдыхай и выздоравливай.

— Спасибо, моя Мимин, — дрожащим голосом пробормотала экономка. — Ты такая нежная, добрая!

Эрмин ласково ей улыбнулась, затем торопливо вытолкала свою мать в коридор. Она с трудом сдерживала негодование, пока они были рядом с палатой. Но, оказавшись на лестнице, молодая женщина буквально взорвалась:

— Почему ты так безжалостна, мама? Ты осмеливаешься мучить Мирей на моих глазах, хотя она и без того страдает и физически, и морально. До сих пор я щадила тебя из сострадания, чтобы не огорчать еще больше, считая, что тебе и так досталось. Ты не имеешь права так себя вести. Бог мой! Тебе мало того, что ты выгнала Киону из Валь-Жальбера? Папа только что мне признался, что не может тебя больше выносить!

— Я обязана была предупредить Мирей! И не смешивай все в одну кучу — она, по сути, всего лишь прислуга. Что касается Кионы, согласна, я была неправа, но она твердила без остановки, что ей очень жаль. Разве это не похоже на признание? Если бы ты, Эрмин, присутствовала при этом кошмаре, ты бы меня поняла. Ты не знаешь всего. Я должна тебе объяснить, что произошло.

Эрмин жестом попросила ее замолчать и сбежала вниз по ступенькам. Ей не терпелось оказаться на улице, ощутить на своей коже тепло солнечных лучей, свежего ветра с гор, того самого, что поднимал на озере Сен-Жан тысячи маленьких серебристых волн. Она испытала облегчение, увидев Тошана и Онезима, стоящих возле шикарного черного автомобиля Шарденов. В нескольких метрах от мужчин Мадлен прогуливала Констана, держа его за руку.

— Милая, — сказала Лора, — может быть, купим мне приличное платье? Это займет не более десяти минут. Мне также нужна обувь и белье.

— Это подождет до завтра, мама, — отрезала ее дочь. — Мне хочется быть рядом с детьми и Кионой. Нам предстоит много работы по хозяйству. Незачем надевать новую одежду.

Стиснув зубы, гордая Лора молча кивнула. Отныне она зависела от своей дочери и зятя, и эта перспектива ее совсем не радовала. «Я больше никогда не стану нищенкой, — твердо решила она, пребывая вне себя от гнева и боли. — Я всем им докажу, что просто так не сдамся. Пусть на это понадобится время, но им не сделать из меня обычную тетку!»

Полная решимости, она села на заднее сиденье машины. Мадлен заняла место рядом с ней.

— Поцелуй бабушку, Констан, у нее большое горе, — шепнула она ребенку.

Эрмин устроилась на переднем сиденье, между Тошаном и водителем.

— Здравствуйте, мадам Шарден! — прогремел Онезим Лапуант, усаживаясь за руль. — Добрый день, дамы!

Здоровяк с рыжей шевелюрой продемонстрировал свое уважение к Лоре, поздоровавшись с ней первой. На душе у нее потеплело.

— Здравствуйте, мой славный Онезим! — ответила она. — Я не смогла вас поблагодарить за помощь в ночь пожара, поэтому сделаю это сейчас. Нам повезло, что вы с Иветтой наши соседи. Без нее мне пришлось бы ехать в больницу в ночной сорочке.

— Мы должны помогать друг другу, когда в дверь стучится беда, — торжественным тоном изрек он, сдержавшись в последний момент, чтобы не выругаться по привычке, поскольку знал, что Лоре Шарден это не нравится.

После этого короткого диалога путь до Валь-Жальбера прошел в тишине. Эрмин не могла вымолвить ни слова. Ее сердце болело от печали, ожесточения и дурных предчувствий.

Теперь я не могу отступить, — думала она. — Мама нуждается в моей помощи. Я должна сняться в этом фильме. Но это означает, что я всю зиму пробуду в Калифорнии, вдали от детей и Тошана, а ведь только этой ночью я заверила его, что мы проведем эти месяцы вместе, в нашем доме. Он не поймет, почему я опять оставляю нашу семью. И даже если он захочет, то все равно не сможет поехать со мной».

Ей хотелось плакать от охватившего ее отчаяния. Огонь уничтожил не только прекрасный дом ее родителей, но и привычный уклад их жизни. «Я была так спокойна за Мукки и близняшек, когда уезжала, оставляя их здесь! Они чувствовали себя дома, защищенными и одновременно свободными. Какая же я глупая! Я никогда не задавала себе вопросов о безграничной щедрости мамы. Она тратила свое состояние на нас, на мой комфорт, на мое душевное равновесие, а я только что лишила ее маленького удовольствия, покупки нового платья и белья… У меня действительно не осталось выбора. Я сообщу о своем решении Тошану как можно быстрее и уже в ноябре буду в Голливуде. Господи, это же две разные вселенные! После войны киноиндустрия развивается невероятными темпами. У театров нет таких денежных средств, как у киностудий, а ведь я и так неплохо зарабатываю».