Гриффин с трудом улыбался, когда маленькие девочки приседали в реверансе.

Черт. Он хотел закричать, что нет его вины в том, что люди пьют джин. Он не заставлял женщин становиться проститутками или оставлять детей в трактире. Если он не будет перегонять джин, то это сделает кто-нибудь другой.

– И, наконец, это Мэри Свит[13]. – Миссис Холлингбрук погладила по кудряшкам самую маленькую девочку, которой на вид было не больше трех лет. – У ее матери еще пятеро других детей, и она попыталась продать Мэри, как только та родилась. Мы уговорили мать отдать девочку нам.

Гриффин перевел дух.

– Мэри Свит повезло. – Он посмотрел на малышку, а та уткнулась лицом в юбку миссис Холлингбрук.

– Нам тоже повезло. – Миссис Холлингбрук с любовью смотрела на девочку. – А теперь, если вы пройдете со мной, я познакомлю вас с нашими мальчиками.

– Боюсь, что у нас с леди Геро не остается на это времени. Мы познакомимся с ними в другой раз.

– О, конечно, – сказала миссис Холлингбрук. – Мы рады видеть вас в любое время, милорд.

Он улыбнулся, крепко взял леди Геро за руку и подтолкнул к двери. Она едва успела попрощаться с домоуправительницей.

Когда они вышли из приюта, Геро попыталась выдернуть руку.

– Милорд…

– Не здесь, – пробурчал он и быстро пошел вместе с ней по переулку. Дав указания кучеру, он усадил ее в карету и сел сам.

Только после этого он посмотрел на нее и грозно спросил:

– Зачем вы это делаете?


Светло-зеленые глаза Рединга жестко смотрели на нее, губы были плотно сжаты, отчего на скулах образовались складки, ноздри раздувались.

Он выглядел просто устрашающе, и Геро судорожно сглотнула слюну, прежде чем ответить:

– Я пыталась заставить вас понять, какой ущерб наносит ваша винокурня Сент-Джайлзу и беднякам, живущим здесь. Как друг…

Он расхохотался, не дав ей договорить:

– Да ну? Как друг, что, вы считаете, должно было случиться, когда вы привели меня сюда? Что я посмотрю на этих маленьких девочек и меня что-то осенит? Что я отдам все свое добро беднякам и подамся в монахи? Послушайте, и послушайте меня внимательно, миледи: мне нравится быть тем, кто я есть, и заниматься тем, чем я занимаюсь. Я не кающийся грешник, я перегоняю джин. И не думайте, что вы или кто-нибудь еще сможет меня изменить… даже если я захотел бы измениться.

Геро сжала зубы, склонила голову и молча смотрела на него. Она разозлилась не меньше, чем он.

Ее молчание его раздражало.

– Что скажете?

– Вы, милорд, не настолько безрассудны и не настолько порочны, как хотите заставить меня поверить.

– Господи, о чем вы тут лепечете?

– О вашей репутации. – Геро взмахнула рукой. – О вашем распутстве. Вы позволили всему Лондону думать, будто вы покинули Кембридж из-за какой-то глупой прихоти, когда на самом деле вы ушли из университета, чтобы помочь семье. Вы заставляете других поверить, что ведете жизнь распутника, которому на все наплевать, а в это время вы работаете ради спасения семьи.

Гриффин саркастически рассмеялся:

– Если вы помните, я занимался любовью с замужней женщиной, когда мы с вами встретились.

Геро представила себе эту сцену и рассердилась еще сильнее.

– Я никогда не говорила, что вы безупречны. Просто вы не столь ужасны, как позволяете считать другим.

– Неужели это так?

Она вскинула подбородок и прямо посмотрела ему в глаза.

– Да.

У него на губах появилась гадкая усмешка.

– А как насчет покойной жены моего дорогого брата?

Сердце у Геро часто заколотилось. От его злобного настроения воздух в узкой карете раскалился.

– А что произошло с ней?

– Всем известно, что я соблазнил ее прямо под носом брата, и, если бы она не умерла при родах вместе с ребенком, я, несомненно, стал бы отцом будущего наследника титула.

– А вы им были? – тихо спросила Геро.

– Был кем?

– Тем, кто сделал это. Сделал то, в чем все кругом и ваш собственный брат вас обвиняют.

Его взгляд, дикий и горький, потряс ее. Геро, затаив дыхание, ждала ответа. Он медленно покачал головой:

– Видит бог, нет.

Она наклонилась к нему:

– Тогда почему вы позволили всем поверить в такую отвратительную ложь? Зачем казаться хуже, чем вы есть?

– Я не… – начал было он, но она еще не закончила свой допрос.

– Почему? – с горячностью потребовала она ответа. – Зачем вы продолжаете перегонять этот ужасный джин? Рединг, вы способны на что-то лучшее, чем это занятие.

– Да кто дал вам право судить меня? – Его голос звучал глухо и грозно. – О, я совсем забыл: вы считаете себя добродетельнее всех нас, простых смертных. Вы же леди Совершенство, третейский судья чужих грехов, неподкупная дева, холодная как могильный гранит в январе.

Она чуть не задохнулась. Неужели он видит ее именно такой? Холодной, благонравной девой?

– Как вы смеете? – прошептала она, и глаза у нее наполнились слезами.

Глаза затуманились, и она не заметила, как он протянул к ней руки, и она вдруг оказалась распростертой у него на коленях.

– Черт подери! Я смею, – пробормотал он, – потому что я злобный и самовлюбленный эгоист. Смею, потому что вы такая, какая есть, а я такой, какой я есть. Смею, потому что не могу ничего с собой поделать. Я слишком долго жил без хлеба или вина, еле ползал в отчаянии по безлюдной, бесплодной пустыне, а вы, моя милая леди Совершенство, вы – манна небесная, посланная мне.

Его горячие губы прижались к ее губам. Господи, как же ей не хватало его поцелуев! Она ждала, что он не будет с ней церемониться, но, как ни странно, он коснулся ее… нежно. Очень нежно. Он облизал уголки ее губ, а потом попросил:

– Откройте рот.

Геро разомкнула губы. Гриффин наклонил к ней лицо и просунул язык ей в рот. Небритый подбородок царапал ей кожу, но ей было все равно. Она… сосала его язык, словно это было самое что ни на есть сладкое лакомство.

– Позвольте мне, – снова прошептал он, и она ощутила его широкую ладонь у себя на голой коже прямо под шеей.

Гриффин гладил ее так, как ласкают котенка – осторожно, но умело. Его ладонь спустилась ниже. Все ее чувства сосредоточились на этой руке, на пальцах, которые приближались к соску. Грудь у нее отяжелела, она замерла в предвкушении… Сейчас он коснется напрягшегося соска! Вдруг он легонько прикусил ее нижнюю губу и – о, блаженство! – его пальцы проскользнули внутрь лифа.

Геро выдохнула, чувствуя его горячую руку. Он зажал кончик затвердевшего соска между большим и указательным пальцами, а у нее что-то дернулось между бедер. Она застонала.

– Тише, – пробормотал он. – Позвольте мне… – И спустил лиф вниз, обнажив один сосок. Потом, бормоча, стал развязывать шнурки на лифе, чтобы ослабить корсет. И вот уже обе ее груди оказались в длинных, загорелых пальцах.

– Сладкая, нежная… – продолжал бормотать он. – Позвольте мне…

Зеленые глаза лихорадочно блестели… как у демона. И она согласно кивнула.

И тогда его рот оказался там, где ни один мужчина никогда ее не касался. Язык облизывал обнаженные соски. Геро понятия не имела, что это место у нее такое чувствительное. Он взял кончик в рот – нежно, осторожно, – и она вздрогнула. Он нажал языком сильнее. И ощущение сделалось невыносимо приятным, почти болезненно приятным. Она, как в тумане, опустила глаза и увидела его белый парик. То, что между ними происходит… такое интимное, – нельзя делать в карете… в одежде. Ей захотелось тоже коснуться его, а парик мешал. Она стянула парик с его головы и отбросила в сторону на сиденье.

Волосы у Гриффина были темные, густые и похожие на мех. Геро запустила пальцы ему в волосы – они оказались на удивление мягкими. Он пощипывал ей один сосок большим и указательным пальцами, припав ртом к другому. У нее внутри разгорался огонь.

– Дотроньтесь до меня, – прошептал он.

– Я… я трогаю, – запинаясь, ответила она.

Геро открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее.

– Не здесь, – сказал он, взял ее руку и просунул между ними. Юбки платья скрывали его колени, он тянул ее ладонь вниз, а свободной рукой что-то делал у нее под юбками. И вдруг – совершенно неожиданно – она дотронулась до его голого тела.

Геро посмотрела ему в глаза.

Он улыбался, глядя на ее обнаженную грудь, но то, что она держала в своих пальцах, было в сотни раз более интимное.

– Вы чувствуете меня? – выдохнул он.

Она облизала губы, не отводя взгляда от его зеленых глаз.

– Да.

– Погладьте меня. Пожалуйста.

Геро сжала пальцы, ощущая горячую плоть, такую твердую… Неужели это принадлежит человеку? Он положил свою ладонь сверху, показывая, как обхватить его член и медленно водить по нему пальцами. Она погладила гладкую головку. Гриффин охнул, словно от боли, потом схватил ее руку и стал снова водить по своему члену, который показался ей намного длиннее и больше, чем она могла себе представить.

– Пожалуйста, – простонал он. – Пожалуйста. Погладьте меня.

И она погладила. Водила рукой по твердой плоти, укрытой под ее юбками.

– Так? – прошептала она.

Карета раскачивалась, за окном – улицы Лондона. А внутри кареты – она, держащая в руке мужскую плоть. Его плоть.

– Да! – вырвалось у него.

И тут она посмотрела на себя, лежащую у него на коленях с голой грудью. Розовые соски налились от его прикосновений. Она стонет от наслаждения. Ее рука гладит обнаженный мужской член – Рединга! – чтобы доставить ему удовольствие. Может, ей все это снится?

Его лицо лоснилось от пота, широкая грудь тяжело поднималась и опускалась. Геро вдруг пришло в голову, что с ней, возможно, никогда в жизни ничего подобного не произойдет.

Руки Рединга переместились ей на грудь – он нажимал на оба соска. Она закусила губу, испытывая наслаждение, смешанное с болью. Слезы медленно покатились у нее по щекам, и она сомкнула веки. Нет, все происходит на самом деле. Он прижался губами к ее рту, приподнял бедра, и его член ритмично задвигался в ее руке. Он снова и снова сжимал ее распухшие соски. И она… ощутила себя живой.

Геро изогнулась, позволяя ему терзать ей грудь. Она сосала его язык. Ни с чем не сравнимое наслаждение охватило все ее тело. И тут мужская плоть в ее ладони дрогнула, и у нее между пальцев потекла горячая жидкость. Каждый стук сердца отдавался во всем теле, и она чувствовала, что с ним происходит то же самое. Она не хотела, чтобы это кончалось.

Открыв наконец глаза, Геро с испугом и восторгом смотрела на Гриффина. А зеленые глаза, довольные и такие… глаза настоящего мужчины следили за ее лицом. Было покойно и хорошо.

И вдруг она вспомнила:

– Господи! Томас должен приехать к нам на обед.


Гриффин погрузился в приятную сонливость, но слова леди Геро были подобны ведру ледяной воды. Он выпрямился и выглянул в окно – уже показался ее дом. Он повернулся к ней и застыл. Геро лежала на его коленях с обнаженной грудью, обычно бледные щеки раскраснелись, а глаза затуманились от наслаждения, в которое они оба только что погрузились.

Великий боже!

Он сунул руку в карман и извлек платок, потом вытащил ее руку из-под юбок и начал торопливо вытирать ей пальцы.

Геро отдернула ладонь.

– Я… я сама могу…

Он отдал ей платок и поправил на себе одежду, наблюдая, как она вытирает пальцы, а потом, сморщив нос, не знает, куда деть платок.

– Дайте мне, – сказал он.

Она стала натягивать лиф.

– Пожалуйста, отвернитесь.

У него уже был готов насмешливый ответ, но он сдержался и повернулся лицом к задернутым занавескам на окне. Она слезла с его колен и одернула платье. Гриффин понимал, что она в ужасе от того, что произошло, и теперь умирает от стыда. Но как все исправить? Он не знал.

Она села напротив, и он повернул к ней лицо.

Геро приглаживала волосы, избегая его взгляда.

– Я… я надеюсь, вы не будете никому об этом рассказывать.

Он грязно выругался.

Она вскинула голову и посмотрела на него такими глазами, что ему хотелось рыдать и вопить.

Гриффин прижал руку ко лбу.

– Конечно, я ничего никому не скажу.

Она закусила губу и кивнула:

– Вам надо надеть парик.

– Да? – Он огляделся, обнаружил парик в углу сиденья и натянул его.