— Я тебе не верю! Ты покинул Квебек и с головой окунулся в роль секретного агента, воина — не знаю, кого еще, и перечеркнул все: меня, свою жену, наших детей. Тебя не очень-то расстраивала мысль о том, что ты можешь никогда нас больше не увидеть! Будь честен до конца, ты совсем о нас не думал…
Тошан не знал, что ответить, так как в чем-то Эрмина была права. Он устало закрыл глаза. Она воспользовалась этим, чтобы выскользнуть из каюты и подняться на палубу. За время их бурной беседы погода изменилась: океан приобрел странный темно-зеленый цвет, между гребнями волн почти серый, и небо было такого же мрачного, тревожного цвета. Тут же к молодой женщине подошел матрос.
— Вернитесь в свою каюту, мадемуазель. Сейчас начнется качка. Поднимается буря.
— Я не боюсь бурь! — крикнула она ему, чтобы перекричать шум ветра. — В моих краях, в Лак-Сен-Жане, во время снежной пурги срывает трубы с домов и сыплет такой снег, что ничего не видно в радиусе десяти метров.
Молодой человек увидел, что она плачет. Тем не менее он продолжал настаивать:
— Мне очень жаль, но вам следует перебраться в укрытие.
Эрмина вновь собралась возразить, когда от очередной волны затрясся весь корабль. Она пошатнулась и чуть не упала навзничь. В ту же секунду полил сильный дождь, а в гигантский корпус корабля ударила новая волна.
— Хорошо, я вернусь в каюту, — крикнула она, хватаясь за поручень ближайшего трапа.
Матрос с облегчением вздохнул и сочувственно ей улыбнулся. Внезапно, словно во вспышке молнии, Эрмина увидела себя обнаженной в объятиях Овида Лафлера, который ласкал ее и дарил наслаждение, даже не проникая в нее. «Но это не одно и то же! Мне следовало с ним переспать. Если бы я только знала, обязательно бы это сделала!»
Пошатываясь, она направилась на нижнюю палубу, где располагалась столовая для тех, кто мог передвигаться и не принимал пищу в каюте.
«Когда мы вернемся, я разведусь и выйду замуж за Овида, — решила она. — Тошан меня больше не любит, иначе не обращался бы так со мной. Пусть получит по заслугам! Он изменил мне, занимался любовью с другой несколько раз, а я устояла и не зашла так далеко. Как я ошибалась! Бедный Овид! Он, по крайней мере, меня обожал. Он даже не смог жениться, потому что слишком сильно любил меня!»
С трудом переводя дыхание, в вымокших от брызг кофте и юбке, она подошла к цинковой стойке. Монахиня кипятила воду.
— Простите сестра, могу я выпить чаю? За деньги, разумеется.
— Одну секунду, мадам… или мадемуазель?
— Мадам, — с горечью ответила Эрмина.
Она пробыла там долго, разглядывая других пассажиров. Охватившие ее ревность и ярость были единственным щитом от невыносимого горя. Через час, несмотря на обиду и унижение, она была вынуждена вернуться в свою каюту.
— Где тебя носило? Я с ума сходил от тревоги, — тут же упрекнул ее Тошан. — На море шторм, я чувствую, как качается корабль. Если бы я мог встать, я бы силой притащил тебя сюда, можешь мне поверить! Ты пользуешься моей слабостью, чтобы мучить меня.
Она пожала плечами, в глубине души радуясь, что он за нее испугался.
— Мина, — устало произнес он, — я не прошу тебя простить меня прямо сейчас. Ты разгневана, это естественно. Подумай о том, что мне пришлось пережить, будь благоразумной. У меня нет сил спорить дальше. Симона умерла. Не забывай, она умерла, а ты жива. Ты понимаешь ценность жизни?
— Думаю, да. Мне очень жаль эту женщину и ее сына, но я обижена на тебя. Слышишь, Тошан? На тебя. Попытайся понять, что я чувствую. Ты только что причинил мне боль, сильную боль. Сначала ты столько дней отвергал меня своим упорным молчанием, а сейчас потряс до глубины души тем, что считаешь нормальным иметь отношения с другой женщиной, прикасаться к ней, целовать… Как бы ты отреагировал, если бы я рассказала тебе нечто подобное? Что бы ты почувствовал, если бы я спала с мужчиной во время твоего отсутствия и нашла бы себе подобное оправдание? Так же как и ты, я могла бы сказать, что была одна и не знала, вернешься ли ты ко мне.
Эрмина дрожала всем телом, упиваясь собственной смелостью из-за кипевшей в ней ярости, заставлявшей подвергать сомнению прочность их семьи и пересматривать свое будущее.
— Но ты моя жена и любишь меня! — воскликнул Тошан. — Я тебе доверяю! И я тебя знаю, ты на такое не способна.
— Однако перед отъездом в Европу ты боялся оставлять меня одну, опасаясь, что я буду тебе неверна, — язвительно напомнила она ему. — Или это неправда?
— Нет, я помню, что меня это беспокоило. Ты молода и очень красива, мужчины могли ухаживать за тобой, пытаться тебя соблазнить. Но повторю, я тебе доверял.
— Я тоже тебе доверяла, но больше не буду.
Она повернулась к нему спиной. Несмотря на пропасть, открывшуюся под ее ногами, пугающую до головокружения, она решила сохранить в тайне свою двусмысленную дружбу с молодым учителем из Сент-Эдвиджа. «Это будет выглядеть так, словно я хочу отомстить, отплатить ему тем же, но так я лишусь драгоценных воспоминаний, испачкаю в грязи то, что чувствую к Овиду».
Немного успокоившись, она легла на свою койку. Тошан был прав в одном: можно любить одного человека всем сердцем и желать близости с другим.
— Мина? Прошу тебя, сделай над собой усилие! Давай хотя бы поговорим по-хорошему. После операции, когда я пришел в себя, все было как в тумане. Я очень страдал и телом и душой. Я постоянно видел неподвижную окровавленную Симону и застывшее от удивления лицо маленького Натана.
— Ты, должно быть, не ожидал, что я во Франции? — предположила она.
— Нет. Я знал это и злился на тебя. Я был уверен, что ты находишься в Валь-Жальбере, в безопасности, и вдруг узнаю, что над тобой тоже висит смертельная угроза!
— Но откуда ты узнал? — воскликнула Эрмина, выпрямляясь.
— В то утро, когда они убили Симону и Натана, я проснулся очень рано и вышел из дома. Я дошел до одного бара и выпил кофе. Ранее я заплатил одному речнику, чтобы он отвез нас в Либурн, — я был так близок к цели! Я полистал газету в баре и нашел статью о тебе. Ты пела «Фауста» в Париже. Как ты понимаешь, эта новость вызвала у меня шок. Я был подавлен. Я уже не знал, что мне делать. Я сломал голову, пытаясь найти решение, и, уверяю тебя, моей первой мыслью было разыскать тебя и отправить обратно в Квебек, к нашим детям. Там твое место! Единственная роль, которую ты должна была играть, по моему мнению, — это заботиться о Мукки, Лоранс и Мари-Нутте.
Уязвленная, Эрмина ответила ледяным тоном:
— Ты всегда будешь упрекать меня за то, что я стремилась к карьере певицы! Вот уже десять лет я выхожу на сцену с постоянным чувством вины. Это ощущение слабое, но устойчивое. Ну что ж! Мне, в свою очередь, придется тебя разочаровать! Если у меня будет возможность, позже я подпишу контракт с Парижской оперой или Ла Скала в Милане. Я не собираюсь быть рабыней мужчины, который изменяет мне без всяких угрызений совести, размахивая знаменем животного желания. И даже в этом я тебе не верю, Тошан. Ты спал с Симоной, потому что у тебя были к ней чувства. Возможно, ты сам не смел себе в них признаться, но именно они подтолкнули тебя к измене.
— Не кричи! Наши соседи скоро буду знать все о нашей личной жизни, если ты не сбавишь тон!
— Я считаю, это уже произошло, и мне на это наплевать!
Тошан замолчал. Их бурное выяснение отношений лишило его сил, которых он только набрался. В груди зашевелилась глухая боль. Эрмина сразу заметила, что он страдает. Его ноздри раздувались, лицо побледнело.
— Отдохни, — посоветовала она. — Я схожу за медсестрой.
— Нет, я выдержу. Мне жаль, Мина, что я подверг тебя такому испытанию. Но если ты приложишь немного усилий, то сможешь меня простить. Это был короткий эпизод в моей жизни, ничего больше, и Симона не заслуживает твоего презрения. Нацистская политика по отношению к евреям омерзительна. Она испытывала страх каждую секунду, особенно за своего сына. Тебе нужно просто забыть эту короткую связь, а мне придется до конца дней нести на себе ответственность за ее смерть и за смерть невинного шестилетнего ребенка. Прочитав о тебе статью в газете, я засиделся в баре, подавленный, совершенно сбитый с толку. Если бы я вернулся раньше к мадам Мерло, возможно, я сумел бы их спасти. Эти полицейские похожи на хищников, жадных до добычи, готовых убивать во имя непостижимой ненависти. Увы! Я ничего не смог сделать, лишь присутствовал при их расстреле, и от этого я никогда не излечусь. Ты меня слышишь? Никогда! И я на тебя злился, да! Ты появилась посредством этих нескольких строк, нарушила мои планы и ослабила меня.
На этот раз чаша терпения Эрмины переполнилась. Тошан почти обвинял ее в смерти Симона и Натана! Она холодно произнесла:
— Я всего лишь подчинилась Дюплесси. Подчинилась, надеясь всей душой, что это приблизит меня к тебе, к моему мужу, моему любимому, которого мне так не хватало. Признаю, я совершила ошибку: мне лучше было остаться в Валь-Жальбере и, овдовев, выйти замуж снова. Ты ведь был уверен, что погибнешь в сражении. Поэтому я была обречена стать вдовой и растить наших детей без отца.
Тошан бросил на нее обеспокоенный взгляд. Она стояла перед ним, похудевшая, в черной юбке и розовой кофте, со светлыми растрепанными волосами, ярко-синие глаза сверкали от гнева и отчаяния. Ее красота его поражала, дерзкие слова и горячность, с которой она их произносила, сбивали с толку.
— Ты сильно изменилась. Ты больше не похожа на мою маленькую женушку-ракушку, нежную и неискушенную!
— Прошло одиннадцать лет, Тошан, и не могу сказать, что они всегда были наполнены блаженством. Сколько раз ты обращался со мной подчеркнуто холодно? И не сосчитать! Когда я подписала контракт с Капитолием в Квебеке, ты без колебаний выгнал меня из нашего дома. Ты ввязался в эту войну, не думая обо мне, бросив меня, когда мы только что потеряли ребенка! Тебя никогда не интересовало, что я чувствую. Я была вынуждена молча сносить твои отлучки или твою враждебность. Возможно, я бы не так страдала рядом с мужчиной, более внимательным к моему внутреннему миру, с мужчиной, главной целью которого было бы делить со мной повседневную жизнь и нежно любить меня. Ты часто меня спрашивал в последние годы, почему у нас больше нет детей. А как я могла забеременеть, если мы занимались любовью все реже и реже?
Эрмина пошатнулась, будучи на грани нервного срыва, сломленная собственной суровостью. Тошан смотрел на нее, тронутый до глубины души, но также возмущенный тем, что только что услышал.
— Ты просто эгоистка! Я считал тебя лучше других женщин, думая, что ты способна понять мои обязательства, но ты мечтала только о том, чтобы запереть меня дома, принудить к монотонной и ограниченной жизни!
— Ты сделал то же самое несколько лет назад, когда хотел запретить мне заниматься карьерой! Ну что ж, ситуация прояснилась. Мы разведемся, как только прибудем в Лак-Сен-Жан.
Последние слова ошеломили метиса. Ни на секунду он не допускал мысли о разводе. Но тут же придя в ярость, он тоже не остался в долгу:
— Отлично! Это позволит мне уехать обратно во Францию и сражаться, не оглядываясь назад.
Они растерянно разглядывали друг друга со странным ощущением, что стали совсем чужими друг другу, хуже того — врагами.
— А я наконец смогу петь на сценах всего мира, несмотря на войну!
Но Эрмина разрыдалась, побежденная, страдающая от того, что так далека от своего мужа, что так глупо его теряет. Их отделял от силы один метр, но это короткое расстояние внезапно стало для нее непреодолимым. Сотрясаемая такой сильной дрожью, что стучали зубы, она снова легла на свою койку и завернулась в одеяло.
— Раз мы больше не семья, — пробормотала она, — расскажи, какой была Симона? Красивее меня, конечно, нежнее, умнее? Я должна знать, иначе я сойду с ума, представляя вас вместе. Тошан, я не могу поверить, что твои губы касались ее губ, что ты наслаждался в ней, что ты делал с этой женщиной то же, что со мной…
Метис уже засыпал, совершенно измученный. Но он сделал усилие, чтобы ей ответить.
— У нее были черные вьющиеся волосы, темные глаза, красивое тело, приятное лицо, низкий голос и невыразимое чувство обреченности. Этого тебе достаточно?
— Да, — выдохнула Эрмина.
Приподнявшись на локте, она бросила на него взгляд загнанного зверька. И тогда она увидела, что лицо ее мужа, с закрытыми глазами, исказилось в безмолвном плаче. Фантом Симоны стоял между ними, невидимый, но всемогущий. Снаружи разбушевавшийся океан брал штурмом корабль, окутанный сумерками и проливным дождем. Это длилось всю ночь.
Ранним утром у Тошана начался сильный жар.
Шарлотта и Людвиг разговаривали в кухне. Они встали рано, чтобы выпить теплого молока с поджаренным хлебом, политым кленовым сиропом.
"Сиротка. В ладонях судьбы" отзывы
Отзывы читателей о книге "Сиротка. В ладонях судьбы". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Сиротка. В ладонях судьбы" друзьям в соцсетях.