С самого утра Тошан запрещал себе думать о своей маленькой женушке-ракушке. Он назвал ее так после их брачной ночи в окружении вековых лиственниц, воздав должное ее перламутровой коже, гладкой, свежей и шелковистой.

— Мина, дорогая… — простонал он.

Ему казалось, что он не видел ее уже несколько лет, а не месяцев. Сделав над собой усилие, он сосредоточился на отдельных деталях. Он увидел, как Эрмина приподнимает свои белокурые волосы по утрам, завязывая их лентой. У нее нежная, лучезарная улыбка и роскошное медово-молочное тело…

Легкий щелчок резко прервал его воспоминания, все более и более интимные. В комнату своей бесшумной походкой вошла Симона. В одной руке она держала круглый поднос с чайником, чашкой и пирожным.

— Добрый вечер, месье, — тихо сказала она. — Простите, что бросила вас почти на весь день, но Натан слишком возбудился. Он получил в подарок на Рождество игрушку и безумно обрадовался, так что я не могла оставить его ни на секунду. И надо было помочь Брижитт с посудой после обеда.

— Не оправдывайтесь, — успокоил ее Тошан. — Мне все равно ничего не было нужно.

Симона подошла к кровати с несколько смущенным видом. Она ухаживала за тяжелораненым мужчиной без всякого стеснения, когда он этого не осознавал, но теперь, когда он пришел в себя, все изменилось.

— У вас нет жара? — спросила она. — Прежде я проверяла это, касаясь вашего лба. Теперь я не решаюсь этого сделать. Глупо, но факт.

— Некоторые вещи я теперь могу делать сам, без вашей помощи. Я обнаружил небольшую уборную вон там, за дверью. У вас больше не будет этой заботы. И, по правде говоря, раз уж я пришел в сознание, не хочу, чтобы вы обращались со мной как с инвалидом.

Он показал на небольшую дверцу, оклеенную обоями, поэтому почти незаметную.

— Что? — прошептала Симона, испуганно глядя на него. — Вы вставали? Но это очень неосмотрительно с вашей стороны. Если бы вы упали, рана могла открыться, а шум выдал бы ваше присутствие!

— Но ваша подруга и ее муж в курсе… То есть я хочу сказать… они знают, что я прячусь в этой комнате. И не волнуйтесь так, я держался за стену на всякий случай. У меня лишь слегка закружилась голова, и все.

Дрожа всем телом, Симона опустилась на стул, где провела столько часов, дежуря возле постели этого необычайно красивого иностранца.

— Вы подвергали себя напрасному риску, — тихо произнесла она жалобным голосом. — Думаю, вы недостаточно хорошо оцениваете свое состояние. Когда вас принесли сюда ночью, я решила, что вы обречены. Ваша рана загноилась, и вы потеряли много крови. Я боролась столько дней, чтобы вас спасти, а вы… Как только я отвернулась, вы тут же встали!

Казалось, она сейчас заплачет. Тошан разглядывал ее изящные черты. Симона была красивой женщиной: тонкие алые губы, черные миндалевидные глаза на лице цвета слоновой кости, темные вьющиеся волосы до Плеч.

— Простите, что причинил вам столько хлопот. Но скажите, почему вы? Почему этот дом?

— По профессии я медсестра. У меня было больше возможностей вас спасти. Должна также сказать, что местный врач симпатизирует оккупантам, поэтому мы не могли прибегнуть к его помощи. А зачем вам знать больше? Главное правило — держать язык за зубами. Это позволяет не подвергать опасности других, если кого-то арестуют. Гестапо использует ужасные методы, чтобы вырвать информацию у тех несчастных, на кого пало подозрение.

— А где же ваш муж?

— Увы, я этого не знаю! Исаак исчез. Он отправил нас с Натаном в свободную зону, к Брижитт, моей давней подруге. Мы познакомились с ней в санатории в Орлеане. Мой муж решил остаться в Париже. Один из наших коллег, обеспокоенный его долгим отсутствием, отправился к нам на квартиру. Она оказалась опечатанной. А недавно в ней поселились незнакомцы, вопреки закону. Хотя о каком законе сейчас можно говорить!

Симона порывисто встала, нервным движением сложив руки на груди.

— Я приготовила вам чай и принесла кусок торта. Вы должны набираться сил, а я трачу время на разговоры.

Она извиняюще улыбнулась, прежде чем налить ему чая. Тошан немного приподнялся, опираясь на руки. Симона бросилась к нему, чтобы поправить подушку.

— Будьте осторожны, прошу вас, — выдохнула она. — Сегодня вечером, когда мой сын уснет, я приду сменить вам повязку, нравится вам это или нет. Повторяю, я медсестра, и я ассистировала Исааку, который работал врачом. Забудьте о своей стыдливости: мне нужно видеть, как идет процесс заживления. Рана была очень скверной.

Молодая женщина задумчиво смотрела на него, пока он пил чай и ел пирожное.

— Вам не нравится? — с улыбкой спросила она. — Я заметила, как вы поморщились!

— Слишком жирно. И приторно…

— Если бы вас слышала Брижитт, она бы обиделась. Вы критикуете ее ореховое объедение, как она это называет. Мы смогли купить сливочного масла у фермера по соседству. Завтра Брижитт придет с вами знакомиться. Она порадовалась, узнав, что вы наконец-то вышли из летаргии. Но поскольку сегодня Рождество, она принимает гостей.

Расслабившись и начав улыбаться, Симона стала совсем другой. Тошан посочувствовал этой очаровательной женщине, семейную жизнь которой грубо нарушила война. Скорее всего, ее муж стал жертвой очередной облавы в Париже. Никто не знал, куда девались тысячи евреев, которых арестовывала французская полиция по указу нацистов.

— Я уйду отсюда, как только смогу, — заверил он ее. — Вам не поздоровится, если узнают, что вы спасли меня и спрятали в доме. Кстати, позвольте представиться: адъютант Тошан Клеман Дельбо.

— Тошан, — задумчиво повторила она. — Какое странное имя. Оно индейское?

— Да, моей матери пришлось окрестить меня Клеманом, поскольку она венчалась в церкви с ирландским золотоискателем, моим отцом Анри. Он планировал обратить ее в католическую веру, но втайне от него она звала меня Тошаном, что означает «удовлетворение».

Симона молча кивнула и взяла у него поднос.

— Мне пора спускаться, месье. Натан такой непоседа, что я всегда волнуюсь, когда оставляю его на друзей. Отдыхайте, пока у вас есть такая возможность. Я вернусь после ужина.

— В этом доме есть телефон?

— Нет, что вы! Нужно идти на почту. Сюда электричество-то не так давно провели, что уж говорить про телефон…

— Разумеется. Но если будет возможность, я прошу вас передать весточку моей жене. Она живет в Квебеке, в районе Лак-Сен-Жана. Нужно звонить Шарденам в Валь-Жальбер. Эрмина уже два месяца не получала от меня известий.

— Вы женаты, — тихо сказала Симона. — Эрмина тоже необычное имя.

— У нас трое детей, — гордо сообщил он. — Мальчик и две девочки-близняшки.

— В таком случае что вы здесь делаете?

— Я пошел в армию добровольцем, — с вызовом бросил метис. — Из стремления к справедливости и желания сделать мир лучше. Вы имеете полное право считать меня идеалистом или круглым идиотом.

Симона пожала плечами, собираясь открыть дверь.

— Звонить в Канаду слишком опасно. И я считаю вас отважным идеалистом.

Тошан не смог сдержать улыбку. Симона быстро отвернулась, словно эта улыбка ослепила ее.

Валь-Жальбер, тот же день

— Я этого не выдержу, уверяю вас, я умру! Я ощущаю это здесь, в своем бедном материнском сердце!

Лора подтвердила жестом свои слова, положив руку на грудь. Она действительно была очень бледной, и встревоженный Жослин бросился к ней, чтобы отвести к софе. Все свидетели сцены — дети и взрослые — затаили дыхание.

— Ты не можешь так со мной поступить, Эрмина, — продолжила Лора, вытянувшись на софе. — И ты сообщаешь мне эту ужасную новость в Рождество, когда мы вернулись с мессы! Это жестоко! В прошлом я виновата перед тобой, но если бы ты меня хоть немного любила, то пощадила бы меня.

— Мама, не нужно себя так изводить. Поскольку мы все в сборе, я посчитала уместным поговорить о своем отъезде во Францию.

Жослин бросил на старшую дочь укоризненный взгляд. Он тоже осуждал ее решение и то, как она сообщила им эту новость.

— Твоя мать вся ледяная и еле дышит. Не дай бог, с ней случится удар!

— Не волнуйтесь, месье, — вмешалась Бадетта. — Как правило, удары происходят молниеносно, без всякого предупреждения. Думаю, у Лоры просто нервное потрясение и она находится в состоянии шока.

Экономка принесла своей хозяйке рюмочку виски.

— Есть от чего лишиться чувств, мадам, — проворчала она достаточно громко, чтобы ее услышали. — Боже милосердный, нужно быть сумасшедшей, чтобы ехать в Париж, в лапы к фрицам!

— Ах, ты согласна со мной, моя славная Мирей! Жосс, используй свой отцовский авторитет, чтобы отговорить нашу девочку от этой безумной затеи. Ведь мы можем больше ее никогда не увидеть!

— Мама, ну в самом деле! Ты преувеличиваешь! — возмутилась молодая женщина. — Говорить такие вещи при детях! Они будут считать меня недостойной матерью, которой плевать на своих детей. Ты должна мне доверять! Не из-за чего так волноваться. Я буду петь в Париже, а Октав Дюплесси присмотрит за мной. Это надежный друг. Без него я никогда бы не стала знаменитой. Война не останавливает артистической деятельности: фильмы продолжают сниматься, в театрах дают спектакли… Актеры, актрисы, певцы и все остальные путешествуют без особых проблем, как мне кажется…

— Если ты не собираешься менять своего решения, будет лучше, если я поеду с тобой, — предложил Жослин. — Конечно, немцы оккупировали Францию и столицу, но сражений там нет, все спокойно. Отец может сопровождать свою дочь, известную певицу, в этом нет ничего странного.

Взбодренная алкоголем, Лора приподнялась с софы, вне себя от возмущения.

— Нет, этого я не допущу! — возопила она пронзительным голосом. — Жосс, ты осмеливаешься покинуть нас в разгар войны?! Немецкие подводные лодки свирепствуют в водах Северной Атлантики, а самолет легко может стать мишенью для вражеского истребителя! Говорят, нацистские шпионы рыскают по Квебеку, а ты, Жосс, собираешься бросить слабых, беззащитных женщин одних здесь, на краю света! В конце концов, нам всем грозит опасность!

Шарлотта опустила голову, чувствуя себя не в своей тарелке. Лора окончательно лишилась бы чувств, если бы узнала, что в развалинах мельницы Уэлле живет немецкий солдат. «Но Людвиг больше не солдат, — подумала она. — И если бы не война, мы бы никогда не встретились».

Скрестив руки на груди, Эрмина нервно расхаживала по гостиной. Стройная, подвижная в своем облегающем шерстяном платье, она казалась очень взвинченной.

— Мама, ты должна меня понять. Если я заговорила с тобой о своем отъезде сегодня, после праздничного обеда, то только потому, что у меня не было выбора. Вы просто всего не знаете. Октав Дюплесси ясно дал мне понять, что я увижусь с Тошаном. Он не стал вдаваться в подробности, но я чувствую, что это важно, — возможно, что-то серьезное. Поэтому я хочу организовать все наилучшим образом и вылететь из Нью-Йорка в конце февраля. Но я с тобой согласна, что папе лучше остаться здесь, с вами. Я справлюсь сама.

Бадетта вздохнула, переживая и за Эрмину, и за Лору, к которой испытывала искреннюю симпатию.

— Никто не помешает нашему Соловью улететь, — произнесла журналистка, пытаясь разрядить обстановку. — И если вас это утешит, моя дорогая Лора, я поеду вместе с Эрминой. Сегодня утром она предложила мне сопровождать ее. Вначале я отказалась, но теперь понимаю, что буду жалеть всю свою жизнь, если не составлю ей компанию.

— О! Спасибо, Бадетта! — воскликнула Эрмина. — С такой очаровательной француженкой, как вы, со мной не случится ничего плохого!

Андреа Дамасс тоже присутствовала при разговоре, но воздерживалась от комментариев. Учительница считала себя умной и здравомыслящей. В очередной раз она позволила себе осудить семейство, приютившее ее, за шумность, экстравагантность и несоблюдение приличий.

— Слышите, в главную дверь стучат? — воскликнула Мирей. — Кто бы это мог быть? Еще и чайник в кухне засвистел! Ох, мои бедные ноги!

— Я открою, — вызвалась Андреа. — Полагаю, это малышка Мари Маруа пришла поиграть со своими друзьями.

Старая дева поднялась со стула с чопорным видом и направилась в коридор своей походкой вразвалку, обязанной чересчур пышным формам. Она не ошиблась.

— Здравствуйте, мадемузель! — звонко сказала девочка. — Меня пригласили к себе Мукки и девочки.

— Ты немного не вовремя. У месье и мадам Шарден серьезный разговор с мадам Дельбо, но можешь войти. Было бы жаль напрасно проделать такой путь.

— Спасибо, мадемуазель Дамасс, — произнесла Мари, снимания сапоги, облепленные снегом. — Я принесла свои вязаные тапочки. Так я не запачкаю пол.

Андреа сочла это достойным поощрения. Она вынула из кармана жилета монетку и протянула ее девочке.