У него положительные перемены в жизни?..

Первое время мы просто общались. Ну как мы… Общались в основном родители и дядя, мы с Максом иногда вставляли ремарки. Причем я заметила, что на вопросы о том, как жизнь, Костя отделывается общими фразами, что ещё больше укрепило мои подозрения в том, что у него случились большие перемены. И когда отец завел осторожный разговор о прекрасной возможности, кося на меня взглядом, я, к его удивлению, сказала совсем не то, что ожидалось:

— Костя, у тебя в жизни что-то случилось? Хорошее.

— С чего ты взяла? — с легкой улыбкой спросил он, откидывая назад выбившиеся из хвоста пряди.

— Ты… — я запнулась, подбирая слова, и медленно проговорила: — Выглядишь таким, как я помню тебя из детства. Ты явно счастлив. А я давно не видела тебя… счастливым.

Дядя коротко хмыкнул и, откинувшись на спинку стула, с удовольствием произнес:

— Даже не сомневался, что заметишь именно ты, мелкая.

— Хм, у тебя перемены в жизни? — нахмурился отец, прожигая брата недовольным взглядом. — Почему не рассказывал?

— Чтобы получить очередное «У тебя ничего не выйдет»? — вскинул бровь тот и слегка качнул головой. — Нет уж. Я изначально знал, что поделюсь с вами только, если все получится.

— Мне хочется обидеться на то, как ты выставляешь меня чудовищем, — начал было папа, но Костя его перебил.

— Почему чудовищем? Вы просто другие. Вам важны иные материи… Единственная, кто меня всегда понимал, — Лина, но ее вы умудрились прогнуть под свои стандарты.

Сочувствующая улыбка в мою сторону ударила, словно хлесткая пощечина. А еще… Я уже догадывалась, о чем с таким торжествующим видом собирается поведать дядя. Впрочем, реальность превзошла все мои допущения.

— Моими работами заинтересовались в Америке, — спокойно сказал Костя. — На самом деле, я только вчера вернулся из Нью-Йорка, утрясал последние нюансы с предстоящей выставкой. Предполагается, что после нее, цены на мои картины взлетят.

— Кто тебе это сказал?

Я видела, что отцу сложно воспринять все это, как правду, но сама… верила безоговорочно. К дяде вернулась искра, она бы не загорелась вновь просто так.

— Если последняя проданная картина ушла на частном аукционе за двадцать тысяч долларов, то это просто закономерно, — развел руками Костя.

— Сколько?! — потрясенно выдохнула мама.

У папы так вообще дар речи пропал.

А ведь никто не верил, что у дяди это получится. Все считали, что он застрял в подростковом возрасте, а нужно взрослеть и идти дальше…

— Черт, — нервно хохотнул отец, — я себя ощущаю идиотом. Полным, — а потом, поднявшись, стиснул брата в объятиях. — Кость, я счастлив, что у тебя все-таки вышло. Ты знаешь, я в это никогда не верил… Но, черт возьми, ты смог! Я, наверное, звучу очень неправдоподобно после всего, что тебе говорил… Но поверь, я искренне рад.

Самодовольная маска на лице дяди треснула, и он обнял папу в ответ:

— Я знаю, что ты хотел, как лучше.

А я… смотрела на них и… Словно последний кусочек паззла встал на место. Словно сошлось заковыристое уравнение, сразу превратившись в простое и понятное…

Если это не знак, то какого ещё знака мне ждать?!

— Пап, мам, у меня тоже новости, — тихо сказала я, ощущая, как сердце в груди трепещет от ожидания… перемен. Какими бы они ни были.

— А, что? — повернулась ко мне мама.

— Мне предложили работу. Я решила согласиться.

— Что, лучше той, которая есть сейчас? — отец сел на свое место.

— О, да, — улыбнулась я и поймала восхищенный взгляд Макса, который, конечно же, понял, что я имею в виду. — Но для этого мне придется переехать в столицу. Так что я бросаю универ.

Гробовая тишина. И лишь полная поддержка во взгляде Кости. Он словно говорил мне: жги, племяшка. Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.

— Зачем так радикально?! — выдавил потрясенный папа. — Если настолько хорошая работа, можно перевестись на заочку…

Я сделала глубокий вдох, готовясь к сложному бою.

— Мне не понадобиться заочка, потому что это не программирование. А танцы.

Шок — это все, что можно было увидеть на лицах родителей.

— Но, милая, — наконец, отмерла мама, — мы это обсуждали ещё в одиннадцатом классе и…

— Нет, мама, — жестко перебила ее я и, сложив руки на груди, сузила глаза. — Мы не обсуждали. Вы — давили и заставляли принять вашу точку зрения. Теперь я могу сказать это прямо: за эти два с половиной года, что толком не танцевала, я не была счастлива ни дня. От меня вообще осталось жалкое подобие себя, прошлой. Неужели вас это устраивало?

— Слушай, Лина… — хмуро заговорил отец, но мама мягко похлопала его по плечу, заставляя замолчать.

— Милая, ты все ещё эмоционально нестабильна, — ласково улыбнулась она. — Мы понимаем. К тому же дядя тебя взбудоражил…

— Ты серьезно думаешь, что все дело в этом? — тихо спросила я, не намеренная уступать. — Вспомни, мам, ту ночь, когда я проиграла. Вспомни, как просидела рядом со мной всю ночь. Вспомни, как я неделю не выходила из дому, даже в школу не ходила. Ты серьезно думаешь, что для меня это блажь?! Я два года жила, как вы хотели. Вы говорили, что так будет лучше, что я буду счастлива… Так почему же я не чувствую себя счастливой?! Лишь гребаными роботом, у которого из программ осталось только учиться и работать. Я так больше не могу, вы понимаете это?!

И, подскочив, рванула прочь. Потому что понимала: сейчас я в таком состоянии, что могу легко наломать дров.

В коридоре я заметалась, не понимая, что мне делать: уйти домой, или просто закрыться в ванной? Но все метания были прерваны Максом, который поймал меня, прижал к себе и принялся успокаивать:

— Тише, сестренка. Ты молодец. Все будет хорошо.

Он повторял это по кругу, и я и правда начала успокаиваться. А из кухни доносился серьезный голос дяди, втолковывающий моим родителям то, что я так и не сумела донести до них за все эти годы.

В конце концов, мы все же сели и нормально поговорили. Родители не стали давить на меня, то ли беспокоясь за мое состояние, то ли понимая, наконец-то, насколько это для меня важно. Единственное, на чем они настояли: не жечь мосты. Закончить курс и уйти в академ. Мол, если за год у меня в столице не сложится, можно будет вернуться. Я сочла это разумным и согласилась.

Шаткий мир был восстановлен. Дядя светился, как лампочка. И, уходя, перехватил меня, чтобы одобрительно шепнуть:

— Я верил в тебя, племяшка. Пришлешь мне билеты, когда начнешь блистать на столичной сцене.

Светка и Лира, которые, как оказалось, в наше с Максом отсутствие устроили у нас небольшие посиделки, так обрадовались новостям, что сразу же предложили отметить мое решение. Так что понедельник у меня был тяжелым во всех смыслах.

Во-первых, похмелье, пусть и легкое, хорошего настроения и игривости в характер не добавляло.

Во-вторых, непростой разговор с Сергеем Александровичем о работе. Мне было неловко, что я так подвела любимого преподавателя, честно. Но тянуть дальше — никакого смысла. Он меня выслушал спокойно и, разведя руками, сказал, что ему очень жаль, но желает мне огромного успеха на сцене.

Зато Аленка скакала по залу козочкой и, не стесняясь, орала «Юху-у-у!». Мне даже неловко было. Насчет отсрочки в пару месяцев она мне приказала даже не париться, мол, они с Андреем все устроят.

И… мне стало легче. Настолько, что казалось, ещё немного — я взлечу. Теперь мне не нужно было париться и разрываться между учебой, работой и танцами. Работу я оставила, учебу сократила до уровня «главное не неуд» и всю себя отдала танцам. В понедельник на волне счастья дотанцевалась до того, что домой чуть ли не ползком добиралась. Перестаралась, однако. Потому во вторник Аленка лично проследила, чтобы я покинула танцевальный зал не ближе к ночи. И потребовала, чтобы я завтра после репетиции ничего не планировала, так как они с Андреем намерены обсудить со мной мое будущее.

Подходя к своему дому, я опомнилась, что обещала позвонить Кармене, но за этим всем так и не нашла времени. Тянуть дальше не было возможности. Если она узнает о моем решении от третьих лиц… Будет очень некрасиво.

— Привет, малышка, наконец-то ты вспомнила обо мне, — пропела она в трубку.

— Да, дела были, — неловко отозвалась я. — У меня, кстати, новости. Тебе понравятся. Наверное…

— Что такое? — с искренним интересом спросила она.

— Ну… Я, похоже, бросаю универ. И еду в столицу танцевать, — ещё более неловко пробормотала я.

— Оу! — выдохнула бывшая наставница и на некоторое время замолчала.

Я замерла у своего подъезда, напряженно вслушиваясь в чужое дыхание. Она недовольна?..

— Малышка, я счастлива! — вдруг звонко рассмеялась она. — Это правильный выбор. Тебе нужна помощь? Я с удовольствием заберу тебя к себе, ты же знаешь.

— Ну, мне тут предложили… — я коротко обрисовала перспективу.

— Очень неплохо, — одобрила она. — Андрея я знаю, очень перспективный парень. Но ты помни, что если что, у тебя есть я, хорошо? Не вздумай опять переживать свои проблемы в одиночестве.

— Я знаю, спасибо, — мягко улыбнулась я.

Мы еще немного поболтали, и Кармена взяла с меня обещание звонить чаще. Я, сгорая от стыда, промямлила, что исправлюсь. Кажется, мне не особо поверили…

Я думала обо всех переменах в моей жизни, поднимаясь на свой этаж, и ощущала нетерпение. Эти перемены… Я ждала их. Они были просто необходимы. К чему бы ни привели.

А потом все мысли вышибло у меня из головы, когда в тусклом свете лампочки я увидела, что у моей двери, сгорбившись, сидит темная фигура в наброшенном капюшоне.

Память об Алексее ещё была свежа, и я замерла, стараясь не выдать себя.

Но было поздно. Человек резко выпрямился и, подняв голову, посмотрел в мою сторону.

Кажется, мое сердце замерло, потом подскочило к горлу, а после — свалилось в живот, да так и осталось там, нервно трепыхающимся комком.

Слезы потекли сами собой, будто кто-то выкрутил вентиль.

Я сделала два шага, а затем, рванув вперед, упала перед Димой на колени и изо всех сил его обняла.

— Хей, привет, — меня осторожно обняли в ответ. — Прости, я заставил тебя волноваться.

— Черт с ним, — отмахнулась я. — Главное, что вернулся. Я уже думала, что не увижу тебя…

— Ну, мать для этого хорошо постаралась, — помрачнел он и скинул капюшон. — Мы можем войти, а уже потом поговорить? Я, честно говоря, немного подмерз, сидя здесь…

— Точно, — я взвилась на ноги и торопливо достала ключи. — Прости, я немного не в себе…

— Тебе незачем извиняться, — покачал Дима головой, медленно и неловко поднимаясь.

Я запоздало подумала, что не стоило так бросаться на человека, у которого недавно было тяжелое ножевое ранение. Или за три недели все прошло?..

— Сделаю тебе чаю, — решительно проговорила я, разуваясь. — Тебя надо согреть. А еще…

Дима молча поймал меня за локоть, притянул к себе и, обхватив лицо своими большими ладонями, нежно поцеловал в губы. А потом, сгорбившись, прижал так, что я оказалась чуть ли не полностью им окутана.

— Постой так, — пробормотал он мне в волосы. — Ты не представляешь, как я скучал.

Я лишь молча стиснула пальцами его куртку. Невероятно, но в этот момент мне было так хорошо, что даже плохо. Никогда не думала, что такое вообще возможно.

Потом я все таки обхватила его за талию, просунув руки под расстегнутую куртку и… Отпрянула в ужасе:

— Да ты же ледяной! Еще заболеешь! Сколько ты сидел под дверью?!

— Не помню, — как-то растерянно развел руками он. — Может, часа два.

У меня чуть волосы дыбом не встали.

— Так, ты идешь в душ, — сурово заявила я, стаскивая с него куртку. — Пока не отогреешься — чтоб не смел выходить, понял?

— Понял, понял, — хохотнул Дима, снимая ботинки.

— Почему ты не позвонил, в конце концов? — продолжала возмущаться я. — В последнее время я сильно задерживаюсь на тренировках, могла вообще ночью прийти!

— Я звонил, ты трубку не взяла, — развел руками он.

— Что? — вытаращилась я и торопливо достала мобильный, чтобы проверить список входящих. — Где?

— С мобильника отца. Мой телефон мать забрала…

Я некоторое время пялилась на неизвестный номер, от которого стоял пропущенный три часа назад.

— На тренировке ставлю на беззвучный, — сокрушенно пояснила я. — И перезваниваю только тем, кто вбит в телефонную книгу. Иди в душ, — поторопила его, отстраненно подмечая, что выглядит он вполне здоровым, даже не похудел. Разве что цвет лица… бледноват. — Потом я жду подробного рассказа.

— Само собой, — ухмыльнулся Дима и, поймав меня, крепко поцеловал.