Лина Мур - Скандальный Альянс

– Да, сказал. Уже довольно давно.

– Как ты это понял? Как ты понял, что именно эта девушка сделает тебя счастливым? Как ты решился на это? Ты уже тогда планировал уйти?

– Эм, нет… нет, Дерик. Я, вообще, не планировал уйти, и Меган знает всю опасность моей работы. Вчера обстоятельства изменились. Она в Америке, я не могу её бросить в таком состоянии. Она беременна. Вероятно, напугана, и я нужен ей. Я не могу выбирать между долгом и чувствами, потому что она для меня важнее. Долг убивает любовь, поэтому я ставлю её на первое место, что бы ни случилось. Любовь я не найду ещё раз. Такую, как к ней, точно не найду. А вот долг всегда может вернуться, как и работа, – говорит Калеб и опускает взгляд, стыдясь своих решений. Стыдясь передо мной. Он чувствует себя виноватым.

Ещё больнее.

– Как я понял? Я не думал. Я чувствовал. Однажды утром, проснувшись рядом с ней, я отчётливо понял, что люблю её. Любую люблю. Как бы она ни вела себя, что бы ни говорила мне, какие бы требования ни выставляла, сколько бы раз ни раздувала ссору на пустом месте. Я буду любить её в любом состоянии. Чувствую, как мне одиноко и плохо без неё, и как хочется просто вдохнуть её аромат. Он помогает мне двигаться дальше. Рядом с ней я просто всё это чувствую. Любовь описать сложно, у каждого она своя, но моя в этой чересчур нервной американке.

– И ты ей прямо так всё и выложил? – хмурюсь, обдумывая его слова.

– Да. Прямо так. А зачем врать? Зачем скрывать это? Зачем терзать женское сердце? Нет, я не мог так поступить с Меган. Да и первый шаг всегда должен сделать мужчина. Они ждут именно слов, чтобы понять нас. Они зачастую выдумывают себе всякие глупости и верят в них, поэтому всё это лечится словами, а потом уже поступками. Они вглядываются в наши глаза, чтобы прочесть, что у нас на сердце. Но такие, как мы, умеем всё скрывать. Только слова могут помочь им поверить нам. Поступки закрепляют результат, но слова крайне важны.

– Но ты готов всё бросить, ради этого чувства? Не боишься, что оно убьёт то малое, что уже есть?

– Любовь не может убить, Дерик. Ложь может. А любовь никогда. И да, я готов на всё, ради человека, которого люблю. Нам будет сложно. Мы будем ссориться. Может быть, даже хуже. Но это жизнь. Это отношения, в которых мы оба будем расти, учиться правильно воспринимать друг друга и окружающие обстоятельства. Люди не меняются, Дерик, они, если повезёт, получают то, о чём мечтают и приспосабливаются к этому. А если нет, то продолжают оставаться тенью. А женщина в этом случае свет. Она манит и зовёт к себе, и признаюсь, мне было страшно. Страшно, что я могу всё испортить и потерять Меган. Но я подавил этот страх. Наша жизнь – короткий отрезок, другого не будет. Тянуть с признанием и отрицать его я попросту не мог себе позволить. Знаю, что могу умереть в любой момент, защищая тебя, но даже в этом случае буду рад тому, что успел полюбить и оставить это обещание у Меган. Признание – надежда для женщины, что всё ещё может быть хорошо.

– Каков твой дальнейший план? Ты поедешь в Америку, и что потом?

– Не знаю, как сложится наша дальнейшая жизнь, но Меган будет в Америке, пока там находится Реджина. Она её не бросит одну. Вероятно, у нас не будет пышной свадьбы…

– Ты собираешься жениться? – недоумеваю я.

– Конечно, Дерик, – смеётся Калеб. – Конечно. Это правильно. Я хочу жениться на Меган, у нас будет ребёнок. Я собирался пару месяцев назад сделать ей предложение, но время было неудачным. Поэтому женюсь на ней в ближайшее время. Официально покажу всем, что если кто-то тронет её или нашего ребёнка, то будет иметь дело со мной. А я умею убивать. Я этому прекрасно научился у тебя. И сделаю это, потому что буду иметь право защищать свою семью.

Это глупость. Брак разрушает всё. Он вовсе не гарант того, что ты будешь иметь хоть какой-то вес в этой семье. Брак? Я никогда о нём не думал. Для меня были запретны эти мысли. Мне запрещено иметь кого-то рядом. Да и кто-то безликий меня не устраивает.

Мотаю головой и сцепляю зубы.

– Мне нужно подготовиться к выступлению, – сухо бросая, отпускаю кроватку.

Нет. Я был идиотом, поверившим в то, что есть надежда. Я хотел одного – быть частью тех людей, которых сам же могу и погубить из-за своего происхождения. И я чертовски завидую Калебу. Я же закован в королевские оковы. Угроза осталась. Рисковать жизнью Джины и Нандо я никогда не буду.

Решение принято. Я это сделаю.

Настоящее время…

Машина качается. Моргаю. Воспоминания исчезают.

– Сынок. – Мягкая ладонь ложится мне на бедро.

– Клаудия, я тебе не сын…

– А ну-ка, не смей, – она легко ударяет меня по бедру. – Я растила тебя тридцать один год, поэтому имею право называть сыном. Я волновалась о тебе. Не находила себе места, когда думала, что Реджина засланный враг. К счастью, я ошиблась, но враг всё же был. Это ты, Дерик. Именно ты.

– Конечно, сын того, кто навёл хаос в стране и…

– Боже мой, хватит думать о том, за что ты не в ответе. Сколько раз тебе говорить об этом, Дерик? В данный момент я называю тебя врагом для тебя самого. Только у меня появляется надежда, что твои глаза открылись, так ты обрубаешь её. Что ты делаешь в Америке? – требовательно спрашивает она.

Тяжело вздыхаю и пожимаю плечами. Я никогда не чувствовал себя маленьким. Я никогда не был им. Я не помню это время. Всегда мне нужно было что-то делать. Защищать кого-то. Бежать куда-то. Учиться чему-то. Запрещать себе абсолютно всё.

– Ты не выступил?

Поворачиваю к Клаудии голову и отрицательно ей качаю.

– Почему?

– Не смог. Просто не смог. Я сидел там. Я знал этот текст. Я выучил его. Я ничего не чувствовал… пока мне не сообщили, что через несколько секунд мы начинаем. Обратный отсчёт. Я встал и ушёл. Я не смог. Решил, что будет правильно спросить об этом Джину. Отказаться от них… полностью. Отказаться от сына. Я не могу сделать это во второй раз. – Тру лоб пальцами, чтобы хоть как-то прийти в себя.

– Хорошо. Тогда почему ты убежал, Дерик? Что тебя напугало?

– Всё! Клаудия, я приношу только проблемы Джине и сыну. Теперь она ещё и беременна. Не знаю, что мне теперь делать. Защищать их. Как? Ферсандр знал, но не научил меня этому. Как ему удалось? Как вы остались живы, тётя?

– Сынок, он не знал. Он просто никогда не отпускал нас от себя надолго. Он всегда был верен своей семье. Понимаешь? Семье. И тебе следует быть честным с собой и с Реджиной прямо сейчас. Альора снова без правителя. У тебя есть только эта ночь, чтобы прекратить бояться неизвестности. Ты никогда не был трусом, Дерик, так и не становись им и сейчас. Ты знаешь, что должен и хочешь сделать. Не опасайся этих мыслей. Дай им выйти наружу. Ферсандр всегда требовал, чтобы я говорила с ним, даже когда мне было плохо, и я злилась на него. Мы ссорились так же часто, как вы. Но я знала, что это ничего не изменит, и мы всё равно будем вместе. А у вас нет такой уверенности. И она зависит только от тебя, Дерик. Не важно, что скажут другие. Не важно ни происхождение, ни родословная, ни прошлое. Важно то, кто принимает твои минусы и не боится их. Важно то, что ты имеешь право на чувства. И не рассказывай мне ужасы про трон. Я ими сыта по горло. Ферсандр тоже боялся, но не боялась я. А когда боялась я, то не боялся он. Вот это, Дерик, называется семья. И от неё тебя отделяет лишь момент искренности и честности. Дай себе шанс, потому что пока ты этого не сделаешь, ничего не изменится и станет только хуже. Реши для себя, на что ты готов ради своего будущего рядом с Реджиной и Нандо, а теперь и ещё с одним ребёнком. А она… она будет молча поддерживать тебя, как истинная королева. Подумай хорошо над этим, Дерик.

Клаудия целует меня в щёку и выходит из машины.

Истинная королева…

Моя королева…

Моя американка…

Честность не самая сильная моя черта. Причинение боли, да. Вот этого дерьма хоть отравись. Но не честности. Хорошее делать я не умею. Моя жизнь состояла из погони за врагами и их поимки, а когда дело коснулось непосредственно меня, то оказалось, что я ни черта про неё не знаю.

Закрываю глаза, слыша, как хнычет Нандо и тихий голос Джины, приговаривающей, что скоро всё пройдёт. Наступит утро. Ничего больше не будет тревожить. Боль утихнет…

Да она только набирает обороты. Столько дней не видеть её и сына, ничего не знать о том, что я оставил после себя в её сердце. Я и здесь гнался за врагом. Я старался поймать Джину в свои ловушки, которые так умело расставил, но попался в них сам.

Один глубокий вдох. Сжимаю руки в кулаки. Мне нужна минута. Какая-то чёртова минута, чтобы собраться. Не знаю, что говорить. Слишком заврался. Слишком много времени прошло. Слишком страшно? Я знаю, что такое страх. Но это не он. Мне жарко и душно. Кислорода снова не хватает.

– Нандо, прошу тебя… поешь. Немного… пожалуйста. Я едва держусь на ногах. Сынок…

Меня ударяют по груди размашистые толчки сердца. Её тихий голос. Её мольбы. Её усталость. Её бессилие.

Нажимаю на ручку двери и резко распахиваю её. Луч света из коридора падает на маленькую спальню и на Джину, укачивающую Нандо. Она оборачивается. Щурится. Тихо закрываю дверь.

Я врываюсь в её мир. Снова. Это должен был быть и мой мир. И я обязан сегодня узнать, есть ли мне в нём ещё место.

– Я уже намазала его дёсны специальным средством. Дала обезболивающее… он не ест. Совсем не ест. Выплёвывает смесь, и всё. Я не знаю, как накормить его. – Её уставший, жалобный тон обращён ко мне. Она не выгоняет меня, не кричит, не указывает на дверь. Она смотрит на меня с надеждой. Просит о помощи этими красивыми глазами.

Подхожу к Джине и протягиваю руки. Нандо орёт, оглушая своим голосом. Кому-то не повезёт, если решит в будущем поссориться с ним.

Беру сына на руки, и мне снова становится тепло. Переворачиваю его и вдыхаю аромат ребёнка.

– Бутылочку, – протягиваю одну руку, Нандо всё ещё плачет. Джина передаёт мне смесь для сына.

– Присядь. Я буду говорить. Ты слушать, – произношу я, расхаживая по комнате.

– Дерик, давай…

– Молча. Не перебивай меня. Я давно должен был тебе всё рассказать. Поговорить с тобой нормально, Джина, – указываю взглядом на кровать. Она буквально падает на неё и поправляет выбившиеся из хвоста пряди.

Сейчас она выглядит такой же юной, какой я её встретил впервые. Большие, недоверчивые глаза растерянно смотрят по сторонам. Она испытывает дискомфорт, но не двигается. Как тогда… шесть лет назад. Да, как много времени прошло, а я ничего так и не изменил.

Решиться… это довольно сложно. Решиться признаться во всём дерьме, которое натворил. Узнать самого себя. Прямо сейчас. Рвать пластыри. Рвать нити на ранах. Дать ей то, о чём она часто просила меня. Свой ад.

– Когда увидел тебя, в баре, я знал, что ты именно такая, какой я тебя представил за минуту. Ты упрямая, закрытая в себе. У тебя заниженная самооценка. Ты пугливая. У тебя есть характер, но ты его боишься. Ты собранная. Всегда говоришь по делу. Умеешь высказывать своё мнение. Не боишься идти против общепринятых норм. Живая. Но где-то очень глубоко. Я был мальчишкой, который думал, что всё будет очень просто. Всё вышло через задницу. Я даже не владел тобой, Джина, но уже присвоил себе. Думаю, что именно тогда я отдал тебе всё, что у меня было. Я затянул тебя в свой ад, – делаю паузу, замечая, что Нандо затих. Переворачиваю его и приставляю к губам соску. Он берёт её.

Снова смотрю на Джину и продолжаю ходить.

– Я сделал много ошибок. Боялся тебя и того, что ты со мной делаешь. Я ненавидел тебя за ту власть, которую ты обрела надо мной, Джина. Это меня злило. Выбешивало. Тебе легко удалось показать мне, что будет, если я не приму своё прошлое. Тебе одной удалось забраться глубже, чем я сам знал себя. Ты была под подозрением у всех. А я уже прослыл потенциальным убийцей. Моя кровавая война началась с рождения, и она не закончится мирно. Всегда расплатой будет чья-то смерть. Я это всегда знал, но остановиться не мог. Я всё рассчитал.

Она судорожно сглатывает и кусает губу, напряжённо сводя брови.

– Мне не пятнадцать, чтобы забыть о презервативе. Мне даже не двадцать пять, Джина. Я намеренно им не пользовался. Я хотел оставить тебя себе. Ты была в моих руках. За столько лет я, наконец-то, добился своего. Ты была моей. Я эгоистичен в своих желаниях и не допускаю в них никого. Там всегда была только ты. Когда-нибудь время бы пришло, и ты вспомнила об Америке, но если бы забеременела, то появился бы ещё один повод остаться со мной, – произношу, и ком встаёт в горле от боли, отразившейся в глазах Джины.

– Ты подстроил мою беременность? – едва слышно спрашивает она.