— Мне очень жаль, мадам, — тихо произнес он. — К счастью, вы не потеряли никого из близких.

— Да, к счастью! — повторила она. — Мы не устаем это себе повторять. Материальные блага никогда не сравнятся с нашим единственным сокровищем — жизнью, особенно жизнью наших близких: родителей, супругов и детей.

Она выпрямилась, разговаривая с Метцнером, и в эту секунду заметила его сильное волнение и затуманенный взгляд. Казались, ему стало тяжело дышать.

— Что с вами? Я сказала что-то неприятное для вас? Простите, если это так.

— Нет нет, вы ни в чем не виноваты. Просто нахлынули страшные воспоминания. Прошло уже двадцать лет, мне сейчас сорок восемь Я привык к этой боли… Может, пора возвращаться?

Эрмин огляделась по сторонам. Было очень темно, и ее платок, в который она складывала свой урожай, наполнился ягодами.

— Да, идемте. Я смотрю, там горят костры, с ними намного веселее.

Она указала на золотистый свет между стволами деревьев. Они вернулись к поезду, больше не перемолвившись ни словом. Эрмин была уверена, что невольно затронула раны этого изысканного, прекрасно воспитанного мужчины. Но она не осмеливалась его расспрашивать. Он, со своей стороны, оставался подавленным. Однако за несколько метров до железной дороги он остановился, удерживая ее за запястье.

— Простите меня за молчание, мадам. Лучше рассказать вам правду о моем прошлом. Я потерял свою любимую супругу и нашу шестимесячную дочь в результате несчастного случая. У меня была яхта, и мы часто совершали на ней прогулки по озеру Леман. Это великолепное огромное озеро, вид на которое открывался из окон моего дома. В ту пору я жил в Женеве. Но следует отметить, что Леман всегда славился своими внезапными жестокими штормами. Один из них застал нас далеко от порта, наша яхта потерпела крушение и затонула. Я пытался связаться со спасательной службой, но радио не работало. Было очень темно. Мы оказались в воде. Моя жена прижимала ребенка к себе. Все произошло так быстро! Как в кошмарном сне. Я плыл к ним изо всех сил, я звал их, но не смог спасти. Они исчезли из виду. Я продолжал звать их еще долго, во весь голос, среди этого водяного ада, оглушенный шквалистым ветром. Никто мне не отвечал. Я кричал так несколько часов, держась за какой-то обломок. Когда на следующий день меня подобрали спасатели, у меня пропал голос. С тех пор я как можно реже бываю в Швейцарии. Я поселился в Мэне[19], но часто приезжаю в Квебек. Мне здесь нравится.

Эрмин была потрясена до глубины души. Она слишком хорошо понимала, насколько тяжела эта утрата, поскольку сама была матерью и Тошана любила всем своим существом.

— Господи, какой кошмар вам пришлось пережить, — пробормотала она. — Я очень вам сочувствую.

— Тогда я тоже выбрал для себя смерть, но оказался трусом. Когда мне доставили тела, я принял решение: после похорон покончу с собой. Но потом начинаешь цепляться за мелочи. Оттягиваешь время из уважения к тем, кто разделяет твое горе. Ведь у нас с женой были родители… Мне помогла выжить музыка, а также навязчивое желание чтить память супруги и нашей дочери. Но вы сказали правильно: материальные блага превращаются в ничто, когда оплакиваешь свою любовь.

Его голос задрожал. Он опустил голову, не в силах побороть волнение. Полная сострадания, Эрмин легонько коснулась его плеча.

— Пойдемте, у нас впереди еще много времени. Если хотите, мы можем поговорить о музыке, вы ведь так ее любите.

— Я бы с удовольствием послушал, с чего началась ваша карьера оперной певицы.

— Хорошо, я вам расскажу. Идемте…

Импровизированный лагерь был разбит в некотором отдалении от перевернутых вагонов, вдоль рельсов. Выглядело все это довольно живописно. Чемоданы служили стульями, кожаные сумки — подушками, костры, наспех окруженные камнями, распространяли зыбкий свет.

Эрмин отыскала соседку и ее маленького мальчика в голове поезда.

— Я набрала черники, — сообщила она. — Вам это пойдет на пользу: питательно и утоляет жажду.

— Спасибо, мадам, не нужно, — холодно ответила женщина. — Нас разместят в вагонах, которые не перевернулись. У нас будут одеяла, чай и печенье. Оставьте свои ягоды себе.

Родольф Метцнер нахмурился, озадаченный суровым тоном женщины. Эрмин не стала настаивать, несмотря на умоляющий взгляд ребенка, который наверняка был голоден.

— Доброй ночи, мадам, доброй ночи, малыш, — вздохнула она.

Они пошли вдоль состава, подыскивая удобное место, чтобы разжечь костер.

— Ну вот! — тихо сказала певица. — Я виновата в том, что бросила ее и пошла с вами в лес. Теперь в ее глазах я распутница. Господи, как быстро люди начинают осуждать других! Я к этому привыкла, учитывая мою профессию. Меня это не шокирует, но я сделала вывод, что женщина, поступающая по своему усмотрению, дает пищу злым языкам.

Они улыбнулись друг другу. Метцнер указал на место возле груды камней, которое понравилось молодой женщине.

— У меня есть зажигалка. Только нам еще понадобится газета.

— Нет, позвольте мне! Земля покрыта еловой хвоей и сухим лишайником. Они горят лучше, чем бумага. Знаете, меня это удивляет: я так непринужденно общаюсь с совершенно незнакомым мне человеком! То есть… Нет, простите, вы же представились и многое рассказали о себе. Мы больше не чужие друг другу!

— Спасибо, дорогая мадам, я польщен.

Она рассеянно кивнула. За несколько минут она сделала в земле небольшое углубление и выложила вокруг него камни. Он протянул ей свою зажигалку, испытывая странное ощущение счастья, видя ее на коленях, растрепанную, сосредоточенную на своем занятии. Она подула на алеющую веточку, быстро накрыла ее другими ветками и добавила пожелтевшей травы. Вскоре показались языки пламени.

— Эрмин Дельбо, разжигающая костер! — пошутил он. — Если бы я смог вас сфотографировать и передать снимки прессе, я бы сказочно обогатился. Простите меня за юмор! Я не ищу богатства, поскольку родился в очень обеспеченной семье.

— Что до меня, то мне кажется, я могла бы провести остаток своей жизни в лесу, возле моего мужа и детей. Природа так щедра! Достаточно охотиться, ловить рыбу или развести огород, и не будет недостатка в пище, простой и здоровой.

Родольф Метцнер не переставал удивляться. Он и представить себе не мог, что оперная певица, талантом которой он так восхищался, способна вести подобные речи и не бояться жизни в лесу.

— Я думал, вы предпочитаете город, обожаете светские вечеринки и красивые туалеты…

— Я люблю красивые платья и драгоценности, но вполне могу обходиться без них. У меня особое воспитание. Долгое время я считалась сиротой, меня вырастили монахини. Эти святые женщины научили меня скромности, послушанию и многим другим вещам.

— Каким?

— Без матери-настоятельницы монастырской школы Валь-Жальбера я бы никогда не научилась петь, то есть не начала бы петь так рано. Она сразу заметила мой голос в хоре. Я до сих пор вижу сестру Аполлонию, которая, склонившись над партитурами, аккомпанирует мне на фисгармонии[20]. Мое первое выступление состоялось в церкви поселка накануне Рождества. Как же я тогда боялась! Я была одета в темно-синее бархатное платье, которое сшили мне сестры, в косы мне вплели белые ленты. Мне было восемь лет…

— И что вы пели?

— «Ночь тиха», потом «Аве Мария». Меня слушали в полной шише, и, когда я закончила, кюре, отец Бордеро, поблагодарил меня и назвал маленьким соловьем Валь-Жальбера», призывая своих прихожан в свидетели. О! Зачем я вам все это рассказываю? Это же тщеславие.

— Вовсе нет, я получил огромное удовольствие от вашего рассказа. А сейчас я ненадолго отлучусь, ждите меня здесь, никуда не уходите.

Его высокий аристократичный силуэт исчез в полумраке и смешался с другими движущимися фигурами. Оставшись одна, Эрмин словно очнулась, вернувшись к реальности. «Что со мной происходит? — спросила она себя. — В обычной ситуации я бы никогда себя так не повела».

Она в замешательстве смотрела на огонь, мерцающий свет которого был дружелюбным и успокаивающим.

«Обычно я путешествую с Мадлен, с родителями или же с Тошаном. Уже много лет меня сопровождает кто-нибудь из близких. Лишь во время поездки во Францию я была одна. Но в Европе шла война, и я испытывала такую тревогу, что никаких мыслей в голове не было. Сегодняшнее происшествие с этим не сравнится! Авария оказалась не серьезной. Я прониклась симпатией к очень галантному и хорошо воспитанному меломану, потому что чувствую себя с ним в безопасности. И потом, он почти годится мне в отцы».

Эти рассуждения ее удовлетворили. Она представила себя в таких же обстоятельствах, но рядом с Мадлен, своей верной подругой, уверенная, что не заговорила бы с Родольфом Метцнером. «Этого было не избежать, так сложились обстоятельства, — решила она. — Прибыв в Квебек, мы разойдемся каждый в свою сторону. Это всего лишь случайная встреча».

Она подбросила в огонь сухих веток. Звук шагов за спиной заставил ее обернуться. Швейцарец возвращался, руки его были заняты множеством разнообразных предметов.

— Дорогая мадам, не сердитесь на меня: я договорился с одним из официантов вагона-ресторана. Он дал мне сковородку, тарелки, приборы, сало и яйца. Да, представьте себе, яйца остались целы в этом хаосе. У меня также есть вино и хлеб. Ваши ягоды послужат нам десертом. Увы, я не смог раздобыть кофе, ни горячего, ни холодного.

— О, я же вам говорила, не стоило так утруждаться… Но все же спасибо, вы очень любезны!

— К этому причастен не только я! Мать этого официанта — ваша горячая поклонница. Когда парень узнал, что я ужинаю с вами, он расстроился, что не может предложить нам большего.

— Я и на такое не надеялась! — возразила Эрмин, чувствуя себя немного смущенной.

Пребывая в задумчивости, она приготовила ужин. Метцнер не нарушал ее молчания. Это навело ее на мысль, что он очень тактичен и проявляет свой интерес к ней, не будучи при этом навязчивым. Поскольку он не принуждал ее к беседе, она сама завела разговор на милую ее сердцу тему.

— Вы упомянули, что были на моих выступлениях несколько раз. Какая роль, по-вашему, удалась мне лучше всего? А какую роль я исполнила так себе, может, даже посредственно?

— Вы идеальная Маргарита в «Фаусте». Хрупкая, возвышенная и душераздирающая в финале, когда призываете на помощь небесных ангелов! Откровенно говоря, мадам, я ни разу не видел, чтобы вы пели посредственно. Скажем, вам не стоило участвовать в опереттах Капитолия летом 1942 года. Ведь у вас огромный талант.

— Благодарю вас за честность. Тогда шла война, всюду сеявшая горе. Простите, я пытаюсь говорить об оперном искусстве и тут же сбиваюсь на болезненные события.

— Это нормально. Горести и беды надолго поселяются в нашей душе. Нам кажется, что мы их укротили, оттолкнули, забыли и думать о них, но они просто затаиваются в глубине нашего сердца, в любой момент готовые вынырнуть на поверхность и разрушить хрупкое, с таким трудом добытое счастье.

Эти слова нашли отклик в душе Эрмин. После своего возвращения из Франции Тошан так и не стал прежним, и, хотя они продолжали страстно любить друг друга, все было не столь гладко. К неустойчивости этой гармонии добавлялись трагические смерти Талы, Бетти и сыновей последней.

— Да, ничего не стирается из памяти нашей души, — вздохнула она. — О, простите… Это очевидная истина.

Метцнер понял, что она думает о трагической истории, которую он ей рассказал, и обреченно махнул рукой.

— Не будем грустить, дорогая мадам. Ваша яичница с салом была бесподобна. Теперь попробуем чернику.

— Только будьте осторожны: ее сок очень пачкается. Посмотрите на мои пальцы…

Он пожал плечами с беззаботным видом, сразу показавшись ей моложе и еще привлекательнее. Эрмин в волнении опустила взгляд на ягоды, рассыпанные по ее платку.

— А Вагнер? — в эту секунду спросил ее Родольф Метцнер. — Вы пели Вагнера? Мне очень нравится «Лоэнгрин», одна из его знаменитейших опер. Она просто феерична. Вы были бы прекрасной Эльзой.

— Никто пока не ставит Вагнера из-за Гитлера, который отдавал предпочтение его творчеству. Я должна была петь в «Лоэнгрине» время своего пребывания в Париже. В итоге мой импресарио отказался от этой затеи.

— Оставим это. Теперь я хочу задать вам вопрос. Какой из ваших персонажей нравится вам больше всего?

— Мими в «Богеме». Это мягкая, скромная и ранимая женщина. И ария в первом действии, требующая сильного исполнения на предельно высоких нотах, наполняет меня счастьем как в личном, так и в артистическом плане. Знаете, когда она поет:

Но когда встает солнце,

Оно дарит мне свою первую улыбку!

Я ощущаю первый поцелуй звонкого апреля,

Первое дыхание теплого ветра.