Карен Робардс - Скандально известная

– Это у вас хорошо получается, – вкрадчиво пробормотал он, вспомнив, как она кормила его бульоном.

Искушение подразнить ее было слишком велико. Габриэлла гневно стиснула губы, сдерживая раздражение, и продолжала делать свое дело.

Утолив жажду, он поймал ее запястье и задержал руку, сжимавшую пустую ложку. Кожа Габриэллы была шелковистой, а кости такими тонкими, словно их выдули из стекла.

Запястье напряглось, окаменело, и Габриэлла с опаской посмотрела ему в глаза.

– Спасибо за заботу, – сказал он так тихо, что Джим ничего не услышал.

Габриэлла не просто смутилась; в ее глазах мелькнул страх.

Ее реакция его несказанно удивила. Кончиками пальцев Уикхэм ощутил, что у нее участился пульс.

Невольно посмотрев на ее рот, он увидел, что губы Габриэллы слегка раскрылись и с трудом втягивают воздух. Уикхэм смутно помнил, что уже называл эти губы зовущими.

Если это было верно тогда, то теперь – верно вдвойне.

В тот же миг ее рот плотно сжался. Подняв глаза, Уикхэм понял, что она тоже помнит об этом. Она резко встала и освободила запястье.

– Пожалуйста, – холодно ответила Габриэлла и отвернулась, не добавив к сказанному ни слова.

Она поставила стакан на столик, положила ложку и повернулась к Джиму:

– Я иду спать. Спокойной ночи.

А затем молча исчезла в соседней спальне. Он хмуро следил за тем, как она осторожно закрыла за собой дверь.

Спустя мгновение щелкнул замок, возвестивший о том, что дверь заперта.

Оставшись наедине с Джимом, он недовольно посмотрел на старого грума и сказал:

– Можешь позвать Барнета.

В тот вечер Уикхэму стало намного легче. Большую часть времени он спал, но когда бодрствовал, то чувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки.

Эту весть, обрадовавшую весь дом, Габби узнала от Барнета, после чего решительно заявила, что «брат» больше не нуждается в ее помощи. Уикхэм был слишком опытным сердцеедом, а она оказалась слишком чувствительной к его чарам. Оставалось только одно; держаться от него как можно дальше.

Теперь, когда жизни пациента больше ничто не угрожало, она воспользовалась этим как предлогом, чтобы отказаться от дежурств у его постели. Раненый пришел в себя, и уход за ним можно было без опаски поручить слугам. Согласно словам Барнета, его светлость больше не бредил, так что разглашения секретов отныне можно было не опасаться.

Хотя Уикхэм по-прежнему лежал пластом, от посетителей не было отбоя. Видимо, раньше они воздерживались от визитов, опасаясь расстроить и без того опечаленных домочадцев. Судя по всему, весть о несчастье с графом облетела все лондонское высшее общество со скоростью света. От леди Сэлкомб пришла записка, предписывавшая племянницам явиться к ней в назначенный час через три дня. Визитные карточки оставляли десятки людей; у двери особняка выстроилась целая очередь. Поскольку сам Уикхэм был недоступен, принимать посетителей приходилось Габби.

Одним из первых стал лорд Денби, заявивший о своей тесной дружбе с раненым. Он явился в тот день, когда Габби сложила с себя обязанности сиделки. Вежливо осведомившись о самочувствии больного, лорд четверть часа открыто флиртовал с Клер.

Вскоре тем же занялись достопочтенный мистер Пул, лорд Генри Рейвенби и сэр Барти Крейн. Эти господа явились без предупреждения, но Габби, помнившая, что конечной целью ее махинаций является выгодное замужество Клер, которое освободило бы ее от всяких обязательств перед лежавшим наверху мошенником, оказала им всем гостеприимство, на которое был способен особняк Уикхэмов.

Чуть менее любезно была встречена леди Уэйр, которая вплыла в гостиную сразу после того, как вышеперечисленные господа ушли, посылая Габби и Клер воздушные поцелуи, словно давним друзьям. Означенная дама присоединилась к кружку избранных леди, поахала насчет несчастного случая с графом, а потом начала с жаром излагать последние светские сплетни.

Хотя она пробыла в доме не больше предусмотренной этикетом четверти часа, после ее ухода Габби испытала абсолютно не соответствовавшее случаю облегчение. Виновато в этом было не столько вызвавшее восхищение Клер платье гостьи из небесно-голубого шелка, явно созданное специально для того, чтобы демонстрировать грудь (то, что грудь у нее великолепная, вынуждена была признать даже Габби), сколько записка, которую леди Уэйр сунула ей в руку перед уходом.

– Это наверняка доставит бедняге Уикхэму удовольствие, – с многозначительной улыбкой сказала леди Уэйр.

Габби, не сумевшая придумать вежливого предлога для отказа, приняла запечатанное послание и заставила себя улыбнуться в ответ, поборов яростное желание смять billetdouce[5] в кулаке.

Но еще большее раздражение вызвало у нее то, что, передав записку Стайверсу с указанием вручить ее адресату, она никак не могла избавиться от сладкого запаха духов, которым было пропитано письмо. Габби долго терла пальцы мылом, полностью сменила одежду, но слащавый запах по-прежнему преследовал ее.

Возможно, сам Уикхэм был в этом не виноват, и все же список его прегрешений стал длиннее.

В последующие два дня их посетили весьма лестные визитеры: оставили свои карточки леди Джерси (видимо, старая подруга их тетушки) и сопровождавшая ее графиня Ливен. Взволнованная Туиндл сообщила, что эти дамы являются патронессами «Альмака», самого фешенебельного женского клуба, и что с ними нужно держаться как можно вежливее.

– Понимаете, там принимают только избранных особ, – сказала она Габби и Клер, которые с благоговейным страхом рассматривали коллекцию визитных карточек. – Этот клуб в просторечии называют «ярмаркой невест». Если девушку там отвергают, это сказывается на ее шансах выйти замуж самым роковым образом. Стоит только патронессам посмотреть на вас косо, как… Но, конечно, вам это не грозит. В вас, мисс Клер, а также в мисс Габби и мисс Элизабет нет ни одного изъяна.

– Туиндл, может быть, вы и правы, но мне кажется, что стоит тетушке остаться недовольной, как леди Джерси и подобные ей перестанут быть столь любезными, – возразила Габби, усталая после очередной бессонной ночи. Кроме того, у нее слегка болела голова, однако все это было пустяками по сравнению с необходимостью заручиться поддержкой тетушки.

Поэтому ровно в четыре часа назначенного дня Габби и Клер поднимались по ступенькам дома леди Сэлкомб на Беркли-сквер. Поскольку Бет еще не выезжала, ее избавили от участия в экспедиции, за что она была безмерно благодарна сестрам. Однако культурная программа, разработанная Туиндл и предусматривавшая посещение какого-то затхлого музея с мраморными греческими статуями, девочку разочаровала.

Бет недовольно пробурчала, что эти статуи могут любого вогнать в краску, что они дурацкие, разбитые и что лично ей все это неинтересно. После чего Туиндл прочитала ей еще одну лекцию о том, что молодым леди не пристало пользоваться просторечиями и что они обязаны объясняться на классическом английском языке. После чего Бет надулась и уехала в довольно мрачном настроении.

Габби, рассказавшая Клер эту историю по дороге, еще улыбалась, когда им открыл дверь лакей и сообщил, что тетушка ожидает их в гостиной.

Она продолжала улыбаться, пока сестры шли по лестнице. Рассказывая о стычках Бет с Туиндл, Габби надеялась отвлечь Клер: сестра, впервые шедшая к тетушке, трепетала от страха. Это отчасти помогло. Клер улыбнулась, но по-прежнему была бледна.

«И все же более очаровательной девушки в этом сезоне в Лондоне не будет», – с-гордостью подумала Габби. От сестры в платье из лимонно-желтого муслина, отделанном под грудью золотыми лентами, и прелестной соломенной шляпке нельзя было отвести глаз.

Однако важная пожилая леди, которая при виде девушек, вошедших в гостиную, встала, отложила вышивку и смерила обеих критическим взглядом, очевидно, думала иначе.

– Ну, – сказала она ворчливым баритоном, настолько похожим на голос их покойного отца, что Габби слегка вздрогнула, – думаю, я должна считать себя польщенной, что вы наконец соблаговолили сообщить мне о своем приезде.

Увидев расширившиеся от страха глаза Клер, Габби вздернула подбородок. Чем бы ни обернулся этот визит, она не желала, чтобы их запугивали. Достаточно и того, что этим всю жизнь занимался отец.

– Добрый день, тетя, – холодно сказала Габби, протягивая руку.

На ней было платье из ярко-оранжевой тафты, голову украшала белая кружевная шляпка, и она знала, что тоже выглядит неплохо, хотя, конечно, до Клер ей далеко.

Августа Сэлкомб прищурила маленькие глазки и еще раз оглядела племянниц. Она не была красавицей даже в юности, а сейчас (на вид ей было уже за шестьдесят) относилась к тому типу женщин, которых называют «боевой топор» – ростом в добрых шесть футов, с мужеподобной фигурой, угловатым большеносым лицом и седыми косами, короной уложенными на макушке. Словно стремясь подчеркнуть цвет волос, она надела платье из светло-серого люстрина, бывшее модным несколько лет назад.

– Что ж, я рада, что по крайней мере ты не полное ничтожество. И что тебе хватило ума одеться соответственно возрасту. Судя по тому, что мне приходится видеть, это искусство в наши дни почти утеряно.

Произнеся этот двусмысленный комплимент, она пожала руку Габби, а затем начала буравить глазами Клер. Бедняжка Клер задрожала как осиновый лист и инстинктивно сделала книксен. Леди Сэлкомб громко хмыкнула.

– Девочка, ты похожа на свою мать. Та была красавица, но глупа как пробка. Иначе она не вышла бы замуж за Уикхэма. – Тетушка Августа издала короткий смешок. – Будем надеяться, что ты окажешься умнее. – Она снова посмотрела на Габби. – Ты тоже похожа на свою мать, но если у Софии и было какое-то подобие характера, лично я никогда этого не замечала. Однако у тебя он, кажется, есть. Ну что ж, садитесь.

Сестры сели, и им тут же подали чай. Леди Сэлкомб поднесла к губам чашку из тонкого фарфора и посмотрела на Габби.

– Я слышала, что Уикхэм ранил сам себя. Экая глупость! Это правда?

Габби изложила версию происшедшего, предназначенную для посторонних, и леди Сэлкомб неодобрительно фыркнула.

– Вот олух! Неужели и у этого мозги набекрень? В конце концов, теперь он глава нашей семьи, а если он действительно такой простофиля, то еще наделает дел. Ну ладно… Судя по тому, что я слышала, он малый красивый, но мерзавец порядочный: пробыл в городе две недели, а навестить тетку так и не удосужился. Что ты об этом думаешь, а? – спросила она, осуждающе глядя на Габби.

– Мэм, я бы не хотела отвечать за грехи брата, – спокойно ответила Габби, прихлебывая чай. Леди Сэлкомб засмеялась.

– Слушай, Габриэлла, а ты мне нравишься! Твой папаша… ну ладно, о мертвых плохо не говорят, но ты должна знать, что мы никогда, не ладили. Я даже не ездила на его похороны. Наверно, ты читала письмо, которое он прислал мне, когда я предложила ввести тебя в свет. Чушь какая! Ну ладно… – Леди Сэлкомб покачала головой, потом нахмурилась и смерила Габби взглядом от пят до макушки. – Он написал, что ты калека.

– Неправда, Габби не калека! – вступилась за сестру Клер.

Зная, как она напугана (Клер никогда не отличалась смелостью), Габби слегка улыбнулась ей, а потом снова посмотрела на тетку.

– Я хромаю, мэм.

– Я этого не заметила.

– Это бывает заметно только тогда, когда Габби устает или долго ходит пешком. Обычно она не хромает. – Щеки Клер, бросившейся на защиту сестры, разрумянились.

Леди Сэлкомб пристально посмотрела на Клер.

– Значит, у тебя есть язык? Я уже начинала сомневаться. А где же ваша третья? Я думала, у Мэтью было три дочери.

– Бет осталась с гувернанткой. Ей всего пятнадцать лет.

– Гм-м… Я бы с удовольствием посмотрела на нее.

– Мы будем счастливы принять вас у себя на Гросвенор-сквер, – любезно ответила Габби.

– Пожалуй, я так и сделаю. Сами знаете, мой Сэлкомб умер десять лет назад, а детей у меня нет. Если не считать вас обеих, вашей сестры и брата, моими ближайшими родственниками являются Томас и его девочки. Но если вы с ними знакомы, то знаете, что это не та родня, с которой хочется проводить время. Учитывая это, я хотела бы познакомиться с вами четверыми поближе.

– Вы окажете нам большую честь, мэм, – с улыбкой ответила Габби.

Леди Сэлкомб поставила чашку и бросила на Габби проницательный взгляд.

– Я не люблю ходить вокруг да около и никогда не любила, так что можешь быть со мной откровенной. Вы приехали в Лондон, чтобы устроить будущее?

Габби тоже опустила чашку.

– Да, мэм. Именно так.

Леди Сэлкомб смерила взглядом смутившуюся Клер, а затем снова обратилась к Габби:

– Что ж, если я еще не выжила из ума, это ей легко удастся. Найти мужа для тебя будет труднее, но надежду терять не надо. Может быть, найдется какой-нибудь вдовец с детьми. Ты любишь детей?