— Боже милосердный! — запричитала экономка. — Этот маленький ангел скоро нас покинет!

— Боже правый! — присоединилась к ней учительница. — Нужно позвонить доктору! Ах, если бы у меня был с собой пузырек с маслом святого Иосифа! Я уверена, ее бы это вылечило! Было бы достаточно капнуть несколько капель ей на лоб.

Раздраженная, Лора устало поднесла руку к своему лбу. Она, словно в тумане, видела напуганных детей, особенно самого младшего, Луи, который рыдал так же громко, как Жослин.

— Что еще за масло, Андреа? Разве сейчас подходящий момент, чтобы нести всякий вздор?

— Но это не вздор, мадам! — возразила она. — Родители назвали меня Андреа в честь брата Андре — скромного священника, обладавшего даром исцеления, даже если он сам это отрицал. Он совершил множество чудес при жизни и после смерти, так как, увы, этот святой человек скончался в 1937 году. Когда я была в возрасте Кионы, моя мать возила меня к нему в Монреаль из-за проблемы с бедром. Я своими глазами видела молельню в честь святого Иосифа, которая может принять многих верующих.

— Хватит! — отрезал Жослин. — Вы болтаете о всякой ерунде, пока моя любимая доченька борется за жизнь.

— Мадемуазель Андреа говорит правду, месье, с вашего позволения, — возмутилась Мирей. — Я много слышала о брате Андре, когда мадам жила в Монреале. И я тоже считаю, что нужно растереть Киону маслом святого Иосифа.

— Но у нас его нет! — воскликнула Лора. — Мы не можем слетать в Монреаль и привезти его оттуда. Господи, что мы скажем Эрмине, когда она вернется, если Кионы не станет?

Мадлен перекрестилась, испугавшись последних слов хозяйки. Кроткая индианка подошла к кровати и, опустившись на колени, принялась молиться.

— Да, давайте помолимся, — внезапно загорелась учительница. — Все вместе, дети! Мы прочтем «Отче наш» и «Хвала Тебе, Мария». А я буду молиться брату Андре.

— Он сможет вылечить Киону? — жалобно спросил Луи.

— Конечно, — подтвердила Андреа. — Меня он лечил, даже не прикасаясь ко мне, и я не единственная. Его все знают в Квебеке. Молельня, о которой я говорила, построена на горе Мон-Руаяль, возвышающейся над Монреалем. Деяния брата Андре вызывают восхищение, мой маленький Луи. Он обладал верой искренней и абсолютной, и мы тоже должны ее иметь. Знаешь, как-то раз к нему привели мальчика твоего возраста, у которого были парализованы обе руки. Брат сказал ему: «Входи, Жорж!», хотя никогда его раньше не видел. Он поднял ему обе руки вверх. Мальчик потерял сознание, и брат Андре растер его маслом святого Иосифа. Когда ребенок очнулся, он больше не был парализован и смог стать хорошим и честным работником. Список исцеленных братом Андре очень длинный. Поверь мне, Луи. Ты тоже можешь помолиться брату Андре.

Потрясенная, Лора опустилась на колени возле кровати. Она не соблюдала религиозных обрядов, но верила в божественное милосердие и почитала Деву Марию.

— Жосс, помолись с нами, хуже от этого не будет, — посоветовала она своему мужу.

Мирей была единственной, кто остался стоять. Она не сводила глаз с хорошенького личика Кионы, которое теперь выглядело измученным. У девочки горели щеки, она продолжала задыхаться.

— Брат Андре сказал одну очень важную вещь, — произнесла экономка. — Я прочла это в статье, посвященной ему, и запомнила на всю жизнь. Он утверждал, что если больна душа, то нужно начинать лечение с нее. Он знал, о чем говорил, ведь сам он родился в бедной семье и был очень слаб здоровьем. Его поддерживала вера, придавая ему смелости и энергии.

— Если больна душа, нужно начинать лечение с нее, — повторила Лора, перестав молиться. — Жосс, возможно, страдает не тело Кионы, а ее душа. Смотри, кажется, она вот-вот задохнется, но все же не задыхается! Мы думаем, что она умирает, но, вполне вероятно, ей ничего не угрожает.

Потерявший голову Жослин выпрямился, чтобы погладить лоб девочки и покрыть его поцелуями. Он заметил, что она словно в трансе, а ее губы беззвучно шепчут какие-то слова.

— Доченька моя любимая, что знаешь ты, чего не знаю я? Где ты? Я бы так хотел облегчить твои страдания!

Мадлен заинтригованно подняла голову. Она тоже уловила слабый шепот.

— Это язык монтанье, — сказала она.

Молодая индианка быстро поднялась и прижалась ухом к губам девочки. Все, затаив дыхание, следили за ней.

— У Талы-волчицы двое детей: Тошан и Киона, — перевела Мадлен. — Эти слова Киона постоянно повторяет. Тише, замрите.

Ей немедленно подчинились. Дрожащая от волнения Лора устремила на Жослина полный надежды взгляд.

— У Талы-волчицы двое детей: Тошан и Киона. Если один умрет, второй последует за ним. Они связаны кровью… — продолжила индианка.

— Господь всемогущий! — воскликнул Жослин. — Что это значит? Нужно сейчас же позвонить Эрмине, узнать, есть ли у нее известия от Тошана. Боже мой, я так больше не могу!

Он поднес руку к сердцу, напугав Лору. Она обняла его с бесконечной нежностью.

— Милый мой, перестань себя изводить. Подумай о нас: любящей тебя жене, о своем сыне и старшей дочери. Киона не умрет, у нее просто бред.

Но он покачал головой, убежденный в обратном. В эту секунду Луи совершил нечто неожиданное. Он взобрался на кровать и, пока родители не успели ему помешать, улегся рядом с Кионой и обнял ее. Прижавшись щекой к ее щеке, он принялся молиться по-своему:

— Мой ангел, не улетай! Не оставляй нас, Киона! Это я, Луи! Прошу тебя, возвращайся.

Сцена была невероятно красивой, но невыносимо грустной. Андреа Дамасс разрыдалась, Мирей вслед за ней. Близняшки и Акали испугались.

— Киона, не умирай! — закричала Лоранс.

Шарлотта вошла в комнату как раз в этот момент. Увидев это драматическое зрелище, она на самом деле решила, что малышка только что умерла. Девушка в ужасе вскрикнула, тем самым приведя присутствующих в чувство.

— Это невозможно! Мама Лора? Папа Жосс?

— Не бойся, она жива, — ответила Лора. — Шарлотта, тебе нужно сесть на поезд и отправиться в Монреаль за маслом брата Андре или святого Иосифа — я уже запуталась. Ты единственная можешь съездить туда и спасти Киону!

— Это безумие! — возразила вновь прибывшая. — Отвезите ее лучше в больницу. Папа Жосс, ее нужно госпитализировать, разве вы не понимаете! Вы не сможете ее здесь вылечить!

Разгорелся жаркий спор. Андреа Дамасс вмешалась, готовая отправиться в Монреаль прямо сейчас, раз Шарлотта отказывалась пожертвовать собой ради спасения ребенка. Мирей тоже не молчала, а Луи рыдал навзрыд. Только Мукки продолжал молиться, несмотря на стоящий гвалт.

Эхо этого шума едва долетало до Кионы, блуждающей в темном, холодном и мрачном мире, где иногда сверкали ослепительно-яркие вспышки, которые исчезли так же быстро, как появлялись. Среди этого плотного гнетущего мрака и вспыхивающих огоньков в размеренном ритме, в такт сердцебиению девочки то возникало, то исчезало человеческое лицо. Она знала, что это лицо ее брата Тошана. «Он у дверей смерти, — шептал знакомый голос, принадлежащий их матери, Тале. — Помоги ему, Киона, помоги ему!»

Она бы очень хотела это сделать, но не знала как. Тем не менее всей своей душой, всей своей чистой и наивной верой она пыталась удержать Тошана на краю пропасти. Это было тяжело, болезненно и могло ее убить. Но Киона не сдавалась. Ей приходилось прилагать такие усилия, что она не могла есть, пить, разговаривать, не могла даже открыть глаза. Она упорно цеплялась за этот пугающий мир, где свет и тень находились в вечном противоборстве.

— Я не поеду в Монреаль, — твердила Шарлотта. — Ваше масло святого Иосифа ничего не изменит, мадемуазель Дамасс.

— Ты меня разочаровываешь, девочка, — оскорбилась Лора.

— Я бы сам поехал, но не могу оставить свою дочку, — произнес Жослин.

Мадлен потребовала тишины. С необычайным достоинством она показала на крест, висящий над кроватью.

— Что за шум вы тут устроили! — укоризненно сказала она. — Разве вы не видите, что Кионе становится все хуже? Те, кто не может молиться, пусть покинет комнату. Шарлотта, возвращайся к себе или присмотри за детьми. Иисус оберегает нашу Киону и спасет Тошана, я в этом уверена. И если брат Андре может лечить людей с Небес, я попрошу его помочь нам, но в тишине и благоговейности.

Эта речь, произнесенная тихим, но твердым голосом, возымела надлежащее действие. Мирей перекрестилась и попятилась к двери. Андреа молча кивнула. Лора бросилась успокаивать детей.

— Пойдемте со мной, пора обедать. Мадлен права: мы беспокоим Киону своими стенаниями. Не бойтесь, все будет хорошо.


Прошло больше часа. Во Франции два хирурга прооперировали Тошана, пока Эрмина молилась в часовне больницы Сент-Андре в Бордо.


Лора восстановила порядок на первом этаже. Мирей вернулась к плите, а мадемуазель Дамасс продолжила обучение своих подопечных. Ламбер Лапуэнт, племянник Шарлотты, явился в назначенный час в компании Мари Маруа.

— Только без паники, — успокаивала себя хозяйка дома. — Мы все были нелепыми у постели Кионы. К счастью, Мадлен показала пример. Мне показалось, я даже видела Талу.

Она была одна в гостиной и только что повесила телефонную трубку. Лицо ее было встревоженным.

«Эрмина покинула отель в субботу вечером, оставив свои вещи. При этом Дюплесси расплатился по счету. Но почему? Похоже, у них проблемы, большие проблемы. Где они сейчас?»

Воображение рисовало страшные картины. Ее дочь могла быть арестована, депортирована или даже убита. Не в силах справиться с волнением, она дрожащим голосом попросила телефонистку соединить ее с другим номером, принадлежащим Парижской опере. После мучительного ожидания ей ответил сам директор театра. Так она узнала, что Эрмина исчезла сразу после окончания последнего акта «Фауста».

Больница Сент-Андре, Бордо, следующий день, понедельник, 22 марта 1943 года

Эрмина сидела у постели Тошана. Он занимал узкую кровать в просторной палате, где стояли также другие койки, отделенные друг от друга белыми шторами, которые задергивали во время ухода за больными. По проходу посередине палаты сновали монахини в белых одеждах, с капором на голове. Несмотря на усилия персонала, гигиена оставляла желать лучшего из-за устаревшего оборудования и недостатка средств. Молодая женщина не обращала на это внимания. Именно здесь, в этом огромном здании, ее мужа накануне прооперировали. Она не могла в это поверить, но Тошан был все еще жив.

«Неужели Господь меня услышал? — подумала она. — Никогда еще я не молилась так неистово».

Она провела ночь на стуле, держа любимого мужчину за руку. Это уже было чудом — ощущать его тепло, слышать свистящее неровное дыхание. Она цеплялась за это, не зацикливаясь на предостережениях врачей, которые считали, что опасность еще не миновала.

— Он выдержал операцию, но по-прежнему остается очень слабым, — сказал хирург. — Мы не исключаем остановки сердца, тем более что его легкие сильно повреждены.

«Путь к выздоровлению будет долгим, — снова подумала Эрмина. — Но Тошан выжил, и это доказательство тому, что он вновь станет самим собой и все у нас будет как раньше!»

Эрмина снова увидела растерянное лицо медсестры, осматривавшей Тошана. Она упрекнула себя в том, что не расспросила ее. «Я сделаю это, когда она зайдет еще раз. Как же хочется спать, я ужасно устала!» Она мечтала о том, чтобы где-нибудь прилечь и хоть немного поспать. В эту минуту к ней подошла монахиня с мягкой улыбкой на лице.

— Мадам, вы выглядите совершенно измученной. Рядом с этой палатой есть комната, где вы можете полежать часок. Там не очень удобно — обычная скамья с одеялом, но вам просто необходимо немного отдохнуть.

— Благодарю вас, сестра, но я не хочу оставлять своего мужа. Врач из Красного Креста, который вчера привез нас сюда, сказал, что аресты происходят даже в самой больнице. Лучше я останусь здесь и присмотрю за ним.

— Такое действительно было, но речь шла о больных с легкими ранениями, которые уже шли на поправку. Учитывая состояние вашего мужа, ему ничего не грозит.

Сестра тихо добавила:

— У нас священная миссия охранять наших пациентов, мадам, иногда мы даже забинтовываем им лицо, чтобы усложнить опознание. А наша настоятельница хранит документы больных в своем кабинете. Так что отправляйтесь спать спокойно, я буду регулярно заходить проведывать вашего мужа.

— Только сообщите мне сразу, если он придет в сознание! Я хочу быть рядом, когда он очнется. Мы были разлучены почти на год, и он не знает, что я во Франции.

Молодая монахиня внушала Эрмине абсолютное доверие, и она бы с удовольствием пообщалась с ней подольше. С момента своего бегства из Парижа она была совершенно растеряна, попав в чуждый ей мир, где правили ненависть и жестокость.