Эрмин даже не догадывалась, что сама стала причиной этого решения и что все три девочки были заодно, готовя ей необычный подарок. Лоранс тщательно прятала свои первые наброски, а Мари-Нутта, обычно болтливая, стойко держала язык за зубами.

«Надеюсь, они не наделают глупостей. Я строго наказала им не бегать по улицам поздно вечером, но папа вряд ли сможет за ними уследить. Надо же, совсем забыла, сегодня ведь Мартен Клутье должен прийти к нам на чай со своей гитарой. Бедный, ему придется выдержать натиск маминого кокетства».

Эти мысли вызвали у нее улыбку, в тот самый момент, когда в купе вошел мужчина. Ощутив его присутствие, она быстро открыла глаза.

— Мадам, эти места свободны? — спросил он низким, приглушенным, немного хриплым голосом, тембр которого странным образом подействовал на Эрмин.

— Да, конечно, — немного смущенно пробормотала она.

Эрмин незаметно разглядывала его, пока он устраивался. Очень элегантный, высокий и стройный, незнакомец выглядел как джентльмен. Он снял бежевую льняную куртку и белый шарф и сел на свое место, держа в руке газету.

— Как сегодня жарко! — воскликнул он.

Эрмин не собиралась заводить разговор, поэтому промолчала. Тем не менее незнакомец смотрел на нее, словно ожидая ответа.

— Зима в этих краях мне больше по душе, — добавил он.

Молодая женщина отметила его необычный акцент и предположила, что перед ней француз.

— Простите, я чувствую, что докучаю вам, — внезапно произнес он. — Но я так счастлив, что наконец-то встретил вас!

— Что? — удивилась она.

— Я вас узнал. Вы знаменитая оперная певица Эрмин Дельбо, Снежный соловей. Я один из ваших преданных поклонников, мадам, и бесконечно благодарен случаю, который привел меня в это купе. Я сел в поезд в Шамбор-Жонксьоне и никак не мог найти себе место, поэтому переходил из вагона в вагон.

Заинтригованная, Эрмин окинула его взглядом. Ему было не меньше сорока лет, возможно, даже ближе к пятидесяти, поскольку его виски уже частично посеребрила седина. Но в нем присутствовала некая особая притягательность, несмотря на орлиный нос и худобу лица. Она исходила от его серо-зеленых глаз, ясный взгляд которых напомнил ей взгляд Овида Лафлера. Смуглый цвет лица и красиво очерченный рот придавали мужчине чувственную привлекательность.

— Что вы увидели на моем лице, мадам? — со смехом спросил он.

— Ничего особенного! По правде говоря, мне кажется, я вас уже где-то видела, — призналась она.

— В таком случае я польщен тем, что привлек ваше внимание. На самом деле я один из ваших самых прилежных зрителей. Я слышал вас в «Фаусте», в «Богеме», в «Травиате» и даже во время войны, в опереттах, включенных в репертуар Капитолия. А в прошлом году я аплодировал вам в Монреальской опере.

— Вы имеете в виду «Мадам Баттерфляй»? Я долго раздумывала, стоит ли мне играть эту роль, учитывая, что моя внешность далека от японской… Но это было глупо, поскольку макияж творит чудеса.

— У вас есть преимущество: вы стройны и очаровательны! Я видел эту оперу с очень дородной обладательницей сопрано: уверяю вас, эффект совсем не тот! А ваш голос уникален и прекрасен. Пресса так превозносила талант Соловья, что я решил вас послушать. Для меня это стало настоящим открытием! Вы заслуженно носите свое прозвище. Да, благодаря вам я пережил незабываемые часы.

Незнакомец закашлялся сухим и, по всей видимости, болезненным кашлем. Эрмин тут же прониклась к нему сочувствием. Она даже подумала, что мужчина, возможно, болен туберкулезом, этой ужасной болезнью, от которой чудом излечился ее отец.

— Простите, — тихо извинился он. — Я не привык так много говорить. Просто я в восторге от вашего голоса. Мой-то больше напоминает кваканье жабы или крик вороны.

— Вы слишком суровы к себе, — с улыбкой ответила Эрмин.

Молодая женщина была рада общению с поклонником оперного искусства. Эта область увлекала ее с самого детства, и она могла бесконечно разговаривать на эту тему. Она с нежностью вспомнила своего отца, который с удовольствием поддерживал такие беседы долгими зимними вечерами.

«Боже мой, если этот мужчина болен чахоткой, значит, он сойдет на станции Лак-Эдуард: там находится туберкулезный санаторий, где несколько лет назад лечился папа. Какое несчастье! Хорошо, что медицина с тех пор продвинулась вперед благодаря открытию антибиотиков. Но некоторые утверждают, что лекарство может оказаться хуже самой болезни»[12].

Она заметила, что поезд замедлил ход, как раз подъезжая к станции Лак-Эдуард.

— Я здесь пела, — мягко произнесла она. — На путях произошла серьезная авария, всех пассажиров эвакуировали и разместили в санатории. Стояла зима, я ехала на прослушивание в Квебек. На следующий день после этого происшествия я вернулась домой.

— Почему же вы не продолжили путь?

— Скажем так, мне это показалось недобрым знаком. Я тогда ехала с младенцем нескольких месяцев от роду, моим старшим сыном. Я сожалела, что подвергла его такому риску.

Он промолчал, прислушиваясь к шуму голосов, доносившемуся с перрона. Люди ринулись в вагоны, переговариваясь и окликая друг друга. Эрмин в глубине души надеялась, что мужчина покинет купе. Но этого не произошло.

— Я еду до Квебека, — подчеркнул он, словно прочитав ее мысли. — И это естественно, поскольку через два дня вы будете там петь. Снова «Богема» нашего любимого Пуччини, а затем «Вертер»[13].

— Бог мой, да вы прекрасно информированы, месье! — удивилась она.

— Для этого не нужно быть семи пядей во лбу! Достаточно раздобыть программу летнего сезона. Но я на редкость невежлив, поскольку до сих пор не представился. Родольф Метцнер, гражданин Швейцарии и страстный любитель музыки.

С этими словами он склонил голову в легком поклоне. Состав снова тронулся с места. Испытывая все большее замешательство, Эрмин вежливо улыбнулась.

«Боюсь, мой сосед собирается болтать всю дорогу. Тошан со своей ревностью не подумал об этом. Господи, я чувствую себя не в своей тарелке! Если я усну, этот мужчина будет меня разглядывать. Если я пойду в ресторан, он обязательно присоединится ко мне или пригласит за свой столик. Мне не повезло. Встретить своего пылкого почитателя здесь, в поезде!»

— Была рада с вами познакомиться, месье, — немного помолчав, сказала она.

Это прозвучало как знак окончания беседы. Чтобы нагляднее продемонстрировать свое нежелание общаться, Эрмин достала из сумки роман Пьера Лоти «Исландский рыбак». Она открыла книгу наугад и принялась читать с сосредоточенным видом. Родольф Метцнер больше ее не беспокоил.

Валь-Жальбер, тот же день

— Лоранс, Мари-Нутта, помогите мне! Я хочу перенести этот диван в гостиную, и еще тот маленький комод из сосны.

— Но, бабушка, он гораздо нужнее на кухне. Мы же никогда не ходим в гостиную, — удивилась Лоранс. — И потом, дедушке не нравится, когда ты переставляешь мебель. Он говорит, что это не ваш дом!

— Мне на это плевать, — ответила Лора. — Черт возьми, я и так все потеряла, незачем изводить меня такими мелочами! В комнате нам будет лучше. Я жду гостя и не собираюсь принимать его среди запахов жареного сала и подгоревшего кофе.

— Луи не нарочно упустил кофе! — воскликнула Мари-Нутта. — Он хотел приготовить тебе завтрак.

Мадам Шарден раздраженно всплеснула руками. Она подошла к порогу гостиной, которая показалась ей темной и мрачной пещерой, несмотря на распахнутые окна.

— За домом слишком много зелени. Нужно будет расчистить эти заросли: свет совсем не проникает в комнату. Это не гостиная, а какой-то ледник. У Шарлотты совершенно не было вкуса: обстановка оставляет желать лучшего. Господи, за что меня вырвали из моего любимого, такого уютного дома?

— Правильнее сказать, твоего роскошного дома, — поправил ее Жослин из своего кресла. — Слушай, этот Клутье все-таки не министр. Прекрати переворачивать все вверх дном, примем его на кухне. Здесь уютнее и можно будет полюбоваться закатом. Скажите, девочки, а куда подевалась Киона? Она могла бы нам помочь.

— Не знаю, дедушка, — серьезным тоном ответила Мари-Нутта, хотя внутри ликовала. — Наверное, гуляет с Луи.

Лора тяжело вздохнула, чтобы продемонстрировать свое раздражение.

— Я мечтала полакомиться оладьями, — добавила она, — но я не могу просить Мирей вставать за плиту, ведь она чуть не сгорела заживо. О Господи, это смешно, просто смешно!

Она рассмеялась режущим ухо смехом, переходящим в рыдания.

— У меня нет выпечки, а я уверена, что Мартен Клутье придет ровно к четырем часам. Если бы только Мадлен осталась! Но нет, все меня бросили!

— Не плачь, бабушка, я испеку шоколадный пирог, — решила Лоранс. — Я записала рецепт Мирей в тетрадь.

— А я умею готовить флан[14]. Нужно взять три пинты молока, стручки ванили и много яиц, — добавила Мари-Нутта.

Лора вытерла слезы, очарованная доброжелательностью и изяществом близняшек. В них угадывалось пробуждение женственности, меняющее их движения и улыбки. Они были очаровательны, легки и проворны. Девочки были одеты в одинаковые белые льняные платья с розовыми фартуками. Их тонкие, немного вьющиеся русые волосы грациозно спадали на плечи, а сине-зеленые глаза лукаво блестели.

— Мои добрые феи, — воскликнула Лора, беря их за руки, — что бы я без вас делала? Вперед, за дело, не время хныкать! Мы будем принимать месье Клутье здесь, за этим столом. Жосс, не мог бы ты выйти в сад и срезать несколько роз? Букет придаст уюта. Ты уже можешь ходить: вчера ты навещал Жозефа.

— Хорошо, ты получишь свои цветы, — проворчал тот. — Найди мне секатор и перчатки — не хватало еще подцепить столбняк…

— Дедушка ворчит совсем как Онезим Лапуант. Еще немного, и он начнет так же громко ругаться. Черт возьми! Дьявол! Тысяча чертей!

— Замолчи, маленькая дикарка! — шикнула Лора.

И они тут же дружно рассмеялись. Воспоминания о пожаре и почерневших развалинах дома больше не тяготили их. Это был счастливый день.

А вот находящейся неподалеку Кионе было не до веселья. Она пыталась открыть замок двери, ведущей в кухонную подсобку бывшего магазина, в здании которого также располагались отель и ресторан. Это строение, наряду с монастырской школой, было одним из самых больших в Валь-Жальбере.

— Ну как, получается? — прошептал Луи, настороженно озиравшийся по сторонам.

— Нет. Я испробовала несколько ключей, но ни один не подходит.

— Давай я разобью стекло, как предлагал Мукки.

— Ни в коем случае, это уже будет хулиганством, и потом, это ничего не даст, мы все равно не сможем открыть дверь. К тому же будет много шума и ты можешь порезаться. Подожди минутку.

Киона внимательно осмотрела ключи, которые обнаружила под перевернутым глиняным кувшином, стоявшим возле стены.

— Я должна была об этом догадаться. Если кто-то оставил ключи на самом видном месте, это значит, что они не откроют дверь. Ну и ладно, помоги мне взобраться по вон той маленькой крыше. Я попаду внутрь через окно на втором этаже, оно открыто.

Луи поднял вверх испуганный взгляд. Он считал это слишком рискованным.

— Нет, Киона, это опасно. Давай лучше вернемся в Маленький рай. Лоранс может сесть перед фасадом и нарисовать этот магазин. Зачем ей нужна ты?

Девочка бросила на него испепеляющий взгляд. Вставив последний ключ в ржавую замочную скважину, она ответила не терпящим возражений тоном:

— Раз уж я взялась за это дело, то должна его продолжить! Мне интересно увидеть прошлое поселка-призрака. Ты что, не понимаешь, Луи? Я могу увидеть Эрмин совсем маленькой. Это просто невероятно!

— А меня это пугает. Видеть тех, кого уже нет, противоестественно. Если у тебя получится, тебя снова будут называть колдуньей.

— Кто меня так называет?

— Мальчишки из Роберваля, те, что приезжают по воскресеньям на велосипедах.

— Пусть их сожрут черные мошки! — произнесла Киона с угрожающим видом. — Ты слышишь меня, о Маниту, пусть их тела целиком покроют бешеные насекомые!

— Ты что, ненормальная — говорить такое? В любом случае сейчас еще не сезон мошек.

— Меня ни разу не кусали мошки, — похвасталась Киона. — Думаю, они не любят крови метисов, зато с удовольствием отведают твоей кровушки, Луи, ведь ты такой беленький, такой нежненький!

Разозлившись, он ущипнул ее за руку. Она со смехом оттолкнула его.

— Всё, хватит дурачиться. Посмотри, я открыла дверь! Все-таки в связке был нужный ключ.

Новость расстроила Луи. Ему не хотелось продолжать приключение.

— Да? Ну и хорошо. Вернемся сюда вечером вместе с Лоранс и Нуттой. Мне не очень хочется входить туда!

— Какой же ты трусишка! Возвращайся домой, если хочешь, а я пойду внутрь.