Виктория Александер - Скандальная страсть

Но даже принцессе нужны приятные воспоминания.

– Я люблю осень, шампанское и шоколад. Мне нравится, когда я не знаю, что ожидает меня за следующим углом в городе, в котором раньше не бывала, или за следующим поворотом дороги в стране, которую прежде не посещала. Люблю бродить по новым местам, не до конца отдавая себе отчет в том, где нахожусь, а потом неожиданно обнаружить, что я в Афинах, или в Риме, или в Вене и что просто-напросто начинается новый великолепный день путешествия. Люблю смотреть, как солнце встает из моря и как оно в море опускается. Люблю бывать в таких местах, как это, и чувствовать себя ничтожной по сравнению с теми, кто существовал до меня. Люблю стоять на краю бесконечной пустыни и понимать, что я самое малое из огромного числа Божьих созданий. – Она мечтательно улыбнулась. – И я люблю штормы в океане.

– И?.. – многозначительным тоном тихо спросил Дэниел.

– И… – она вдохнула поглубже и отбросила все мысли об осторожности, – и мне нравится, как вы смотрите на меня – словно вы голодны и утолить этот голод могу только я одна. Мне нравится темное богатство ваших глаз. Нравится заглянуть в них и что для этого нужно посмотреть вверх. Нравится, что когда я это делаю, то ощущаю, как внутри у меня что-то тает. Нравится ваш смех. Нравится, что я узнаю о вашем приближении, еще не видя вас. Нравится, что, когда вы меня целовали, остальной мир исчез. – Корделия смело взглянула ему в глаза, стараясь выдержать их темный огонь. – Нравится, что в ваших объятиях я чувствовала себя так, словно именно там мне и положено быть.

– Должен сказать, мы много знаем друг о друге, мисс Палмер.

– Возможно, и так, мистер Льюис.

– Хотя существует еще много такого, что нужно узнать.

– Несомненно.

– На это может потребоваться уйма времени. Возможно, годы.

– Времени предостаточно. – Если он собирался сказать то, о чем она думала, то он, вероятно, хотел сказать, что время бежит быстро. Корделия сделала глубокий вдох. – Мистер Льюис.

– Мисс Палмер, – в один голос с ней произнес Дэниел, а затем кивнул. – Я пришел к выводу…

– На самом деле я должна сказать вам…

– Я думаю, это единственно правильное…

– Пока мы не зашли слишком далеко… – Корделия замолчала. – Если мы оба будем говорить одновременно, то никогда ни в чем не разберемся.

– А разобраться необходимо во многом. Но, пожалуй, сейчас не время и не место.

– Пожалуй, так. – Она окинула взглядом каменные фигуры, продолжавшие хранить свои тайны и после тысячелетий молчания.

– Я понимаю ваше нежелание позволить мне навестить вас и объясняю его вашим положением в доме.

– Да, конечно, из-за моего положения это несколько неудобно, – охотно согласилась Корделия.

– Тем не менее завтра я приду к вам с визитом. – Он решительно встретился с ней взглядом. – Честно говоря, мне надоела та игра, в которую мы играем.

– Правда? – Она с трудом заставила себя улыбнуться. – Я считала это своего рода приключением. Мне не хотелось бы, чтобы оно закончилось.

– Думаю, вы правы, и мне тоже не хотелось бы, чтобы все закончилось. Однако мне пришло в голову, что самое интересное из приключений как раз только начинается. – Дэниел с улыбкой предложил ей руку. – Но хватит говорить о настоящем. Полагаю, вы знаете обо всем этом гораздо больше, чем я.

– О чем – об этом? – У нее округлились глаза.

– О статуях, о скульптурах, о реликвиях Древнего Египта. – Он пристально посмотрел на Корделию. – А вы подумали, о чем я говорю?

– Я подумала, вы говорите обо всем том, что имеет отношение к… характеру приключения, которое я, возможно, затеяла. – Она молча выругала себя. Как может умная женщина выставлять себя настоящей идиоткой? – О Древнем Египте я тоже, пожалуй, немало знаю, но о современном Египте знаю намного больше.

– Тогда, мисс Палмер, – он сделал выразительную паузу, – не окажете ли мне большую честь стать… – она с испугом взглянула на него, а Дэниел улыбнулся ей, – моим гидом?

Долгое мгновение они молча смотрели друг другу в глаза, затем Корделия тоже улыбнулась:

– С огромным удовольствием, мистер Льюис. – Взяв его под руку, она указала на ближайшую скульптуру: – Давайте начнем отсюда. Эта огромная голова найдена в Карнаке и, как уверяют, принадлежала Тутмосу Третьему.

На протяжении нескольких следующих часов Корделия водила Уоррена по галереям, отведенным египетским божествам и правителям, и показывала ему сфинксов с человеческими головами и с головами ястребов и львов. Они побывали в зале, посвященном Ликее, и посмотрели скульптуры Ксантина, обсуждали различия между египетскими скульптурами и более утонченными произведениями греков. И Корделия не могла припомнить, когда последний раз так приятно проводила утро. Вопросы Уоррена были умные, его наблюдения глубокие, а его чувство юмора занятное. Корделия поняла, что они действительно подходят друг другу – но это не имело значения.

Сегодня она и Уоррен странствовали по прошлому, а завтра, она не сомневалась в этом, он заговорит о будущем. Значит, ей остается только этот вечер, чтобы исправить всю эту путаницу, во всем признаться и сказать Уоррену, что у них нет общего будущего. И кто-то, несомненно, будет страдать. Сердце Корделии сжалось от страха, что она может разбить Уоррену сердце и что разобьется сердце не только у него.

Моя дорогая леди Корделия!

Я, вероятно, обидел Вас, поэтому прошу принять мои извинения. Конечно, Ваша точка зрения вполне обоснованна, и если я не могу искренне согласиться с Вами, то, безусловно, принимаю, что Ваша позиция и моя сформированы конкретными историческими событиями в наших странах и окружающей нас жизнью. Ошибочно истолковав Ваше чувство преданности своей родине, я предпочел подчеркнуть конфликт между нашими странами, а не связи, соединяющие их. За это я должен попросить у Вас прощения.

Наше сходство намного сильнее наших различий, и, конечно, у нас очень много общего…

Сидя в экипаже, остановившемся неподалеку от дома, в котором Уоррен жил вместе с мистером Синклером, Корделия старалась собрать все свое мужество. Она ни в коем случае не могла допустить, чтобы он явился к ней с визитом. Ходжес, тетя Лавиния, Сара, а теперь и Уилл – кто-нибудь из них непременно скажет ему правду раньше, чем самой Корделии представится такая возможность. Все очень скверно, но может стать еще хуже. Нет, она должна все рассказать Уоррену, и рассказать сейчас – больше откладывать нельзя.

Когда из дома вышел высокий темноволосый мужчина, Корделия решила, что это, должно быть, мистер Синклер, и с неохотой призналась себе, что он действительно красив. Что ж, если ей придется выйти замуж за высокомерного самодовольного осла, то пусть он будет хотя бы внешне привлекательным. Правда, его последнее письмо написано в удивительно примирительном тоне. Корделия сделала вывод: Уоррен, возможно, прав. Мистер Синклер, вероятно, боится этого брака, как и она. Остается еще две недели до возвращения ее семьи из Брайтона и до того, как Корделия лично встретится с ним. Нужно надеяться, что к тому времени она смирится со своей неминуемой судьбой.

Сегодня вечером Корделия должна сделать то, что уже и так слишком долго откладывала. Она должна взглянуть фактам в лицо и признать, что влюблена в Уоррена Льюиса – влюблена безумно, страстно и на всю жизнь. Но сейчас она должна сказать «прощай».

Корделия могла отказаться от брака с мистером Синклером. В этом случае семейный капитал пострадал бы, но, вероятно, не был бы полностью потерян. Однако ее семья, в первую очередь отец, давала ей все, что она хотела. Отец дал ей возможность путешествовать, в широком смысле слова подарил ей весь мир. Самое меньшее, что она могла сделать в ответ, – это убрать морщины тревоги с его лица и его отчаяние. Таков долг дочери, долг взрослого человека, долг принцессы.

Она должна сказать Уоррену правду, пока он не узнал ее от кого-нибудь другого.

Когда кучер помог Корделии выйти из экипажа, она поднялась к парадной двери и постучала. Крайне неприлично приехать без сопровождения, но разве теперь это имело какое-либо значение? Сейчас Корделия меньше всего заботилась о соблюдении приличий. Она собиралась сказать любимому человеку, что она совсем не та, за кого он ее принимает, что готовится по расчету выйти замуж за другого – за его работодателя, к тому же лучшего друга. Через несколько минут Уоррен возненавидит ее, а ее сердце будет разбито – и все это натворила только она сама.

Дворецкий отворил дверь. Корделия заставила себя приветливо улыбнуться.

– Будьте добры, я хотела бы увидеться с мистером Льюисом.

Дворецкий окинул ее оценивающим взглядом, решая, к какой категории ее отнести, а затем впустил в холл.

– Сожалею, мисс. Мистера Льюиса сейчас нет.

– Вы уверены? – Корделия нахмурилась.

– Совершенно уверен. Он вышел через эту самую дверь не далее как две минуты назад.

– Вы говорите – две минуты? – Она уставилась на дворецкого. – Джентльмен, вышедший из дома, – мистер Льюис? Мистер Уоррен Льюис?

– Единственный мистер Льюис, проживающий здесь.

– Вы уверены, что это был не мистер Синклер? А вы не могли ошибиться?

– Я никогда не ошибаюсь, мисс. – Дворецкий обиженно засопел.

– И никто больше не выходил? Я имею в виду за последние несколько минут?

– Никто не входил и не выходил, мисс.

Корделии в голову пришла ужасная мысль – ее водили за нос.

– А мистер… Синклер дома?

– Да, мисс, он в конторе.

– Скажите мне, – она доверительно понизила голос, – он похож на мистера Льюиса?

– Они примерно одного роста и телосложения, и волосы у них одинакового цвета. Да, мисс, они вполне могли бы быть братьями. – Наклонив к ней голову, дворецкий тоже понизил голос: – Хотя могу авторитетно заверить вас, что не все американцы выглядят одинаково.

– Приятно это знать. – Корделия на минуту задумалась. Нет, этого, конечно, не может быть. – А мистер Синклер похож на пирата?

– На пирата, мисс?

– У него есть шрам? Вот здесь? – Она коснулась рукой своего лба над правой бровью.

– Да, мисс, есть.

– Понимаю. – От потрясения у Корделии остановилось дыхание. Мужчина, которого она знала как Уоррена Льюиса, на самом деле Дэниел Синклер… Дэниел Синклер? Тот самый человек, за которого она должна выйти замуж?

– Мисс?

Ее пират – это высокомерный, самодовольный осел? И все это время он ее обманывал? Да он не только пират, но еще и негодяй.

– Вы так побледнели, мисс. Вам нехорошо? – с вежливой заботливостью спросил дворецкий.

– Мне? – рассеянно пробормотала Корделия, почти не слыша его слов.

Уоррен – или Дэниел, или кто бы он ни был – целовал ее! Какая наглость! Он ее целовал, но что еще хуже, она целовала его, даже не подозревая, что целует Дэниела Синклера, а думая, что целует Уоррена Льюиса – приятного, благородного, честного Уоррена Льюиса.

А кого целовал Дэниел Синклер? Не ту женщину, на которой собирался жениться. О нет, он целовал совершенно другую женщину! Он целовал Сару Палмер. Мерзавец! Скотина! То, что Корделия опрометчиво поцеловала не того мужчину, за которого должна выйти замуж, не шло ни в какое сравнение с его поведением. И вряд ли стоило обращать внимание на то, что она вела себя так же нечестно, как и он. Корделия пришла в ярость, она злилась и возмущалась до глубины души.

– Вам уже лучше, мисс?

– Что?

– Ваше лицо снова порозовело. Но, быть может, вам все же лучше сесть?

– Нет, благодарю вас, я прекрасно себя чувствую, – уверенно ответила Корделия, понимая, что говорит правду. Очевидно, гнев в такой степени принес с собой поразительное чувство спокойствия, что позволит лучше осмыслить неожиданное открытие, обдумать дальнейшие действия.

Слава Богу, она все-таки влюбилась в правильного американца! Какая досада, что теперь ей придется задушить его голыми руками.

Корделия для уверенности вдохнула и послала дворецкому свою самую очаровательную улыбку, которую она испробовала на портье, швейцарах и управляющих отелями, чтобы получить наилучшее обслуживание, и которая никогда не подводила ее.

– Скажите, как вас зовут?

– Гиллиам, мисс.

– Итак, Гиллиам, не окажете ли мне любезность доложить мистеру Синклеру, что мисс Палмер здесь и хочет видеть мистера Льюиса?

– Конечно, мисс, но мистера Льюиса сейчас нет.

– Я это знаю, и вы это знаете, и мистер Синклер, вероятно, это тоже знает, но чего он не знает, так это того, что я это знаю. И мне хочется, чтобы тот факт, что я это знаю, остался нашим с вами секретом.