Анна Годберзен - Скандал

– Ты не ответил на вопрос! – рявкнул в ответ сын.

Отец, со своим взрывным характером и знаменитой любовью к деньгам, кажется, уже удовлетворил кое-какие из своих амбиций. Он создал железнодорожную компанию буквально с нуля и сделал ее баснословно прибыльной, возвел многоквартирные дома на фамильных землях, пойдя при этом на небывалый риск; дважды женился на красавицах…

– Я действительно не понимаю этого, пап, – выдохнул Генри, – Чего ты хочешь?

Изабелла сердито уперлась своими маленькими локотками о стол.

– Вильям хочет баллотироваться! – выпалила она.

– Что? – поморщился Генри, не веря своим ушам, – Куда?

Его искреннее изумление немного смутило отца, и напряжение в комнате чуть ослабло.

– Я говорил со своим другом из Олбани, и он поспорил, что…

Мистер Шунмейкер замолчал и пожал плечами. Генри знал, что отец был давним другом и соперником Рузвельта, и вскинул голову приготовившись слушать дальше. – Мне нравится то, что называется службой обществу, – объявил Вильям потеплевшим и величавым голосом. – Кто сказал, что аристократы не должны участвовать в политике? Напротив. Это наша благородная обязанность. Мужчина не стоит и гроша, если не может управлять своим миром в свое время и делать его лучше и достойнее…

– Ой, вот только не надо вешать лапшу на уши мне, – перебил его Генри, закатывая глаза. Он был в бешенстве, – И куда ты хочешь избираться?

– Сначала на должность мэра, а потом… – начал отец.

– А потом – кто знает, – вмешалась Изабелла. – Если он будет президентом, я буду первой леди.

– Ну что ж, поздравляю, сэр, – Генри устало плюхнулся обратно в кресло.

– Так что больше не должно быть никаких порочащих слухов. Никаких новостей в газетах о твоих диких выходках. Никакой дурной славы, – пояснил старший Шунмейкер, – Теперь ты видишь, почему должен жениться на леди. Не на Пенелопе. На нравственной девушке, которую любят избиратели. На той, рядом с которой ты будешь достойно выглядеть. Девушке… такой как…

Генри видел, как отец прислонился к столу, притворяясь, что ему только что пришла в голову неожиданная идея. Он посмотрел на Изабеллу.

– Как Элизабет Холланд, к примеру.

– Что!? – взорвался Генри. Конечно, он знал старшую из сестер Холланд. Несколько раз он даже беседовал с ней, но это было до его отъезда в Гарвард, а тогда она еще была угловатой нескладной девчонкой. Сейчас она действительно превратилась в красавицу, ничего не скажешь. Но она столь явно была одной из них. Во всем следовала правилам, изящно пила чай и рассылала открытки с благодарностями, – Но в Элизабет Холланд нет ничего, кроме манер!

– Именно! – Отец с таким грохотом ударил кулаком по столу, что Генри поперхнулся скотчем.

Он не мог говорить, но лицо его было искажено обидой и негодованием. Худшей партии представить себе было невозможно. То, что предлагал отец, было не чем иным, как тюрьмой. Генри представил, как протекает его тихая, спокойная и размеренная жизнь, вообразил бесконечные идеально подстриженные лужайки в парке Такседо, Ньюпорте и Род-Айленде, на которых устраивали свои пикники надменные отупевшие матроны.

– Генри, – предостерег отец, взял листок бумаги и помахал им в воздухе. – Я знаю, о чем ты думаешь. Прекрати. Сейчас же! Я хочу, чтобы ты женился и остепенился. Тебе придется забыть о Пенелопе. Я даю тебе шанс, и заметь: шанс очень неплохой, – он замолчал на мгновение, – И видит Бог, если ты пойдешь против моей воли, я впишу в эту чертову бумагу имя Изабеллы и быстро вышвырну тебя на улицу. И заметь: на глазах у всех.

Мысль о нищенском существовании, сопровождавшемся обветшалой одеждой и гнилыми зубами, заставила Генри внезапно протрезветь, и взгляд его помимо воли остановился на многочисленных бутылках и графинах, выстроенных на столике. Ему вдруг нестерпимо захотелось вернуться обратно в Гарвард. Когда-то все эти книги и лекции казались ему столь бесполезными и утомительными. Но теперь он понял, что университет давал возможность проложить свой собственный путь, мог обеспечить безбедное будущее, помог бы обрести уверенность… Но было уже слишком поздно.

Его дурное поведение привело к тому, что без вмешательства отца вернуться в Гарвард невозможно. Генри молча смотрел на поблескивающие янтарные бутылки и с ужасающей ясностью начинал осознавать, что его единственный путь к богатству и независимости лежит через тихую, смертельльно скучную жизнь с Элизабет Холланд.

Идеальная служанка просыпается раньше госпожи, чтобы согреть воду для ее умывания, а вечером не отправляется в постель, пока не подготовит госпожу ко сну. Она может поспать днем, если не нужна хозяйке.

Ван Камп.Пособие по ведению домашнего хозяйства для леди из высшего общества, издание 1899 год

Лина Броуд облокотилась на подоконник и выглянула в безмолвную тьму, окутавшую парк Грамерси. Она очень устала. Сегодня вечером пришлось потратить столько времени и сил, помогая старшей из мисс Холланд облачиться в сорочку, рубашку и корсет. Мисс Холланд – и никак иначе. Она больше не Лиззи как ее звали в детстве, или Лиз, как она позволяла называть себя младшей сестре, – она мисс Холланд, младшая леди дома. Ее возвращение не очень-то обрадовало Лину. Скорее, даже огорчило. Элизабет так долго была вдали от дома, что ее личная служанка почти забыла, каково это – «прислуживать». Однако после возвращения госпожа неустанно напоминала Лине о ее обязанностях.

Девушка расправила плечи и вздохнула. Она была совсем не похожа на свою старшую сестру, Клэр, мягкую, покладистую и непритязательную, довольствующуюся чтением светских новостей в узкой спаленке на чердаке. Там они жили вдвоем. Клэр исполнился двадцать один год, она была на четыре года старше сестры, но при этом опекала Лину и заботилась о ней как о маленькой. С тех пор, как много лет назад умерла их мать, Клэр пришлось многое пережить, но она до сих пор была наивна и беззащитна, и радовалась как ребенок каждой безделушке, которую дарили ей хозяева. Липа же, как ни старалась, не в состоянии была понять и разделить искреннюю восторженность старшей сестры.

Она сидела в черном льняном платье с узким вырезом, обтягивающем ее нескладную фигуру. Сидела, наслаждаясь роскошью спальни Элизабет: небесно-голубые шелковые обои, широкая кровать из красного дуба, сияющая серебром ванна, куда через трубы подавалась горячая вода, аромат пионов, вырывавшийся из фарфоровых кувшинов. За время отсутствия своей госпожи Лина начала воображать себя знатоком в украшении интерьера. И, если бы ее спросили, она, скорее всего, сказала бы, что комнаты в доме Холландов довольно скромные и ничего особенного в них нет. Лина сидела под небольшим голландским полотном с изящной домашней сценой в массивной золотой раме и думала о том, что Элизабет по непонятным причинам совершенно не пользуется своими привилегиями.

Впрочем, Лина не испытывала к Элизабет ненависти. Она не могла ее ненавидеть, несмотря на все ее изысканные одежды и прекрасные манеры. Элизабет всегда была для Лины почти идеалом, образцом для подражания, лучом надежды на лучшую жизнь. И именно Элизабет однажды ночью, когда они еще были детьми, подговорила ее спуститься вниз и добраться до конюшни – чтобы выяснить, кто там причитает посреди ночи. Именно тогда Лина влюбилась в Вилла Келлера, который уже в те годы был необычайно красив и привлекателен.

В многоквартирных домах в то время часто вспыхивали пожары, сжигая заживо в темных комнатушках взрослых и детей. Один из таких пожаров оставил Вилла сиротой. Мальчика приютил один из бывших работодателей отца, чтобы тот потом смог ему служить. Ребенка мучили страшные воспоминания, которые не отпускали его даже по ночам: он громко рыдал во сне, если ему снился пожар. Впрочем, так продолжалось недолго. Подружившись с Линой и Элизабет, он перестал видеть кошмары.

Конечно, даже тогда между ними чувствовалось различие, но все они были детьми, и всем троим запрещалось влезать во взрослый мир Холландов – в мир роскошных вечеринок и карточных игр. Целыми днями за детьми присматривала мать Лины, Мари Броуд. Няня девочек Холланд никогда не делала различий между своими подопечными. Она частенько одинаково наказывала Вилла и Элизабет за их многочисленные шалости. Клэр была слишком робкой, чтобы присоединиться к этим проказам, а Диана – слишком маленькой. Но Лина всегда была готова позабавиться и повеселиться. Ночью они ползали по темному дому, хихикал над большими портретами предков Элизабет, воровали сигары с кухни и серебряные пуговицы из маленькой стоповой. Однажды они даже стащили игральные карты старого мистера Холланда с изображениями дам в нижнем белье и морщились, разглядывая их. Тогда, в детстве, они и правда были друзьями. Но потом вдруг в Элизабет проснулось чувство собственной важности, она осознала свое происхождение и превосходство и возвела каменную стену между собой и своими приятелями.

Лина не могла точно сказать, когда все изменилось. Может, в то время, когда умерла ее мать, и Элизабет стала заниматься с миссис Бертран, домашней преподавательницей. Лине тогда было почти одиннадцать – неуклюжая вздорная девица, помешанная на справедливости. Она не любила вспоминать о том времени. Элизабет, которая была старше всего на год, внезапно углубилась в уроки этикета: как держать чайную чашку и когда посылать письмо замужней приятельнице. И с тех пор каждый ее жест, казалось, направлен был на то, чтобы напоминать Лине, что они неравны и больше не могут быть друзьями. Элизабет превратилась в одну из девушек, о которых Клэр с завистью и благоговением читала в светских новостях и модных журналах.

Лина вела тихую размеренную жизнь и чувствовала себя одинокой, несмотря на то что днем и ночью прислуживала Элизабет и делила спальню с сестрой и еще с одной служанкой. Она не решалась поддерживать детскую дружбу с Виллом без помощи Элизабет, хоть втайне и мечтала об этом. Все эти годы Лина украдкой наблюдала за ним со стороны и видела, как он превращался в высокого статного юношу, становясь еще более красивым. Время от времени от экономки, миссис Фабер, до нее доносились слухи о его пьянстве и драках, и это еще сильнее подстегивало ее любопытство. Только этой весной, после отъезда Элизабет, она на время с радостью освободилась от своих регулярных обязанностей, и они с Биллом вновь стали друзьями. Когда он заканчивал работу, они курили, смеялись, подшучивали над миссис Фабер. Вместе представляли, как стали бы жить, если бы были богаты и свободны. Раньше Лина всегда удивлялась, почему его так редко видно и где он все время пропадал. Теперь она знала, что он вовсе не предавался порокам, а каждое свободное от работы мгновение проводил над книгами. Он интересовался литературой и политикой, читал о теории демократии, о европейских странах и был уверен, что человек умный и целеустремленный, живя на Западе, может добиться успеха, может обрести счастье. Лина готова была слушать его бесконечно. Но вот минула весна, и лето подходило к концу, а она все еще не находила случая сказать Виллу, что тоже хочет уехать. С ним. Сказать, что любит его…

Чудесное уединение в сумерках было внезапно прервано стуком копыт. Перед домом остановился один из семейных экипажей, и Виллу пришлось спуститься с козел, чтобы открыть двери для леди. Лина невольно залюбовалась его подтянутой фигурой, широкими плечами, сильными загорелыми руками. Элизабет вышла первой, протянув руку Диане, которая выглядела довольно усталой, но при этом трещала без умолку. Затем Вилл помог выйти миссис Холланд, и одна за другой женщины направились к дверям дома. Лина слышала, как Клэр приветствовала их, в то время как Вилл повел лошадей к конюшне.

Она знала, что скоро ей вновь предстоит подниматься по главной лестнице, и почувствовала, как в груди растет недовольство. Элизабет вернулась домой, и Лине теперь придется готовить свою юную госпожу ко сну, а самой при этом не спать до самого утра. При одной лишь мысли об этой обязанности, от которой она уже успела отвыкнуть за долгие месяцы, по телу пробежала дрожь негодования. Она заставила себя слезть с подоконника, быстро выбежала из комнаты Элизабет и помчалась по длинному, застеленному коврами коридору. Через пару мгновений она уже была у задней лестницы для слуг и затем понеслась вниз, прыгая через две ступеньки.

Приближаясь к кухне, Лина услышала, как господа поднимаются по главной лестнице. Она помедлила, размышляя, какое наказание ждет ее, если она проигнорирует свои обязанности в первую же ночь после возвращения мисс Холланд. Но ей так хочется рассказать Виллу обо всех французских замашках госпожи! Хочется, чтобы он рассмеялся, хочется развеселить его. И может быть… может быть, она сможет наконец-то поведать ему о своих чувствах. Эти мысли прибавили ей сил, и она бросилась через кухню к кладовой, которую Элизабет в детстве использовала для побегов от бакалейщика.