— Мне казалось, ты хотела.

— Я не могу. — Дебора шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом.

— Не скажешь почему?

— Я не могу. — Дебора судорожно втянула воздух. — Я думала, что смогу… но не стоило питать иллюзий. Я не должна была… мне надо было тебя остановить, но с тобой я начинала чувствовать… и я подумала… но я не должна была. Нам пора ехать, а то лошади могут застынуть. — Она отпихнула его в сторону, натянула сапожки и на дрожащих ногах стала выбираться с баржи.

— К дьяволу этих проклятых лошадей! — воскликнул Эллиот и схватил ее за плечи. — Что, черт возьми, такое кроется в твоем замужестве и так на тебя подействовало? Посмотри на себя, ты вся дрожишь.

— Ты сердишься на меня. Имеешь полное право. Это моя вина. Мне очень жаль. — Всегда так, все из-за нее. Как она сглупила, решив, что сейчас все может быть по-другому. По щеке скатилась другая слеза. Дебора отчаянно заморгала. В груди бушевали чувства, о которых не должен был узнать Эллиот. Нельзя, чтобы они ее захлестнули, только не так. И она поступила единственным известным ей способом. Вытеснила все, что чувствовала. Притворилась каменным изваянием, сверкающим недоступным камнем. Это оказалось значительно труднее, чем ей помнилось, но она много лет практиковалась в подобном искусстве. — Нам пора ехать.

— То есть? Ты не собираешься мне ничего объяснить?

— Я не могу. Мне жаль. — Дебора с трудом открыла дверь эллинга.

— Черт подери, прекрати повторять, что ты сожалеешь!

Эллиот вылетел за ней как ураган. Дебора уже надела пальто и отвязывала лошадь. Ее лицо было непроницаемо. Эллиот смотрел на нее, борясь с желанием вытрясти из нее правду или выманить поцелуем, да просто поцеловать ее. Что с ней происходит?

— Дебора…

— Я просто хочу вернуться. Пожалуйста, не проси объяснений. Я все равно не смогу. Это была ошибка. Эллиот, пожалуйста, позволь мне вернуться домой.

У него не осталось иного выбора, кроме как вскочить в седло и поскакать за ней. Всю дорогу до Лондона они молчали. Когда пришло время прощаться, ее каменное лицо и решительное молчание уже сделали свое дело. В нем взыграла гордость. Прощание вышло холодным и сдержанным.

Глава 7

Следующим утром Дебора поднялась рано и сразу взялась за перо. Она не хотела думать о прошлой ночи, но не могла отделаться от назойливых мыслей. Ей надо закончить книгу. Изматывающий сон, в котором она куда-то бежала и падала, лишил ее сил. Дебора с трудом поднялась с постели и теперь пялилась на чистый лист. Она должна закончить роман. Книга означает свободу, а это, в свою очередь… Она потом об этом подумает.

Вдохновленная замаячившей целью, она с жаром принялась за работу. Писала и смеялась, вспоминая собаку, та в романе стала куда более массивной и злобной. Она работала до самого вечера и весь следующий день. От усталости раскалывалась голова, рука пульсировала от боли, пальцы сводило так, что они с трудом удерживали перо, но она продолжала и продолжала, пока не подошла к тому, что «произошло после», как выразился мистер Фрейворт, и тут ее перо запнулось.

Не верилось, что это она была тем распутным созданием в эллинге. Она даже сейчас испытывала сладострастную дрожь, вспоминая высоты экстаза и свободный полет. Кульминации Беллы всегда были исполнены злорадной победы и только. Может, Белла и была опытней в техническом плане, но она принимала удовольствие почти с медицинской точки зрения. Впервые за всю историю Дебора почувствовала себя выше Беллы.

Эллиот бы улыбнулся при виде такой замысловатой логики. От нахлынувшей вины и желания Дебора зажмурилась. На мгновение позволила себе представить его. Ощутить вкус, запах, присутствие. Исходящую от него мужественность. Представила, как он смотрит на нее, прикасается. Там, в эллинге, она была счастлива оказаться собой, Деборой, потому что именно ее желал Эллиот. И она же все испортила. Скорее даже полностью разрушила.

Как она могла ожидать чего-то другого после семи лет хронических неудач? Но она все равно надеялась. Верила, что все будет по-другому, пока не подпустила к себе призрак Джереми.

«Он слишком хорошо меня обработал», — вдруг с отвращением осознала Дебора. И пока она не сломает созданные им рамки, ничего не изменится. Джереми умер, но продолжает незримо присутствовать в ее жизни.

Хотя мысль заморозить все чувства до сих пор ее привлекала. Если ничего не чувствуешь, тебе невозможно причинить боль. «Но почему я вела себя совершенно иначе той ночью?» — покусывая кончик пера, думала Дебора, отлично понимая, что это плохо кончится, все равно хотела заняться любовью с Эллиотом.

Заняться любовью! Да что, дьявол забери, она знает об этом действе!

Ничего или почти ничего. При этом достаточно, чтобы представить в воображении, не так ли? А если она может представить, значит, Белла может испытать. И с новым приливом вдохновения опять взялась за перо.


Менее чем через неделю она отнесла законченную рукопись в контору мистера Фрейворта и совершенно измотанная поплелась обратно. Дома сразу рухнула в постель, но сон, как назло, не шел. Дебора надеялась, что, позволив Белле расправить крылья, испытает катарсис и внутреннее очищение. Но вместо этого получила что-то вроде душевного бунта. Прошлое, долгие два года, сидевшее на крепкой привязи, сбежало через невольно открытые ворота ее писательства. Воспоминания заполонили разум, как наступающие звери, злобно соперничающие за внимание.

Дебора бродила из угла в угол по темной спальне, задернутые портьеры защищали от вечернего солнца. От постоянного накручивания на палец волосы превратились в сосульки. Сегодня день ее освобождения, а призрак Джереми только набирал силу, его колкости пугающе знакомым ритмом бились у нее в голове.

Она обманула его. Она его уничтожила. Она холодна как лед. Она так омерзительна, что отбивает у него все желание. Она не женщина, а голый кусок мрамора. Неудивительно, что он обратился за утешением к игорному столу. Неудивительно, что друзья его теперь избегают. Ему не надо было на ней жениться. Он никогда ее не любил. Он ее презирал. Она разрушила ему жизнь. Он не должен был жениться на ней. Никогда. Никогда.

Дебора бросилась на постель, сунула голову под подушку, до боли зажмурилась, но Джереми все не оставлял ее в покое.

— Я не виновата, — вслух выдавила она, еле сдерживая рыдания, но прозвучало это как-то не слишком уверенно.

Она свернулась в клубок и обхватила себя руками, страстно желая, чтобы голос покойного мужа оставил ее в покое. Старалась очистить разум, изгнать оттуда все мысли. Дебора зарылась в одеяла, уговаривая себя уснуть, но дремотное полубессознательное состояние унесло ее в прошлое еще глубже. Бесконечно повторялись давно забытые сцены. Перед мысленным взором вставали отрывки жизни, словно со страниц какого-то бесовского альбома.

Красавец Джереми, в которого она влюбилась без памяти. Его целомудренные поцелуи. «Настоящий джентльмен», — думала она тогда.

Их брачная ночь. Джереми беспокоится из-за ее невинности. «Я слишком люблю тебя, чтобы причинить боль», — говорит он. И добавляет, что не хочет использовать ее для утоления своих примитивных желаний.

В то время она была очень молода и бесконечно наивна. Много ночей она целомудренно прижималась к мужу, пока, наконец, не набралась храбрости проявить инициативу. Обладай она художественным даром, могла бы легко набросать эту сцену, и вспышку инстинктивного отвращения на его лице.

Последовавшее затем грубое совокупление не принесло никакого удовлетворения, но превратило ее в законную жену. Это и все последующее слилось в ее памяти в единое целое, запомнить нечего, но и забыть невозможно. Неискушенная и смущенная Дебора была слишком влюблена, чтобы признать свое разочарование. Она снова и снова отворачивалась при виде стыда на лице мужа, когда он начинал трогать себя.

Ссора, когда дядя отказался отдавать ей наследство родителей. И еще одна, когда дядю Питера так и не удалось убедить. Острословие Джереми, которое она когда-то обожала, безжалостно обратилось против нее. Открытие, которое невозможно игнорировать, невозможно забыть, эта рана до сих пор кровоточила. Он хотел не ее саму, а ее наследство. Не ее любовь, а ее деньги.

Холод в отношениях, месяцы и годы холода. Голые, бесплодные земли их брака, где никто не желал поселиться. Джереми никогда не целовал ее. Никогда не прикасался, не считая этих стыдливейших совокуплений, всегда в темноте. Сначала муж удовлетворял самого себя, потом занимался этим с ней. И, оборачиваясь, она видела откровенное отвращение на его лице. В такие минуты радовалась темноте.

И тот последний раз. Дебора подтянула колени к груди, свернулась в крошечный комочек. Последний раз. Закрыла глаза и откинулась на спинку кровати, заставляя себя вспоминать. Сцена вспыхнула перед глазами в мельчайших деталях, словно пьеса, только ожидавшая поднятия занавеса.

Джереми вскакивает с кровати в одной рубашке, отсутствие возбуждения отчетливо бросается в глаза даже в полутьме спальни. Ее ноющая, натертая плоть сжимается при одной мысли об повторении. Дебора принимает сидячее положение и выдавливает из себя подобие соблазнительной улыбки. Она ведь когда-то его хотела. И если захочет снова, сделает все правильно.

Она от корки до корки изучила книги, которые нашла на полке за редким изданием энциклопедии. Со смесью стыда и восторга тщательно их проштудировала, узнав из откровенных иллюстраций, как ограничен ее собственный опыт. Сказав себе, что спасение брака стоит подобной жертвы, она коснулась своей груди, подражая рисункам. Джереми сначала позеленел, потом его лицо побагровело.

Удар кулаком в лицо опрокинул ее обратно на подушки. Она потрогала щеку, на пальцах осталась кровь.

— Ты меня ударил, — услышала она свой голос откуда-то издалека, будто увидела все со стороны. — Что я совершила, чтобы вызвать у тебя такую ненависть?

— Ты вышла за меня замуж.

— Я любила тебя.

Он жестко глянул на нее.

— Мы женаты уже пять лет, и ты до сих пор не поняла? Ты никогда меня не любила. Бедная сиротка Дебби, ты так отчаянно желала внимания, — насмешливо протянул он. — Боже, мне даже делать ничего не пришлось. Ты сама себя обманула.

— Неправда, — заспорила Дебора, но его слова имели над ней какую-то зловещую власть. — Я действительно тебя любила. И думала, что ты любишь меня.

— Если я что-то и любил, так это твои деньги.

— Ты получил их, теперь уже все, несмотря на задержку с майоратом. Джереми… — Дебора схватилась за простыню. Она выдавливала из себя слова, зная, что если не произнесет их сейчас, то не произнесет никогда. — За то время, что у нас ничего не… когда мы не… я часто думала, не могли ли наши неудачи послужить причиной того, что Господь не благословил нас ребенком?

— Неудачи! — горько выругался Джереми. — Если они и есть, то не по причине того, что я не пытался. Думаешь, мне нравится толкаться в твою мягкую плоть?

Дебора сжалась под его злобным взглядом. Пять долгих лет, полные отточенных шпилек и обвинений, пять лет самобичевания за собственную непривлекательность и неспособность вызвать у него желание, пять лет вины и депрессии, когда на ее глазах растворялись в небытии ее мечты, и осознание того, что она сама превращается в пустую раковину. Это, вместе с новоиспеченным открытием, вызвало у нее гнев, пересиливший весь стыд.

— Мне отлично известно, что нет, ты никогда этого не скрывал. Я вызываю у тебя отвращение, и всегда вызывала. И я хочу знать почему. Что со мной не так?

На какой-то крошечный миг она увидела, как он побледнел, и испытала укол жалости, тут же испарившейся, когда он горько рассмеялся.

— Я нахожу тебя отталкивающей, моя дорогая женушка, потому что ты такая и есть. Посмотри на себя, ты разыгрываешь шлюху в тщетной надежде возбудить во мне хоть каплю желания. Меня просто изумляет, до какой степени ты наивна. Ты не заметила того, что очевидно как минимум половине светского общества? Ты не станешь для меня приятней, несмотря ни на какие уловки. Мои вкусы пролегают за пределами твоих познаний. Я никогда тебя не хотел. Единственное, что меня в тебе интересовало, — твои деньги. И я их получил. — Джереми натянул бриджи и стал собирать остальную одежду. — Я сыт по горло тобой и нашим фальшивым браком.

— Ты хочешь расстаться? — В груди Деборы вспыхнул огонек надежды. После этой ночи, поистине впечатляющего провала, подобный исход становится единственно возможным выходом.

Но Джереми снова рассмеялся:

— Нет, этого удовольствия я тоже тебе не доставлю. Не хочу давать сплетницам никаких поводов. Иметь жену, даже такую, как ты, — какая-никакая, но все же защита. И поскольку все мои усилия превозмочь отвращение к твоей плоти так и не привели к появлению наследника — еще одна заслуга, которой ты меня лишила, — я не вижу причин делать еще попытки. Я возвращаюсь в Лондон. А ты можешь оставаться в Кинсейл-Мэнор. Искренне хочу поскорее избавиться от твоего общества. Желаю тебе насладиться уединением.