У Геро пересохло в горле. Это – огромная уступка, пусть и частичная.

– Спасибо.

– Слава богу! – Кузина Батильда шумно опустилась в кресло.

Максимус снова сел за стол.

– А теперь мы должны договориться, как скоро ты сможешь выйти за Мэндевилла. Не сомневаюсь, что слуги уже начали сплетничать по поводу утреннего происшествия.

Холод пробежал у Геро по спине.

– Максимус…

Он хмуро смотрел на документы, лежавшие на письменном столе.

– Маркиз, несомненно, расстроен твоей связью с его братом, но я уверен, что он одумается и придет в себя. Брачный контракт весьма ему выгоден, в конце концов.

– Максимус! – с отчаянием повторила она.

Брат с тем же хмурым видом посмотрел на нее.

Геро вскинула подбородок.

– Я не выйду за Мэндевилла.

– Ты хочешь, чтобы я арестовал лорда Рединга?

– Нет, – с трудом выдавила она.

Он смерил ее твердым взглядом, потом опустил лицо, снова занявшись своими документами, словно ее чувства его не трогали, и заключил:

– В таком случае ты выйдешь за маркиза Мэндевилла.

Это был окончательный приговор. Геро похолодела. Прозвучал голос герцога Уэйкфилда.

А герцог Уэйкфилд, приняв решение, не менял своих намерений.

Глава 15


В тот вечер королева призвала женихов в тронный зал, чтобы услышать их ответы.

Принц Западная Луна вышел вперед и расстелил у ее ног полотнище великолепного флага. На нем были вышиты ее королевский герб и королевский замок. «Этот замок, – сказал он, – сердце вашего королевства, Ваше Величество». Затем принц Северный Ветер преподнес серебряный компас, искусно инкрустированный перламутром и кораллом. «Гавань, Ваше Величество, является сердцем вашего королевства». Наконец принц Восточное Солнце положил перед ней сверкающий стеклянный шар с крошечным городом внутри. «Город – это сердце вашего королевства, Ваше Величество»… Из сказки «Королева с черными как вороново крыло волосами»

Герцог Уэйкфилд был не тем человеком, у которого легко получить аудиенцию.

Гриффин провел полдня сначала в одной гостиной Уэйкфилд-Хауса, затем в другой. Он медленно перемещался все ближе и ближе к важной персоне, но если судить по скорости его передвижения, то он не добрался бы до хозяина дома до Рождества.

Терпение у него лопнуло, и он отправился по длинному, изысканно обставленному коридору искать его светлость. Он не сомневался, что Уэйкфилд не пожелает видеть соблазнителя своей сестры – и перегонщика джина в придачу, – но его будущее и будущее Геро зависели от этой встречи.

Он миновал небольшую библиотеку, затем еще одну гостиную – сколько же гостиных нужно одному человеку? – прежде чем подошел к закрытой двери справа и, не постучав, распахнул.

Особняк Уэйкфилда был огромным, со множеством комнат, а вот кабинет совсем небольшим и, судя по всему, находился в задней части дома, что весьма необычно для хозяина. По стенам и потолку тянулись деревянные панели с замысловатой резьбой, словно в каком-то средневековом монастыре. На полу – дорогой ковер янтарной, красной и изумрудной расцветки. Занимая почти всю ширину комнаты, стоял массивный письменный стол тоже с резьбой на темном дереве. А за столом сидел герцог и грозно смотрел на него.

Гриффин поклонился:

– Ваша светлость, надеюсь, я вас не потревожил.

Он такой неприкрытой наглости и лжи герцог медленно поднял бровь.

– Что вы хотите, Рединг?

– Вашу сестру.

Глаза Уэйкфилда угрожающе сузились.

– По ее словам, вы уже ее получили.

– Да. – Нет смысла изображать свою непричастность. – И поэтому я хочу на ней жениться.

Уэйкфилд откинулся в кресле.

– Если вы думаете, что я позволю моей сестре вступить в вынужденный брак с охотником за приданым…

– Я не охотник за приданым. – Гриффин сжал кулак, который еще саднил после драки с братом. Потерять самообладание сейчас ему ни к чему. – У меня достаточно собственных денег.

Нижняя губа герцога слегка дрогнула.

– Неужели вы думаете, будто я не выяснил, что вы собой представляете и чем занимаетесь?

Гриффин напрягся.

– Вы распутник и повеса, – сказал Уэйкфилд. – Вы пользуетесь расположением многочисленных дам – в основном замужних. У вас лишь незначительное собственное состояние, однако ваш брат по непонятной причине доверяет вам управление и вашим поместьем, и поместьем Мэндевиллов. И в дополнение к этому вы занимаетесь незаконной перегонкой джина в Сент-Джайлзе. Не слишком приятная картина, не так ли?

Гриффин посмотрел прямо ему в глаза.

– Я не играю и не пью. Я увеличил то, что вы называете небольшим состоянием вчетверо с тех пор, как получил его, и намерен продолжать в том же духе. Я известен своими любовными похождениями, но я намерен сохранять верность вашей сестре, когда мы поженимся.

Уэйкфилд цинично улыбнулся:

– Мало кто из представителей нашего класса удерживается от того, чтобы не завести любовницу после свадьбы, а вы тем не менее ждете, что я поверю на слово, будто вы этого не сделаете?

– Да.

– А ваша винокурня? Вы откажетесь от нее ради моей сестры?

Гриффин подумал о Нике, забрызганном желе, угрями и собственной кровью.

– Нет, пока нет.

Герцог молча смотрел на него. Гриффину казалось, что прошла не одна минута. Он чувствовал, как по спине стекает пот. Необходимо что-то сказать, но он знал, что выложил все свои доводы, а говорить сейчас, когда на него в упор смотрят грозные глаза, лишь показать свою слабость.

Наконец Уэйкфилд заговорил:

– В любом случае это не важно. Весь этот разговор ни к чему не приведет. Я уже сообщил Геро, что в воскресенье она выходит замуж за вашего брата. А если вы к тому времени не закроете свою винокурню, то не сомневайтесь, я не замедлю прийти к вам с солдатами.

Он взял со стола бумагу, показывая, что разговор закончен.

Сегодня среда. До воскресенья остается всего четыре дня. Гриффин сделал шаг к столу и смахнул рукой перья, документы, книги, маленький мраморный бюст и позолоченную чернильницу – все полетело на пол.

Гриффин перегнулся через стол, опершись руками на пустую поверхность, и взглянул прямо в разъяренные глаза Уэйкфилда.

– Мы, кажется, не совсем друг друга поняли. Я пришел сюда не просить руки вашей сестры. Я пришел сообщить вам, что я женюсь на Геро с вашего согласия или без оного, ваша светлость. Она лежала в моей постели не один раз, и она, вполне возможно, носит моего ребенка. И если вы полагаете, что я откажусь от нее либо от нашего младенца, то вы недостаточно хорошо изучили мой характер и мой жизненный опыт.

И прежде чем Уэйкфилд смог выговорить хоть слово, он выпрямился, резко развернулся и вышел за дверь.


Был поздний вечер. Томас, привалившись к дверному косяку, стучал в дверь. На стук никто не ответил. Он отступил назад и оглядел дом. Все правильно, это тот самый дом – он не мог перепутать. А это означало, что негодница либо не хочет его впускать, либо – что намного хуже – резвится с одним из своих молодых любовников. Если так, то он…

Дверь внезапно открылась, и перед ним возникла большая фигура слуги, которого он раньше не встречал.

– Где она? – злобно спросил Томас.

Слуга хотел закрыть дверь, однако Томас просунул в проем плечо, но не удержался на ногах и упал, стукнувшись задом, – и это во второй раз за день! Глаза заволокло красной дымкой. Он маркиз Мэндевилл, черт возьми! Никто не смеет так с ним обходиться.

У двери послышался шорох, какое-то движение, и вот уже над ним склонилась Лавиния в фиолетовой накидке с распущенными по плечам ярко-рыжими волосами. В неглиже, с ненакрашенным лицом она выглядела на свой возраст и ни на год моложе. И все равно он смотрел на нее и думал, что она самая красивая женщина на свете.

– Что с тобой? – воскликнула она.

– Я люблю тебя, – глухо произнес он.

Она закатила глаза.

– Ты пьян. Хатчинсон, помоги мне отвести его в дом.

Томас хотел отмахнуться от помощи слуги, но ноги его не держали, колени подгибались. Спустя несколько минут он уже был усажен на желтую кушетку в гостиной.

– Мне всегда нравилась эта кушетка, – сказал он, похлопав по подушке. И бросил на Лавинию многозначительный взгляд. – Лучшие воспоминания связаны с этой кушеткой.

Она вздохнула. Да, не так она отвечала в прошлом на подобные взгляды.

– Томас, почему ты не у своей невесты?

– Она больше не моя невеста, – сказал он и сам услышал в своем голосе обиду и раздражение.

– Разве ты не подписал брачный контракт? – Тонкие брови Лавинии полезли на лоб.

– Она совокуплялась с Гриффином.

Лавиния молча смотрела на него, сложив руки под грудью. Такой роскошной грудью.

Мэндевилл покачал головой:

– Путалась с ним у меня под носом. Как Энн. Все они шлюхи.

Лавиния поморщилась, когда он второй раз произнес грубое слово.

– Ты же знаешь, Томас, что я не терплю таких выражений.

– Прости. – Он обхватил голову руками – голова кружилась.

– Что с твоим лицом? – мягко спросила она.

– Это тоже Гриффин. – Он засмеялся и пощупал распухший нос, который почти не чувствовал, – наверняка нос сломан. – Он набросился на меня. Сначала соблазнил мою невесту, а потом он ударил меня. Надо было вызвать его.

– Ты это заслужил?

Томас с виноватым видом пожал плечами:

– Я ее ударил. Леди Геро. Я никогда в жизни не ударил ни одну женщину.

– Выходит, ты это заслужил, – сказала Лавиния. Она наклонилась, чтобы осмотреть его лицо. – Но если и так, твой нос выглядит ужасно.

Он лукаво улыбнулся:

– Ты всегда заботилась обо мне, Лавиния.

– Больше не забочусь.

Он нахмурился. Она могла бы по крайней мере притвориться…

– Лавиния…

Она вздохнула:

– Тебе надо положить холодную салфетку на нос.

Лавиния подошла к двери, а он с тоской смотрел на нее. Она позвала своего громадного дворецкого и велела принести холодной воды и полотенце. Накидка цвета темного аметиста облегала ее пышную грудь. Томас заметил, что туфли у нее поношенные и вышивка на них потерлась. У нее должны быть новые туфли с золотыми каблучками. Он подарит ей такие туфли и много, много всего, если только она вернется к нему. Томас на мгновение закрыл глаза.

Когда же открыл, то увидел, что Лавиния стоит рядом с миской воды. Она положила холодную салфетку ему на нос.

Он охнул от боли.

– Сиди смирно, – сказала она.

Он смотрел, как она наклоняется к нему, и, сдвинув брови, спросил:

– Почему ты меня оставила?

– Ты знаешь почему.

– Нет, – невнятно произнес он. Ему нужно получить ответ сию минуту. – Почему?

– Потому что, – сказала Лавиния, заново намочив салфетку, – ты решил, что тебе пора жениться. Ты сделал предложение леди Геро стать твоей женой.

– Но зачем было бросать меня? – упрямо спросил он. – Ты же знаешь, что купалась бы в роскоши до конца жизни.

– До конца жизни? – Карие глаза смотрели прямо на него, но он не мог понять, о чем она думает.

– Да, – ответил он, вдруг протрезвев. – Всю жизнь. Я не завел бы другую любовницу. Я был бы верен только тебе.

– И своей жене, ты хочешь сказать. – Она покачала головой. – Томас, боюсь, мне неуютно чувствовать себя содержанкой.

– Я не могу жениться на тебе, черт возьми, – буркнул он.

Он знал, что в данный момент он не может кого-либо пленить, что лицо у него изуродовано, но чувства переполняли его.

– Я знаю, что ты не можешь на мне жениться, – произнесла Лавиния почти скучающим тоном. – Но это не означает, что я не могу выйти за какого-нибудь другого джентльмена.

Томас вскинул голову – удар был более болезненный, чем кулак брата.

– Ты не сделаешь этого!

Лавиния удивленно на него взглянула.

– Почему? У тебя нет прав на меня.

– Черт бы тебя побрал, – прошипел он, сбросив с лица мокрое полотенце. – Черт бы тебя побрал! – И схватил ее.

Он целовал ее с отчаянием человека, сломленного, с кровоточащим сердцем.

Лавиния отвернулась от его пылающих губ, не обращая внимания на то, что он засунул руки под шелковую фиолетовую накидку.