Опасность, даже опосредованная, явно вернула ее к жизни.

— Боюсь, все гораздо прозаичнее. Если я кем-то и был, то мастером терпения.

Он рассказал ей несколько выборочных историй, чтобы снова увидеть ее улыбку. Ему нравилось смотреть, как она улыбается. А как заразительно она смеялась! Он рассказал ей еще немного, не желая возвращаться к болезненной теме, но недооценил Дебору.

— Наверное, он был вам скорее братом, чем другом. Я имею в виду Генри, — внезапно произнесла она, прерывая его на середине истории. — Что с ним случилось?

— Он был ранен в Пиренеях во время осады Сан-Себастьяна. Пуля раздробила ему ногу выше колена, наверное, он бы ее лишился, но рана, к счастью, оказалась не смертельной. Однако его не смогли доставить в полевой госпиталь, не было ни телег, ни мулов.

— О боже! — Дебора в ужасе смотрела на него, прижимая к губам руку.

Костяшки его пальцев вновь побелели.

— Рана загноилась, и он больше недели лежал в агонии под палящим солнцем. В конце концов его все же сумели переправить, но через несколько дней он умер от лихорадки. Я был с ним до конца, хотя он почти меня не узнавал. Погибнуть из-за того, что не было мула. Какого-то мула! — Он ударил кулаком по креслу. — Но что об этом знают ублюдки из военного министерства со своими списками и бюджетами? Какая разница, ведь мужчина с одной ногой им бесполезен. Что они знают об агонии, о страданиях, которые испытал Генри и тысячи других солдат? Разве их заботят сейчас выжившие?

— Но вас заботят, — сказала Дебора, потрясенная его холодным гневом. — Настолько заботят, что вы похищаете для них ценности в качестве компенсации.

— Деньги идут на благотворительность, чтобы помочь тем, кто остался в живых.

Он дал волю чувствам, давно бурлящие в нем горечь и гнев требовали выхода.

— Кто-то должен помочь им, — яростно произнес Эллиот. — Они сражались за свою страну, а тем временем страна вполне научилась обходиться без них. И теперь, когда правительству больше не нужны их сердца и жизни на поле брани, оно решило, что незачем вознаграждать их, платить им зарплату и пенсию. И ведь страдают не только бойцы, есть еще дети и вдовы.

— Я не понимала этого, — запинаясь, выговорила Дебора.

— Мало кто понимает. Все видят в бывшем солдате нищего. Очередного нищего. Гордым воинам приходится просить милостыню! Только представьте, как это на них действует! Неудивительно, что многие не в силах вернуться в семью и посмотреть в лицо родным. Все считают их пьяницами, дезертирами и преступниками.

Шрам у него на лбу побелел, ярко выделяясь на загорелой коже. Еще один, вдоль линии волос, казалось, пульсировал. А сколько на нем иных, невидимых глазу шрамов? Собственные страдания показались Деборе ужасно банальными. Морщины вокруг его рта стали еще глубже. Глаза метали искры, излучая боль и горе. Они до дрожи потрясли Дебору. Ее беды выглядели совсем мелкими в сравнении с его.

— Я не знала, — просто сказала она. — И мне очень стыдно. — Правда оказалась настолько ужасна, что ее моральные принципы заметно потускнели. — Жаль, что мы взяли из того дома только одну картину.

Ее праведное негодование вызвало у него улыбку.

— Поверьте, за последние пару лет Павлин взял гораздо больше.

— Значит, Павлин ведет войну измором? Ради мести?

От ее проницательности ему стало не по себе. Он не привык думать о своих мотивах, обсуждать их.

— Что вы знаете о мести? — грубо спросил он.

Достаточно, чтобы ее узнать. Дебора заколебалась.

Ее удивило собственное желание довериться ему, но одна мысль сравнить причины приводила ее в ужас. Кроме того, в его тоне слышались угрожающие нотки, предупреждали двигаться помедленней. Эллиот явно считал, что и так сообщил слишком много. Она хорошо его понимала.

— Картина, что мы украли, — произнесла она, желая снять напряжение. — Вы узнали о ней, когда были шпионом?

— Вы себе не представляете, как часто высшее руководство занимается на войне грабежом и мародерством. Та картина стала платой за подкуп.

К облегчению Деборы, его мрачно сжатые губы немного расслабились. Она просила его рассказать подробнее, а когда он закончил, убедила поведать о других подкупах. Наконец его лицо расслабилось, а из взгляда ушла печаль. Вытянув ноги в облегающих панталонах, он сидел в ломаном кресле, которое она в свое время спасла из чулана Кинсейл-Мэнор. Она могла коснуться носком его гессенских сапог, если бы потянулась.

— Я и так рассказал слишком много, — вдруг констатировал Эллиот посреди очередной истории. Он внезапно осознал, сколько открыл Деборе и как мало раньше обсуждал с кем-то свое прошлое. С ней слишком легко говорить. Он не знал, как к этому относиться, привыкший советоваться только с самим собой. Интуиция, похоже, его оставила.

— Мне пора уходить, — сообщил он, поднимаясь на ноги.

Почему он от нее закрылся? Скрывая некоторое разочарование, Дебора тоже встала из-за стола.

— Конечно. Вы ведь рассказали мне столько, что я почувствовала себя невероятно невежественной. Теперь я буду смотреть на этих бедняг с плошками для милостыни совсем другими глазами.

Уже начало темнеть. Эллиот подпалил лучину и стал зажигать свечи на каминной полке.

— Я бы хотел нанести вам еще визит, — сказал он.

Дебора прикусила губу. Насколько было бы легче, если бы он доверился кому-то другому. Если бы он так ей не нравился. В другом мире, в другой жизни, Эллиот мог бы стать тем, кого она…

Но думать об этом абсолютно бессмысленно. Она медленно покачала головой, у нее засосало под ложечкой от ощущения потери.

— Я веду очень уединенный образ жизни.

— Я не предлагаю вам вместе посетить Олмак. Мы могли бы поехать на прогулку.

Зачем он так осложняет ей задачу?

— Я не могу, Эллиот. Меня вполне устраивает моя собственная компания.

— Так нравится роль взломщицы?

Дебора вздрогнула.

— Я думала, вы поняли. Это всего лишь побег от действительности.

— Я не понимаю. — Эллиот бросил лучину в огонь. — Сначала вы ловите каждое мое слово, а через минуту не хотите меня больше видеть.

— Извините. Я не думала, что вы станете… что мы будем продолжать знакомство после последней ночи. Я не должна была просить вас мне довериться, но меня так захватил ваш рассказ… я не должна была этого делать, — с раскаянием ответила Дебора. — Эллиот, мне очень жаль.

— А насчет прошлой ночи? Полагаю, вы и о ней тоже сожалеете? Черт возьми, то притяжение между нами, не приснилось же оно мне. Почему вы так упор но его игнорируете? — Расстроенный и озадаченный Эллиот грубо притянул ее к себе. — Вы не можете его отрицать! Я чувствую, как бьется ваше сердце. И по глазам вижу, вы хотите поцеловать меня не меньше, чем я вас.

— Нет. Эллиот, пожалуйста…

Он не сомневался, что если сейчас ее поцелует, снова разожжет между ними пламя, кратко вспыхнувшее прошлой ночью, но никогда в жизни не пытался таким образом убедить в чем-то женщину, и не собирался этого делать и впредь.

— Прошу меня простить, — коротко произнес он. — Видимо, я неверно оценил ситуацию.

— Нет, — прошептала Дебора. — Это я неправильно оценила. Вчера ночью я дала вам повод подумать, что стала бы… но я не могла этого сделать. И не смогу. Вам не за что просить прощения.

Это шло вразрез с ее принципами, еще теплившимися, но у нее не было выбора.

— Ваш покорный слуга, леди Кинсейл. — Эллиот изобразил поклон.

— До свидания, Эллиот. — Он вышел еще до того, как она успела закончить фразу, и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Дебора не устояла перед искушением и выглянула в окно, чтобы посмотреть ему вслед, но он ни разу не оглянулся.

Оставшись в гостиной в полном одиночестве, она резко выпрямилась. Она с трудом удержалась, чтобы не поцеловать его. Так будет лучше. Эллиот не Джереми, но это уже не важно. С Джереми она никогда не испытывала того чувства, которое вызывал у нее Эллиот, но лучше не надо, пусть все остается на своих местах. Она вообще не хотела ничего чувствовать.

— Все кончено, — сказала она себе, задергивая на окне портьеры.

Не узнай она Эллиота так близко, было бы легче, но теперь уже слишком поздно об этом думать. Узнав его лучше, она лишь уверилась в своей правоте. Глядя на потрескивающие языки пламени, Дебора жалела, что они не встретились при других обстоятельствах.

Глава 5

Эллиот возвращался домой сердитым. Ему причинили боль, во всяком случае, его гордости. Он не привык к отказам. Не понимал, почему Дебора с ним так поступила, хотя не мог не отметить, что сделала она это совершенно недвусмысленно. Он больше не пойдет к ней. И не важно, что она единственная женщина, которая его заинтересовала. Все кончено. В Англии полно других.

Переодевшись в вечерний костюм, он понял, что затосковал. Кровоточила не только гордость. Он доверился Деборе. По совету сестры обнажил истинные чувства. Дебора поняла его, даже слишком, чтобы можно было чувствовать себя спокойно, и, казалось, очень ему сопереживает. Чем больше он прокручивал в голове этот разговор, тем необъяснимей становилось ее поведение.

Ужин у Лиззи стал для него настоящим испытанием. Хотя ему нравился Алекс, а у строгой миссис Мюррей обнаружилось отличное чувство юмора и поддразнить старого проныру Армстронга явилось истинным наслаждением, угрюмость Эллиота бросалась в глаза. Лиззи отвела его в сторонку и принялась выспрашивать, что с ним случилось. После ужина он сразу ушел домой.

Лежа в постели, долго не мог уснуть. Не желая поддаваться искушению утром снова навестить Дебору, он решил нанести запоздалый визит в Гэмпшир, на свои земли. Лиззи права, ему нужно какое-нибудь занятие. И поскольку невозможно пока готовить новую вылазку, он посмотрит, как идут дела у него в поместье.


— Вот теперь отлично.

Мистер Фрейворт, младший из сыновей-основателей издательства, соединил пальцы домиком и откинулся на стуле. На шее у него болтались очки для чтения. Напротив сидела его клиентка и, как всегда, смотрела совершенно бесстрастным взглядом. Фрейворт в очередной раз поразился, как такая ледяная женщина может писать столь шокирующие книги. Он опустил взгляд к страницам, исписанным мелким убористым почерком, и постучал костлявым пальцем по верхней.

— Теперь отлично, — снова повторил он. — Полагаю, будет справедливо, если я скажу, что ваш последний роман намного горячее, чем предыдущий. — И добавил с юмором, не вязавшимся с его вороньей внешностью: — Я уже начал опасаться, как бы бумага не воспламенилась.

Дебора напряженно улыбнулась. Она знала издателя уже четыре года, все время существования Беллы, но нельзя сказать, что они хоть немного сблизились с того дня, как она впервые вошла в эту комнату и, сидя на этом же самом месте, безумно нервничая, ожидала его вердикта.

— Вы говорили, последняя книга… скучная. Так, кажется, вы сказали, — ответила Дебора, тщательно подбирая слова.

Издатель кивнул:

— Именно так. У вас отличная память. Ей недоставало накала. И определение «скучная» подходило как нельзя лучше.

— Но полагаю, не к этой истории?

Тонкие губы Монтегю Фрейворта растянулись в подобие улыбки.

— Нет. Определенно нет. А сцена с взломом описана чрезвычайно ярко и живо.

Он поднял нож для бумаги, потом снова положил его. Пальцы побарабанили по лежащей на бюваре рукописи. Эта привычка всегда вызывала у Деборы желание заскрежетать зубами, ее не раздражали пятна чернил или вымаранные слова, но возмущало, что с ее рукописью, можно сказать, с ее ребенком обращаются так небрежно. Она с трудом удержалась, чтобы не шлепнуть издателя по руке.

— Значит, вам понравилось? Я имею в виду кражу со взломом.

— Высший класс, леди Кинсейл. Просто высший класс. Она настолько достоверна, даже кажется, будто вы лично во всем участвовали.

Дебора выдавила дребезжащий смешок и с облегчением подумала, что он прозвучал почти естественно.

— Благодарю за такой комплимент. — Она была так смущена, что даже не стала поправлять Фрейворта, назвавшего ее по титулу. Притворяться, что он не знает ее имени, входило в неписаные правила их отношений. Так же как она делала вид, будто не знает о великолепных прибылях, которые респектабельный дом «Фрейворт и сыновья» получает за сенсационные томики, печатая их под именем другого издательства.

— Словом, это самая захватывающая сцена. — Монтегю Фрейворт продолжал поигрывать ножиком. — А то, что произошло потом, я имею в виду сцену между Беллой Донной и взломщиком, думаю, она…

— Я пыталась передать, что на этот раз Беллу полностью захватили чувства. Острое ощущение противозаконности и еще более — опасности. Она дала выход сдерживаемым чувствам и оттого повела себя импульсивно.