Они сосредоточиваются в особенности на трех именах: Родриго Леицуэло Борджиа, бывшего папой под именем Александра IV, его сына Чезаре Борджиа, герцога Валентинуа, и Лукреции Борджиа, его дочери.


Родриго Ленцуэло Борджиа родился в Валенсии в Испании в 1431 году. Но отцу он происходил от Ленцуэло, по матери — от Борджиа. Умный и ученый адвокат, он сначала блистал на этом поприще. Потом, как человек храбрый, отличился в армии. Но когда умер его отец, оставивший ему громадное состояние, он неожиданно посвятил всю свою жизнь наслаждениям…

В это время он был любовником одной вдовы по имени Елена Ваночча, только что прибывшей из Рима в Валенсию с двумя дочерьми. Вдова эта заболела, и Родриго поместил старшую дочь, которая была дурна собой, в монастырь.

Младшая дочь — Роза Ваночча — была восхитительно прекрасна! Она стала потом его любовницей.

От этой любовницы за пять лет он имел пятерых детей: Франческо, Чезаре, Лукрецию и Джифри; имя последнего неизвестно, так как ребенок умер еще в колыбели.

Прошло, таким образом, пять лет, в течение которых Родриго, оставив общественные занятия, жил совершенно счастливо и весело. Вдруг он узнал, что его дядя, Альфонс Борджиа сделался папой под именем Каликста III.

При этой новости дремлющая гордость Родриго проснулась. Дядя очень любил его. Не было сомнения, что по милости дяди он может достигнуть всяческих почестей. Скрывая свои желания, он послал дяде простое поздравительное письмо. Черта эта поразила нового папу. После возвышения его окружили друзья и родные, просившие милостей: один только не просил ничего.

«Приезжай немедля, — писал он Родриго. — Твое место подле меня, в Риме».

Родриго не заставил повторять приглашение.

Между тем, прежде чем уехать, он имел серьезное объяснение с любовницей.

Был вечер. Дети спали.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Родриго, садясь рядом с Ваноччей.

— О чем?

— Ты любишь меня?..

Она взглянула ему в лицо.

— Разве я не доказала тебе? — возразила она.

— Да, — ответил он, — ты доказала, но настала минута доказать еще больше.

Она странно улыбнулась.

— Больше — трудно! — ответила она.

— Полно! — вскричал Родриго с нетерпением. — Дело не в прошлом, а в настоящем и будущем. Имеешь ли ты силы страдать в настоящем, чтобы сделать великолепным будущее?

Роза Ваночча вздрогнула.

— Ты хочешь меня оставить? — вскричала она.

— Я не хочу, но должен, — ответил Борджиа. — Дядя мой стал Папой. Он любит меня как сына и призывает к себе. Он осыплет меня почестями и богатством. Понимаешь? От меня зависит быть первым после высшего правителя царей и народов… Быть может, когда он умрет, я взойду вместо него на мировой трон. И когда передо мной открывается такая будущность, когда передо мной открываются двери Ватикана, ты сама назвала бы меня глупцом и безумцем, если б я остался здесь.

Ваночча закрыла лицо руками как будто для того, чтобы отдаться размышлениям. Она оставалась безмолвной несколько минут и наконец открыла свое бледное и решительное лицо.

— Ты прав, — сказала она. — Прежде всего твоя карьера. Ступай!.. Но что станется со мной и с детьми?..

— Я думал об этом, — продолжал Родриго. — Я все предвидел. Но отказаться ни от тебя, ни от детей я не хочу. Я уезжаю сегодня же вечером. Завтра ты и дети, под присмотром Мануэля, отправитесь в Венецию. Там вы будете жить и получать каждый месяц необходимые деньги… Конечно, Венеция далеко от Рима, но это все-таки Италия, и как знать, может, в результате самих моих обязанностей я смогу приезжать к вам, чтобы сказать: «Я все еще люблю и помню о вас!..» Терпение Ваночча, долгое терпение!.. Но если я успею, а я успею, клянусь тебе, чтоб удовлетворить вас, я разорю двадцать принцев и двадцать провинций и отдам вам!..

Ваночча бросилась на шею любовнику с воплем радости и печали.

Затем они вместе отправились в комнату, где спали дети. Родриго поцеловал всех пятерых в лоб.

Наконец, сжав возлюбленную в своих объятиях, он сказал:

— Прощай!..

Но вместо того, чтобы ответить на это прощание, она странно взглянула на него. Он изумился.

— Что с тобой? Что ты хочешь сказать мне?..

— Ничего, — ответила она. — Но ты, прежде чем отправиться, не попросишь ли себе чего-нибудь, что может быть тебе полезно?..

— А! — воскликнул он, ударяя себя по лбу. — Дай!.. Дай!..

Ваночча вошла в спальню, открыла спрятанным на груди ключом ящичек, из которого вынула пузырек с жидкостью желтоватого цвета, и подала его Родриго, который заботливо завернул его в платок, чтобы он не разбился по дороге в кармане.

Что же содержал в себе этот пузырек? Какое-нибудь лекарственное снадобье против всех болезней?.. Да!

Тот, кто раз испробовал его, никогда уже не нуждался в помощи доктора…

А как называют это всеисцеляющее лекарство?

Оно еще по имело названия, но после было названо ядом Борджиа.


Прежде чем стать любовником Розы Ваноччи, Родриго Борджиа был любовником ее матери Елены. Елена была очень хороша собой, но не так, как ее дочь. Родриго до такой степени влюбился в последнюю, что предложил ей похитить ее.

Но у Розы были свои очень странные принципы.

— Вы мне нравитесь, очень нравитесь, — отвечала она Родриго, — но пока жива мать, я не буду принадлежать вам.

Елене Ваночче было тогда еще тридцать пять лет, следовательно, ответ Розы был полным отказом… Но не для Родриго. Когда она произнесла последние слова, ему показалось, что в глазах молодой девушки сверкнула молния.

— Но вы любите вашу мать, — сказал он ей, — вас огорчит ее потеря…

— Я любила мать, — глухим голосом возразила Роза, — но с тех пор, как она убила моего отца, я ее не люблю…

Ответ этот напомнил Родриго, что муж Елены был изменнически убит и что только благодаря связям ни Елена, ни ее любовник Ригаччи не были преданы суду, Один уехал на время в Англию, другая — в Испанию. Но остался живой свидетель преступления — Роза, которая видела, как во время борьбы с любовником жены отец был поражен сзади кинжалом рукой ее матери.

Но никогда, ни одним словом она не дала понять, что ей известны все обстоятельства этого убийства, хотя Роза ни на минуту не забывала и не прощала матери ее преступления.

Родриго решил, что мать Розы не должна жить…

Однако Родриго Борджиа находился в затруднительном положении: как привести в исполнение свое решение? Он решился на убийство, но — как убить? Это было его первое преступление. Он не колебался, он искал способ.

Вернувшись домой после разговора с Розой, он на всякий случай наполнил карманы золотом.

Сначала он хотел обратиться к одному господину, известному во всей Валенсии, чтоб тот покончил ударом кинжала. Но Сальвадор Босмера, занимавшийся ремеслом убийцы, был болен. Простой погонщик мулов не принял Борджиа.

— Черт побери, это плохо! — говорил самому себе Родриго, удаляясь от жилища Босмера. — Если б я мог хоть на минуту увидать этого каналью, быть может, он назвал бы мне кого-нибудь другого… Что делать?

И размышляя таким образом, Родриго, сам того не замечая, очутился на дороге к Граи, маленькой деревне, в получасе ходьбы от Валенсии. На этой дороге рос лесок. Проходя мимо, Родриго услышал смешанный говор. Из любопытства он проник в рощу. Там он застал цыган за каким-то пиром. Его появление показалось им не совсем приятным.

С приходом молодого испанца люди и животные подняли шум и лай.

Но Родриго испугать было трудно. Напротив, встреча с цыганами его развеселила. Возникло предчувствие. Будущий любовник Розы Ваноччи нашел здесь то, чего искал, так как цыгане, эта бродячая раса, занимались с незапамятных времен всеми ремеслами, кроме хороших.

— Кто здесь главный? — спросил Родриго. — Я хочу сделать ему честь моим разговором.

Величие всегда влияет на массы. Среди цыган наступило молчание. Даже собаки перестали лаять. Один из цыган встал. Это был человек лет пятидесяти, у которого не было левой руки.

— Я главарь, — сказал он. — Что тебе нужно?

— Я скажу тебе одному, и чтобы ты не подумал, что напрасно потеряешь время, возьми этот кошелек. Я дам еще столько же сейчас, если буду тобой доволен, и еще вдвое, если послезавтра буду убежден, что мое довольство тобой было неложно.

Родриго еще не кончил своей речи, как по знаку старого главаря вся банда скрылась как по волшебству. Тогда главарь приблизился к молодому испанцу и, почтительно поклонившись, сказал:

— Приказывай! В этом и будущем мире Евзегир душой и телом, с руками и ногами принадлежит тебе.

Родриго улыбнулся.

— С ногами, пожалуй, верно, что же касается рук, ты, кажется, преувеличиваешь… Мой бедный Евзегир.

— Предлагают то, что имеют, — отвечал цыган. — Счастье еще, что одна спасена пожертвованием другой.

— Из-за раны, видать, которую ты получил, совершая какое-нибудь скверное дело?

Цыган отрицательно покачал головой.

— Впрочем, — заметил Родриго, — это меня вовсе не касается! Я не желаю знать, где потеряна тобой левая рука, лишь бы правая послужила мне. Вот в чем дело: мне мешают. Если бы это был мужчина, я убил бы его. Но это женщина… Между тем я хочу, чтобы эта женщина умерла. Ты должен иметь в своем распоряжении средство освобождаться даже от женщин — средство, не оставляющее следов, по возможности такое, которое не заставляло бы страдать… Вы мастера в этом деле… Понимаешь, чего я требую?..

Старый цыган поклонился.

— Совершенно, — отвечал он. — Вам нужен яд?..

— Ты угадал. Есть он у тебя?..

— Есть, но не годится для вашей светлости. Кто хорошо платит, тому должно и служить хорошо. Но я смогу иметь через несколько минут такой яд, подобный которому не составит и ученый. Удар грома под видом капли жидкости. Но извините. Вы мне сказали, что, если будете мной довольны, то завтра дадите вдвое против того, что дали сейчас.

— Да.

— А где я найду вас, чтобы получить заслуженную плату?

— О! О! Ты человек предусмотрительный!..

— Я и мои братья — бедны, и когда нам представится случай добыть на хлеб, сознайтесь, мы совершили бы страшную глупость, если б не воспользовались случаем. К тому же, если б я обманул вас, если б яд, который я хочу дать вам, уверяя, что он верен, быстр и не оставляет никакого следа, оказался ниже своего достоинства, вы совершенно вправе не явиться на свидание… Но я спокоен! Ты не только явишься для того, чтобы заплатить мне, но и для того, чтобы получить от меня рецепт этого яда — великолепный рецепт, оставленный моим дедушкой, который он достал в Индии.

— Хорошо! Послезавтра в восемь часов вечера будь в Аламедо… Но все это слова, где же яд?..

— Его еще нет, но он сейчас будет. Не забудьте. Я просил вас подождать несколько минут. Кто умеет ждать, тому все дается.

Произнося последние слова, главарь цыганской шайки вынул из кармана маленький металлический ящик, наполненный белым порошком. Взяв две чайные ложки этого порошка, он смешал его с несколькими кусками говядины и сделал катышек величиной с куриное яйцо. Этот катышек он бросил свинье, сказав:

— Ешь и умри!..

Катышек еще не коснулся земли, как был проглочен.

Однорукий повернулся к Родриго:

— Я ее все-таки предупредил, — сказал он. — Не моя вина, если с ней случится несчастье, не правда ли?

Родриго сдвинул брови.

Старый цыган нахмурил брови.

Эта свинья могла целый месяц служить нам пищей, а через минуту она будет годна только на то, чтобы закопать ее в землю. Полагаете, что я пожертвовал ею лишь для того, чтобы посмеяться над вами?

— Для чего же?..

Одним жестом Евзегир прервал Родриго.

— Время приближается, — сказал он, — смотрите. Животное начинает страдать, и эти ее страдания доставят вам через несколько минут то, что мы желаем… Смотрите. Смерть произойдет из смерти, и смерть такая, какую вы желаете… быстрая, неумолимая… Смотрите!

В самом деле, свинья, лежавшая спокойно на траве, начала испускать почти что человеческие вопли. Вскоре страдания ее стали так сильны, что животное вскочило, но ноги были уже не в состоянии поддерживать ее тело, она перевернулась раза три и тяжело упала.

Цыган немедленно сделал круглую петлю из веревки и набросил ее на задние ноги животного, потом, перебросив другой конец веревки через толстый дубовый сук, приподнял свинью аршина на два от земли.

Через несколько секунд начались конвульсии, такие сильные, что от них дуб гнулся как тростник.

Наступила минута окончания работы.

«Смерть произойдет от смерти», — сказал цыган, и он не солгал. Пена, истекавшая из пасти животного, собиралась цыганом на медное блюдо и, перелитая потом им во флакон, переданный Родриго, была смертельным ядом.