Эта исповедь взволновала Овида Лафлера. Он внимательно вгляделся в гордые черты лица Тошана, чувствительный к его низкому голосу, вибрирующему от страсти. Внезапно он понял, почему Эрмин так привязана к этому мужчине, — он обладал редкой притягательной силой.

— Не упрекайте себя ни в чем! — мягко произнес Лафлер. — Это достойно уважения — защищать свою родину, сражаться с несправедливостью и безумием тиранов.

Настала очередь Тошана внимательнее взглянуть на Овида, зеленые глаза которого светились интересом и добротой. Ощущая обаяние, исходящее от учителя, метис догадывался, насколько это умный и благородный человек.

— Месье Дельбо, буду с вами откровенен, — в эту секунду задумчиво добавил Лафлер. — Конечно, я бы не отказался покорить сердце такой женщины. Поддерживая ее в испытаниях, утешая мелкими дружескими поступками, я приобрел некую значимость в ее глазах. Под дружескими поступками я подразумеваю то, что одалживал ей книги, проверял домашние задания ваших детей, пил чай вместе с ней и Мадлен. Но ничего другого! В любом случае Эрмин тут же отвергла бы чьи угодно ухаживания, поскольку любит только вас. Теперь вы спокойны?

Тошан некоторое время хранил молчание, не сводя с него глаз, затем усмехнулся.

— Вовсе нет. Я считаю вас серьезным соперником, дружище!

С этими словами он протянул ему руку.

— Это означает конец или начало военных действий? — поинтересовался удивленный Овид.

— Время покажет, — загадочно ответил Тошан.

Он легким кивком попрощался и оставил учителя в полном недоумении. Тот никак не ожидал, что такой харизматичный и мужественный персонаж, как Тошан Клеман Дельбо, может возвести его в ранг серьезного соперника.

Ни один, ни другой даже не предполагали, что в жизнь Эрмин уже вторгся третий мужчина, старше их на добрый десяток лет.

Возле железнодорожных путей между Робервалем и Квебеком, тот же вечер

Эрмин с облегчением вдыхала свежий воздух. В наступающих сумерках квебекский лес наполнился пением птиц, трепетом ветвей, отдаленными криками лисиц и более мелких хищников. Небо на западе окрасилось в кроваво-багряный цвет, прорезанное длинными золотисто-пурпурными дорожками.

Все пассажиры поезда были эвакуированы. По утверждению молодого медика, также ехавшего на этом поезде, в результате аварии один человек скончался от сердечного приступа, остальные пассажиры отделались легкими телесными повреждениями.

— Надеюсь, мы не останемся здесь на ночь? — встревожилась соседка Эрмин по купе. — Мой сын замерзнет.

Они встретились возле поезда и больше не расставались.

— Не волнуйтесь, мадам, нам раздадут одеяла, — заверила ее Эрмин. — Бармен из вагона-ресторана только что сообщил об этом.

— Если бы война не закончилась, я бы решила, что это диверсия. Вы слышали объяснения машиниста поезда? Это ни в какие ворота не лезет! Видите ли, рельсы с какой-то стати сместились!

Немного устав от причитаний своей случайной попутчицы, Эрмин попыталась ее успокоить.

— От поломок никто не застрахован, — твердым голосом сказала она. — Если рельсы сместились, значит, на то были причины. Мы должны благодарить Бога, что остались живы. Как заметил наш сосед месье Метцнер, поезд мог сойти с рельсов на виадуке. И тогда вряд ли кто-нибудь выжил бы. А у нас просто небольшие неприятности, из которых нас скоро выручат.

— Да? И каким же образом?

— Железнодорожная компания наверняка оборудовала локомотив радиосвязью. Так что не волнуйтесь, мадам.

Эрмин снова огляделась по сторонам. Вдоль вагонов, завалившихся на бок и напоминающих теперь тяжеловесных животных на отдыхе, толпилось много людей, но она нигде не видела Родольфа Метцнера. Это ее тревожило. Ведь он так заботился о них, помогал, поддерживал. «Надеюсь, он сумел выбраться из купе со своей поврежденной ногой», — подумала она. Эрмин больше не чувствовала раздражения по отношению к поклоннику, который случайно встретился ей на пути. Теперь это не имело значения: они все были в равном положении, вынужденные спать под открытым небом, среди бескрайнего хвойного леса.

— Мадам, я отойду ненадолго, скоро вернусь, — сказала она матери, сидевшей на склоне и прижимавшей к себе ребенка.

— О нет, прошу вас, останьтесь с нами! Я здесь больше никого не знаю. Вокруг столько мужчин подозрительной внешности!

— Подозрительной? — удивилась Эрмин.

— Да, видимо, это трудяги, отправившиеся на поиски работы.

— Уверяю, ничего вам не грозит. Не бойтесь, я вернусь через несколько минут.

Не дожидаясь ответа, она быстрым шагом пошла вдоль состава. Пространство вокруг железнодорожных путей представляло собой странное зрелище. Каждый счел необходимым взять с собой свои дорожные сумки, корзины с едой, разноцветные узлы. Младенцы плакали, мужчины разводили огонь.

— Кого ищете, красавица? Может, меня? — спросил ее крепкий парень с рыжими усами. — Сегодня мы без комфорта, зато будет музыка для танцев. Мой приятель Телесфор не расстается с губной гармошкой!

— Благодарю вас, месье, я подумаю.

Он польщенно рассмеялся, бесцеремонно разглядывая фигуру Эрмин, голубое платье которой обтягивало безукоризненную грудь и открывало стройные загорелые икры.

— Вы случайно не киноактриса? — не отставал незнакомец.

— К сожалению, нет, — улыбнулась она. — До скорого!

— Надеюсь!

Она предпочла повернуть назад, сомневаясь, что найдет элегантного Метцнера среди мужчин, собравшихся в хвосте поезда. На пути ей попались монахини в черных платьях и белых головных уборах. Их было шестеро, и Эрмин показалось, что они нуждаются в помощи. Она выросла среди сестер Нотр-Дам-дю-Бон-Консей, по крайней мере, тех, что преподавали в монастырской школе Валь-Жальбера. Это было сильнее ее: она тут же приветливо улыбнулась им, почувствовав себя в родной атмосфере.

— Ну и вечерок выдался! — сказала она, чтобы завязать разговор.

— Не то слово, мадам, — согласилась одна из монахинь. — Небо посылает нам суровое испытание. Теперь остается только молиться. Господь нас услышит.

— Разумеется! Вы оправились от шока? — участливо сиро сила молодая женщина.

— О! Это не самое страшное. Мы ищем мальчика-сироту тринадцати лет, который воспользовался аварией и убежал. Нас заверили, что он уже далеко в лесу. Что же с ним теперь будет?

Эрмин заподозрила неладное.

— А этот сирота какой национальности? — поинтересовалась она.

— Юный монтанье, которого мы должны были доставить в воспитательное учреждение возле Монреаля. Вы бы ужаснулись, узнав, как живут эти индейцы. Они отвергают истинного Бога и пренебрегают образованием, которое мы великодушно им предлагаем.

— Да что вы говорите! — воскликнула молодая женщина гораздо менее любезным тоном. — Не волнуйтесь за него, он прекрасно выживет на природе. Всего доброго, сестры.

Ее сердце отчаянно колотилось. Она снова увидела мрачный пансион, затерянный на севере Лак-Сен-Жана, эту тюрьму для индейских детей, где их унижали и избивали. «Маниту, спаси этого мальчика, позаботься о нем!» — помолилась она про себя.

Вскоре она прошла мимо того места, где остановилась ее соседка по купе с сыном. Та уже завладела вниманием очень элегантной пожилой дамы, которая слушала ее жалобы, качая головой. Эрмин ускорила шаг, поскольку заметила Родольфа Метцнера. Он разговаривал с железнодорожником. «По крайней мере, он в порядке и смог благополучно выбраться», — подумала Эрмин, внезапно успокоившись.

Мужчина уже направлялся к ней, не сводя с нее теплого взгляда.

— Дорогая мадам, как вы себя чувствуете? — спросил он. — Ветер довольно свеж. Может, возьмете мою куртку?

— Не беспокойтесь за меня, месье, я выросла в суровых условиях. Как ваша нога?

— О, пустяки, простая царапина! — ответил он своим глухим, немного хриплым голосом, который будоражил Эрмин. — На этот раз вы не откажете мне в любезности разделить со мной ужин? Я намерен подкупить одного из официантов ресторана. Мне рассказали, что они выносят продукты со склада. Но сначала, думаю, нужно разжечь костер. Большинство пассажиров как раз этим и занимаются. И я только что узнал хорошую новость. Они собираются отцепить локомотив от состава, чтобы доехать до ближайшей станции и организовать наше возвращение. Три головных вагона еще держатся, в них разместят матерей с детьми.

— Это просто замечательно! Я скажу об этом нашей соседке по купе. Она так боялась спать под открытым небом!

— А вы?

— Я — нет. Я ведь вам уже говорила, что я не мерзлячка и не трусиха. Мне часто доводилось сопровождать своего мужа в долгих поездках на санях с собачьей упряжкой. Мы спали в лесу, даже в разгар зимы.

— Значит, вы закалены.

— Больше, чем вы можете себе представить, — с улыбкой добавила она. — Боже мой! Такие необычные ситуации потрясают и резко меняют все. Еще утром, садясь в поезд, я ничего о вас не знала, а вечером уже искала вас, как друга. Это напомнило мне атмосферу моего пребывания во Франции, во время войны. Мой импресарио, Октав Дюплесси, возглавлял подпольную организацию. Он скрывал от меня свою деятельность и представлял мне людей, о которых я ничего не знала. Однако порой я всего за несколько минут проникалась симпатией к совершенно незнакомым людям. О! Наверное, мой рассказ звучит так сумбурно!

— Вовсе нет! Напротив, я тронут: мы действительно общаемся, как старые друзья, — признал он. — Так что насчет ужина?

— Я бы что-нибудь съела вместе с вами, сидя у костра, но только без лишних церемоний. У многих пассажиров нечем перекусить. Я не избалована, месье. Мне хватило бы кофе и печенья. Может, набрать черники? Наверняка это доставит удовольствие нашему мальчику-соседу и другим детям.

— Черники? А что это?

— Очень вкусная ягода. В это время года поляны усыпаны ею. Смотрите, вон там несколько лет назад горел лес. Наверняка там сейчас много черники.

Родольф Метцнер завороженно смотрел на нее. Молодая женщина вынула гребень из белокурых волос и вытерла его о свой платок.

— Очень полезное приспособление! — сказала она ему. — Так я быстрее сниму ягоды с кустиков.

— Погодите, вы же не пойдете в лес одна! Скоро стемнеет.

— Еще хорошо видно, и я не буду отходить далеко.

— Я пойду с вами, так безопаснее.

Эрмин колебалась, пребывая в замешательстве от охватившего ее чувства свободы и непонятного веселья.

— Хорошо! Вы можете собрать сухих веток для костра. Пойдемте по этой тропинке, похоже, ее протоптал лось или медведь.

— Или обходчик путей, — с хитрой улыбкой заметил швейцарец. — Мне кажется, мадам, вы пытаетесь меня напугать.

Молча улыбнувшись в ответ, она пошла вперед. Ей нравилось шагать по мягкому, пружинистому ковру из мха и хвои. Лесной пожар бушевал здесь давно, и вокруг уже успела подняться густая поросль хвойных деревьев, пока не очень высоких. В основном преобладали красные сосны. Эрмин с наслаждением вдыхала опьяняющий аромат хвои.

«Сколько раз в наступающих сумерках Тошан уводил меня в лес, чтобы воспеть нашу любовь под звездным небом. Как мы были молоды и восторженны!» — с ностальгией вспомнила она.

Метцнер незаметно любовался молодой женщиной. Он не раз аплодировал ей, когда она выступала на сцене в костюме и гриме, но теперь открывал для себя молодую певицу с абсолютно другой стороны, и, возможно, это была ее истинная натура. Движения женщины были простыми и точными. В платье и полотняных босоножках, с рассыпанными по плечам волосами, Эрмин предстала перед ним скромной, смелой и невероятно красивой.

— Мог ли я подумать, — весело произнес он, — что однажды вечером буду гулять по лесу вместе с Соловьем из Валь-Жальбера, с самой дивой…

— О нет, я не считаю себя дивой. И не стремлюсь к известности. Меня всегда застают врасплох встречи с людьми, которые меня узнают, как это было сегодня с официантом из вагона-ресторана, с вами…

— Мадам, те, кто вас слышал хоть раз, не в состоянии забыть ваш голос и исполнительский талант. Вы перевоплощаетесь в своих персонажей, передавая им свою мягкость и чувствительность. Как жаль, что вы еще не записали ни одной пластинки! А ведь спрос на них огромный. У оперы и оперетты множество поклонников.

Увлеченно собирая чернику, Эрмин совсем забыла о своей соседке по купе, которой пообещала скоро вернуться. Необычность ситуации забавляла ее, и она продолжала свое занятие, время от времени пробуя ягоду, так что ее губы и пальцы испачкались фиолетовым соком.

— Я наведу справки, — наконец сказала она. — Но в этой области я абсолютно несведуща. Хотя меня бы это устроило: отныне мне придется работать еще больше.

Эрмин вкратце рассказала ему о несчастье, постигшем ее семью: о пожаре и разорении своей матери. В заключение она призналась, что эта неделя была очень тяжелой для нее.