— Да как ты можешь говорить такое? Ты ничего не знаешь о Блэке! Я ничего не знаю о нем!

— А что тут знать? Он граф, богат, безумно влюблен в тебя. И желает тебя. Каждый его взгляд свидетельствует об этом. Он не может оторваться от тебя. Да он практически пожирал тебя глазами во время ужина.

— Я не знаю его, Люс. Ни его прошлого, ни будущего, ни его дум, ни мечтаний. Не представляю, какой он на самом деле человек. Между нами нет ничего, кроме странной и в достаточной степени тревожащей меня вспышки желания, — ответила Изабелла, кусая губы.

Не в силах устоять на одном месте, она принялась ходить по комнате. Люси внимательно наблюдала за ней с кровати, удивленно склонив голову.

— Исси, думаю, тебе лучше рассказать мне, что случилось в библиотеке.

Никогда! Ах, она никогда не признается ни единой живой душе, как бесстыдно вела себя. Боже, ей даже не пришло в голову отклонить его предложение. Он трогал ее там, и она не воспротивилась, наоборот, просила еще, ободряла его своими стонами, страстными вздохами, более подходящими портовой шлюхе.

Он обольщал неспешно, постепенно и ой как соблазнительно задирая юбки. Блэк дал ей кучу времени, чтобы отказаться, но она этим не воспользовалась. Ни разу. К тому моменту, когда он развернул ее к себе лицом, все ее нравственные самоувещевания испарились, и опасное немыслимое поведение подстегнул отчетливый голос желания. Она хотела его. И он дал ей это, и даже больше.

Это произошло так… освобождающе. Ей понравилось чувство быть желанной другим человеком столь яростно и безрассудно. Теперь же, после того как все закончилось, Изабелла испытывала ужас от легкости своего падения. И боялась не только этого. Ее пугало то, чем она стала. Страшило, что, подобно матери, способна думать лишь о следующей встрече с ним, о его обжигающих прикосновениях.

— Ох, Исси, — раздраженно заметила Люси. — Только посмотри на себя. Готова протереть своими ногами ковер до дыр. Ради всего святого, ты не отправишься в ад из-за нескольких поцелуев и невинных ласк.

Неуважительное высказывание Люси возмутило ее. Как она может так легко воспринимать то, что буквально разъедало ее изнутри?

— И не смотри на меня так! — воскликнула Люси, когда Изабелла присела, не сводя с кузины глаз. — Тебе вполне позволительно испытывать симпатию к лорду Блэку. Он красивый, таинственный мужчина. Осмелюсь даже назвать его мечтой любой женщины. И он желает тебя. Как можно это отрицать? Как можно от этого отказываться? Если бы какой-нибудь мужчина хотел меня с такой страстью, — продолжала Люси, — я бы не задумываясь приняла то, что он предлагает.

— Да, ты и тебе подобные способны на это. Другие нет.

— Что ты имеешь в виду, говоря «я и мне подобные»? — вскричала Люси, подскакивая на кровати. — Это настоящее оскорбление!

— Я говорю о свойственном аристократии пороке поступать так, как заблагорассудится, не задумываясь о последствиях. Однако простые люди, такие как я, не могут себе этого позволить, в противном случае все закончится очень печально.

— Ах, только не надо использовать в разговоре со мной этих оправданий, Изабелла. Ты сама ведешь жизнь аристократки, и она тебе по душе. Ты не имеешь права задирать на нас нос. А кроме того, какое это вообще имеет ко мне отношение — мы говорим о Блэке и том, что он делает с тобой. Ты всего лишь маленькая испуганная мышка, боишься взять то, чего тебе так хочется. Я в жизни бы так не поступила.

— Потому что ты испорченная! — разъяренно возразила Изабелла, сама не понимая, откуда взялся этот внезапный приступ гнева. Она лишь почувствовала, как что-то внутри ее взорвалось и выплеснулось, словно морской прибой о скалистые камни. — Ты думаешь только о себе, о своем собственном удовольствии. Тебя не заботит, что случится и что кто-нибудь может пострадать оттого, что ты потворствуешь своим желаниям!

— Да как ты смеешь! — воскликнула Люси. — Значит, вот что ты обо мне думаешь? Ругаешь меня потому, что я следую голосу своего сердца? Думаешь, я слепа в отношении Сассекса? Что же, тебе следует чаще смотреться в зеркало, Изабелла, ибо ты поражена той же слепотой! Блэк хочет тебя и ты хочешь его! Ты просто слишком напугана, чтобы позволить себе принять это. Ты все еще та бродяжка из Йоркшира, забившаяся от страха в свою норку, отказывающаяся наслаждаться жизнью из-за того, что твоя мать сотворила со своей собственной судьбой.

— И что дальше? — не сдерживаясь, крикнула Изабелла, когда они сошлись лицом к лицу, осыпая друг друга бранью. — Я уступлю ему, а он устанет от меня и бросит. Моя репутация будет запятнана. Нет, я не могу этого позволить. Мне не нужно то, что он предлагает. Лучше уж я останусь трусливой йоркширской бродяжкой. По крайней мере, я знаю ее. А та личность, которую ты хочешь из меня слепить, — жалкое создание, живущее исключительно ради собственного удовольствия, отдаваясь едва знакомому мужчине, — мне неизвестна.

— Ага, а то, что предлагает тебе Уэнделл Найтон, лучше? Да он даже не соизволил поприветствовать тебя надлежащим образом или сопроводить к столу! Ты растрачиваешь себя на мужчину, которому нужна только потому, что способна улучшить его общественное положение и открыть перед ним закрытые прежде двери.

Ее слова разили наповал, подобно удару острого кинжала прямо в сердце. И, несмотря на испытываемую боль, Изабелла сознавала, что кузина права. В каком-то смысле и Найтон, и она сама использовали друг друга.

— Зачем ты портишь себе жизнь? Боже мой, — гневно продолжала Люси, — ты получила то, что доступно совсем немногим в этом мире. Тебе дали второй шанс, и ты готова растратить его на нечто холодное, расчетливое и безопасное!

— Нет ничего плохого в том, чтобы стремиться к безопасности.

— Это неправильно, Исси, — убеждала ее Люси. — Нельзя продавать свою душу за комфорт и безопасность вместо того, чтобы дарить ее мужчине, которого ты хочешь.

— Ты можешь думать так, потому что никогда не беспокоилась ни о чем более существенном, чем сумма денег «на булавки» и возможность ее увеличения, чтобы купить все, что угодно. Ты можешь отдать тело и душу ради удовлетворения своих чертовых прихотей, потому что глубоко внутри осознаешь, что твой отец обладает влиянием и властью. Он может сделать любого мужчину твоим. В моем случае все совсем иначе.

— Неправда, и ты упрямо отказываешься это замечать. Ты предпочитаешь трусливо прозябать в своей фальшивой безопасности, а не жить в полную силу. Да ты чуть не погибла и вот получила еще один шанс, который отказываешься использовать. Тобой управляют страхи прошлого.

— Возможно, если бы ты знала, что такое нужда, а не получала все блага мира на серебряном блюдечке, представляла бы, каково это — не иметь ничего, и поняла бы мои чувства. Однако ты в своей обычной манере переводишь разговор на то, что бы сделала на моем месте, что чувствовала бы, если бы была мною. Пойми, ты — не я, и никогда-никогда не узнаешь, что значит расти так, как росла я.

— Так вот что ты действительно обо мне думаешь! По-твоему, я испорченное, избалованное, эгоистичное и неблагодарное существо.

— Да! — выкрикнула она и немедленно захотела взять свои слова обратно. — О нет, Люси, не совсем…

Разъяренное выражение лица кузины заставило Изабеллу потянуться, чтобы успокоить ее, однако Люси, сверкнув изумрудными глазами, отмахнулась от нее и побежала к двери.

— Знаешь что, Изабелла, ты ведь тоже совсем не понимаешь меня. Ты гораздо более избалованная и испорченная, чем я, потому что отказываешься от того, к чему я стремилась всю жизнь, от того, что предлагает тебе Блэк. И послушай меня, я почти ненавижу тебя за то, что ты готова отбросить это ради равнодушного уважения и едва заметного влечения со стороны Уэнделла Найтона. Тебе достался бесценный дар, который невозможно купить ни за какие деньги, — подлинное желание, осмелюсь сказать, любовь. Мой дорогой папочка, — яростно прошипела она, — не способен купить мне этого.

Изабелла аж подпрыгнула на месте, когда Люси с силой захлопнула за собой дверь, и в отчаянии упала на пол, отдавшись нахлынувшему на нее потоку слез.

Люси не права. Она ничего не понимает, особенно Блэка, и ее страх перед неукротимой страстью. Страсть погубит женщину, у которой нет ничего за душой. Она уже насмотрелась подобного. Жила в таких условиях. Люси всячески оберегали, богато одевали и кормили. Если ей было холодно, слуга разжигал камин. Когда же мерзла Изабелла, ей ничего не оставалось, как попытаться укутаться ветхим одеялом. Они не могли позволить себе зажечь огонь в жалком очаге, потому что очень часто у них оставался лишь один или два кусочка угля, которые надо приберечь, чтобы приготовить еду.

Нет, Люси не знала, что значит долго испытывать нужду и страдания. Утирая слезы, Изабелла думала о своей кузине, о боли, пустоте и одиночестве, затаившихся в глубине ее изумрудно-зеленых глаз. И внезапно осознала, что за праведным гневом скрывалась боль глубоко страдающей молодой женщины. Она всегда присутствовала в ее взгляде, порой неявно, мимолетно, Изабелла подмечала ее не раз, а сегодня вечером все встало на свои места.

Люси действительно понимала, что такое грусть. И боль. Отчаянное стремление достичь того, что не суждено обрести.


Они собрались на хорах небольшого масонского храма, куда не доходил свет горящих свечей и где притаились мрачные тени. Серые кольца дыма от воскурения церемониальных благовоний клубились в воздухе, пропитывая одежду и волосы. Под ними простиралось основное помещение храма, где находились члены ложи, окружавшие кандидата, которому предстояло пройти посвящение и получить свой первый градус.

Распорядитель церемонии подошел к тому месту, где, в черных брюках и белой рубашке, стоял Уэнделл Найтон. Его уже лишили сюртука и галстука, в данный же момент изъяли все наличные деньги. Его рубашка была распахнута, грудь обнажена. Потом ему надели повязку на глаза и затянули на шее веревку. Прямо к сердцу приставили острый меч, и Найтон поклялся свято хранить секреты Братства, никому не рассказывать о тайных церемониях, рукопожатиях и паролях.

Блэк помнил, как сам приносил свою клятву. Его отец был мастером церемоний и в действительности проколол лезвием меча кожу на груди своего сына. Блэк явственно ощущал, как теплая кровь течет по его груди и животу. Его посвящение стало не просто торжественным получением первого градуса. Принятие в ложу — символическое отражение обетов и клятв, взятых им на себя. Он был обязан не только хранить тайны ложи, ему предстояло гораздо большее.

Позднее его отвели в древнюю пещеру, в которой некогда собирались на свои тайные встречи рыцари-тамплиеры. Здесь его раздели по пояс и положили на каменную плиту. Его обступили братья, среди которых был отец, старый герцог Сассекс и маркиз Элинвик. Подле маркиза стоял его сын Иэн, наблюдавший за предстоящим действом. Он уже прошел церемонию посвящения в первый градус и был заклеймен.

Когда отец повернулся, чтобы взять рукоятку клейма с раскаленным докрасна металлическим наконечником, Иэн наклонился вперед, делая вид, что шепчет вслух слова священного вступительного ритуала Братства Хранителей.

— Оно припечет твою кожу, как дьявольский язычок, — едва слышно пробормотал он. — Лежи спокойно и молча терпи. Все быстро закончится. Если будешь сопротивляться, они специально затянут церемонию. Они хотят сделать из нас мужчин, могучих душой и телом.

Иэн вернулся к остальным, и Блэк продолжал смотреть на него, не сводя взгляда с голубых глаз Синклера, который в свои шестнадцать был уже крепко сбитым парнем с мускулистой мужской фигурой. В этот момент Блэк понял, что Иэн боролся, возможно, даже кричал и пострадал от того, что сделали с ним трое убеленных сединами мужчин, полных абсурдной решимости исполнить древний варварский ритуал.

— Кандидат готов, — громко и отчетливо провозгласил Иэн.

Он не смотрел по сторонам, продолжая удерживать зрительный контакт с Блэком, оказывая молчаливую поддержку в предстоящих испытаниях. Пятнадцатилетний юноша — он был на год младше Синклера — сомневался, что тот сильнее. Во взгляде Иэна было нечто одновременно успокаивающее и пугающее. Блэк не дернулся и не закричал, когда клеймо с шипением коснулось его груди. Не поморщился, не отворотил нос от запаха поджаренной плоти и горящих волос. Как и Синклер, который был приучен к боли.

Блэк стиснул зубы, продолжая смотреть Иэну в глаза, и взгляд его друга был тем якорем, за который он держался, чтобы вытерпеть ужасную боль клеймения.

— Еще раз, — торжествующе заявил старый герцог Сассекс, проклятый садист. — Он не кричал. Он ведет себя так, будто выше нас, выше боли, выше Бога.

Взгляд Синклера впервые затуманился. Иэн кричал во время испытания и был наказан. Думая спасти Блэка от мучений, выпавших на долю его самого, он предупредил друга, а теперь осознал, что стоящие рядом с ним истуканы в белых мантиях с красным крестом накажут испытуемого за то, что тот не кричал и скрыл боль.