— Вот идиотка! — разозлилась девушка сама на себя.

В следующую секунду она уже забыла об этом инциденте. Темная масса старой мельницы возвышалась прямо перед ней. Сердце забилось так быстро, так сильно, что ей пришлось остановиться. «Господи, я сошла с ума! Видел бы меня сейчас мой брат или Мимина! С самого утра у меня только одно желание — пройти по этой дороге и вновь увидеть Людвига».

Пытаясь успокоиться, она заставила себя сделать глубокий вдох, затем преодолела последние метры. Мельница казалась пустой. Нигде не пробивался свет, не чувствовалось ни малейшего запаха дыма.

«А вдруг он ушел? — встревожилась Шарлотта. — Нет… Зачем ему уходить?»

Неожиданно рядом с ней возник силуэт. Кто-то коснулся ее руки.

— Шарлотта? Я видел, вы приходить, — медленно произнес молодой человек на ломаном французском. — Нет опасности выходить поздно?

— Нет, все в порядке, — прерывисто ответила девушка. — Все уже спят.

— Тогда пойдемте, — весело продолжил он. — Я хорошо устроиться!

Он повел ее в одно из помещений мельницы, над которым полностью сохранилась крыша. Девушка с удивлением обнаружила приятную обстановку и была в недоумении, как Людвигу удалось оживить столь мрачное место. Глинобитный пол был тщательно выметен, в нише стены горел огарок свечи. В углу, на грубом матрасе из старой соломы, было расстелено одеяло. В железном тазу пламенели угли. Консервы и банки выстроились вдоль стены.

— Мой канадский дом! — с беззвучным смехом бросил он. — Я еще раз говорить вам спасибо, Шарлотта. Такая красивая Шарлотта!

Покраснев от смущения, но все же чувствуя себя польщенной, девушка не осмеливалась ни принять комплимент, ни возразить. Она отдавала себе отчет в том, что находится наедине с парнем своего возраста ночью, на окраине городка. Все эти неподобающие обстоятельства относили ее к разряду распутниц.

— Я принесла вам сигареты, — сказала она, не глядя на него. — И шоколад. Я купила это две недели назад в Робервале. Я очень рада, что могу что-то сделать для вас. У меня еще есть немного хлеба, я взяла его после семейного ужина. Дети часто небрежно с ним обращаются.

Людвиг взял пачку американских сигарет и плитку шоколада. Он не скрывал своего восторга.

— Спасибо, Шарлотта, вы такая добрая, очень!

— Вы не мерзнете? — забеспокоилась она.

— Нет, все хорошо!

— Да, здесь неплохо, но я принесу вам еще одеяла и старое пальто своего брата. Мой брат очень большой и сильный!

Шарлотта изобразила гиганта, показав руками его размеры. Людвиг рассмеялся, чем подчеркнул свое обаяние и молодость.

— Мне нужно идти, — сказала она, взволнованная красотой своего подопечного.

— Не сейчас, вы курить сигарету со мной.

— Хорошо, но потом я уйду, — выдохнула она, радуясь, что может задержаться.

Он предложил ей присесть на импровизированное сиденье — обрубок бревна средних размеров.

— Мой стол, — уточнил он.

Она осторожно села, уступив настойчивому желанию отвлечься, перестать думать о необычности ситуации. Молодые люди принялись болтать, несмотря на возникающие сложности из-за плохого знания Людвигом французского языка, а также из-за привычки Шарлотты говорить слишком быстро. И все же они понимали друг друга, прилагая к этому взаимные усилия в виде жестов.

— Время будет тянуться для вас медленно, так как вы один с утра до вечера, — подвела она итог, вставая. — Я могу принести вам книги.

— Лучше не книги, а нож, — ответил он. — Чтобы сделать подарок вам, фройлен Шарлотта!

— Хорошо, нож, но только небольшой.

Людвиг согласно кивнул. Девушка встряхнула своими черными кудрями, перед тем как надеть шапочку и шарф.

— До свидания. Быть очень осторожны. Днем не приходить никогда!

Он не сводил с нее глаз, плененный ее очаровательным лицом, волнистыми волосами, живым взглядом темных глаз. В его уединении беглеца она была лучезарным воплощением женственности и сострадания. Их лица оказались в опасной близости. «Я бы хотела, чтобы он поцеловал меня, — подумала Шарлотта. — Нет, об этом не может быть и речи, он не должен этого делать, нет!»

Она осторожно отступила на шаг, он сделал то же самое. Но их юные тела, лишенные удовольствия, переполненные молодыми соками, вздрагивали от одинакового желания.

— Ну все, я пошла! Если получится, приду завтра или послезавтра вечером.

— Я вас всегда жду, — ответил он.

Имел ли он в виду только то, что сказал? Шарлотта не была в этом уверена. Она нерешительно посмотрела ему в глаза. Вот уже несколько лет она мечтала о настоящем поцелуе, который скрепляет любовное желание. Девушка застыла на месте, ей вдруг захотелось плакать. Если бы Людвиг сказал что-нибудь сейчас или хотя бы просто улыбнулся, она смогла бы выйти и спокойно вернуться домой. Но он смотрел на Шарлотту с таким восхищением, что внутри у нее что-то дрогнуло.

— Я приду завтра, — бросила она. — Да, завтра!

Она не смогла бы объяснить, что толкнуло ее вперед. Какая-то странная сила, внутренняя уверенность, что у нее нет выбора. Словно во сне, она прижалась губами к губам молодого человека. Тот вздрогнул от неожиданности, но не отказался от такого восхитительного подарка. В течение нескольких бесконечных секунд их робкие губы привыкали друг к другу. Это была легкая игра с едва уловимой дерзостью. Потом, опьяненные, они полностью отдались своим ощущениям. Людвиг просунул язык между зубами Шарлотты, которая ответила на его возбуждающий призыв. Они целовались не в силах остановиться, держась за руки и даже не замечая этого.

Где-то вдалеке послышался лай собак. Вернувшись на землю, Шарлотта отпрянула.

— Господи, мне надо идти! — простонала она. — Возможно, это меня ищут.

— Да, уходить, быстро! — обеспокоенно воскликнул Людвиг.

Девушка бросилась на улицу, забыв про керосиновую лампу. Небо расчистилось, и ее следы было прекрасно видно. Испуганная, еле сдерживая слезы, она побежала по тому же маршруту, придумывая на ходу, что сказать, если обнаружится ее отсутствие.

Поравнявшись с загоном для собак Тошана, она заметила, как в сторону леса метнулась серая тень. Вот что вызвало беспокойство своры! «Лисица, волчонок или заяц? — запыхавшись, предположила она. — По крайней мере, если папа Жосс проснулся, у меня будет объяснение. Я скажу ему, что вышла угомонить собак».

Однако в доме все спали. За задернутыми шторами не было видно ни огонька. Наконец Шарлотта ввалилась в свою комнату и рухнула на кровать. И только тогда она смогла в мельчайших подробностях вспомнить этот потрясающий поцелуй, которым они обменялись с Людвигом в развалинах мельницы Уэлле, пережить его заново, дорожа им, словно сокровищем. Это был ее первый поцелуй любви!

Валь-Жальбер, следующее утро

Лора барабанила в дверь Шарлотты, удивленная, что ее не было за завтраком. Та встала и, толком не проснувшись, повернула ключ в замке.

— Что за манеры! С каких это пор ты запираешься на ключ и спишь одетая? Ты что, куда-то ходила утром?

— М-м-м… Да, мама Лора, около четырех утра. Собаки устроили такой шум! Я видела, как от дома отбежал какой-то зверек.

— Мы никогда не узнаем, кто это был. Опять намело снегу, наверное, в последние часы ночи. Нас засыпало по самую макушку!

— Как хорошо!

— Хорошо? Да лучше бы это произошло после праздников. Онезиму придется несколько раз проехать по улице Сен-Жорж, чтобы проложить нам дорогу до завода. Ты что, забыла про мои живые ясли?

— Нет, конечно. Прости, я еще не проснулась.

— Там остался чай. Поторопись, сегодня начинаем шить костюмы. Для нашего представления!

Шарлотта с улыбкой кивнула. Лора, стуча каблуками, вышла в коридор. Оставшись одна, девушка сняла шерстяной свитер и брюки. Затем она провела пальцами по губам, которые показались ей более сочными и мягкими. «Мне не приснилось, мы поцеловались!» — восторженно подумала она.

Ее тело тоже казалось ей другим. По нему пробегала дрожь, на сердце накатывали волны радости. Томная, опьяненная счастьем, она легла поперек кровати. «Как это должно быть приятно — заниматься любовью! Принадлежать мужчине, которого хочешь, отдаться ему… Его поцелуй с языком уже был потрясающим, представляю, каким бывает остальное…» Она положила ладони на живот, туда, где из-под атласных трусиков выглядывали черные курчавые волоски. Прерывисто дыша, она представила себе, как мужской пенис проникает в глубь ее тела… «Я девственница, но мне кажется, я знаю, какие при этом возникают ощущения. Я достаточно долго была одна, лишая себя этого удовольствия. Мне плевать на всех, и, если Людвиг попросит меня, я это сделаю, да, да! Еще неделю назад я даже не подозревала о его существовании, а теперь он стал мне так близок, и я думаю только о нем! Он прекрасен, нежен, обаятелен и, по крайней мере, интересуется мною. Он говорит, что я красивая!»

— Шарлотта! — раздался голос за дверью. — Ты что, заболела? Мадам прислала тебя поторопить.

Это была Мирей. Девушка раздраженно крикнула, что сейчас приведет себя в порядок и спустится.

Но она еще некоторое время нежилась в постели, погрузившись в мечты. Но ее мысли были не только любовного характера: она также обдумывала, как доставить Людвигу одеяла и простыни. Взять это из сундуков на чердаке не составляло труда, но гораздо сложнее было донести объемные пакеты, не привлекая внимания. Что касается еды, Шарлотта наловчилась таскать ее незаметно, в отличие от Кионы, потому что брала понемногу.

— У меня нет выбора, буду ходить к нему только ночью, — решила она.

Фонтанируя идеями, девушка вошла в кухню полчаса спустя. Экономка бросила на нее подозрительный взгляд.

— Если будешь лентяйничать, мадам потеряет терпение.

— Всего один раз поспала подольше! — возразила девушка, наливая себе чаю.

— Ты одна бездельничаешь! Дети на уроке математики, мадам уже начертила выкройку для туники Мельхиора, а я вылущила три фунта гороха.

— А папа Жосс что делает?

— Месье пошел навестить беднягу Жозефа.

С тех пор как их сосед овдовел и потерял двух сыновей на войне, она говорила о нем только с добавлением жалостливого эпитета. Это было либо «несчастный Жозеф», либо «бедняга Жозеф», или еще «месье Жозеф, обезумевший от горя». Отрезая себе кусок хлеба, который она намеревалась намазать вареньем, Шарлотта сочувственно кивнула:

— Попробуй-ка лучше английские бисквиты, которые мадам раздобыла в Шикутими. Целую коробку!

— Я уже съела три, Мирей. Они восхитительны!

Девушка невинно улыбнулась. Бисквиты были спрятаны в кармане ее юбки. Людвигу будет чем полакомиться.


В это время в сотне метров от них, под крышей дома Маруа, Жослин и Жозеф беседовали за рюмочкой хереса. Мужчин связывала крепкая дружба, которая обычно проявлялась вдали от женских глаз. Они радовались, что могут разговаривать спокойно, не опасаясь порицаний, если вдруг их слова выйдут за рамки приличия.

— Утром столько снегу навалило, — заметил бывший рабочий. — Еще одна зима… Как ее пережить?

— Вы совсем пали духом, — пожурил его Жослин. — Как ваша спина, нога? Я пришел вас проведать, узнав, что вы практически не можете двигаться.

— Ну, это слишком сильно сказано! Осенью было много дождей. Должно быть, у меня ревматизм. Но я очень рад, что вы вернулись. Вы так долго пробыли в Шикутими!

— У моей супруги свои капризы. Я не имею права голоса, ведь это она владеет состоянием, я-то беден!

— У вас хотя бы есть жена. К тому же богатая, да еще и красивая. Не сочтите за бестактность, но Лора — настоящая красавица, мой дорогой Жослин!

— Согласен с вами, — ответил польщенный собеседник. — Но скажите, Жо, что мешает вам снова жениться?

— Эх! Да кому нужен такой старый ворчун, как я, да еще с десятилетней дочкой? Однако я об этом подумываю, да-да, подумываю!

Жозеф замолчал, набил трубку табаком и раскурил ее. Он сидел, опустив голову, не решаясь приступить к волнующей его теме. Жослин, умиротворенно скрестив руки на животе, смотрел в окно, за которым шел сильный снег.

— Я кое-кого присмотрел, — отважился рабочий. — Но хотел бы услышать ваше мнение.

— Вот как! — засмеялся Жослин. — Вы все ходите вокруг да около, старина. Это дама из Роберваля, тоже вдова? Погодите, сейчас вспомню ее имя, она ваша ровесница…

— Не утруждайтесь напрасно, она живет здесь, в Валь-Жальбере! Я потерял сон из-за нее.

— Здесь?! Вы шутите! Я не знаю здесь незамужних женщин!

— Мадемуазель Андреа, — почти робко произнес Жозеф. — Только не смейтесь надо мной, ладно? Это серьезная, образованная особа, которая хорошо относится к Мари. Вчера они вместе поменяли у нас шторы. Я разрешил им порыться в бельевом шкафу моей Бетти.