Александра Риплей - Скарлетт

Он разжал крепко стиснутые руки, и улыбка на его мертвенно-бледном лице стала естественной:

— Пойдем, лошади здесь.

Лошадь Колума вырвалась на тропинку через заросли куманики и спутанные ветви кустарников, и вскоре Скарлетт увидела гигантские камни в стенах башни прямо перед собой. Он выставил руку, чтобы предупредить ее, затем осадил лошадь, сложил руки рупором у рта.

— Сэакайн! — крикнул он. Этот странный звук эхом отразился от камней. Он повернул голову, и глаза его оживились, а щеки порозовели.

— Это гаэльский, Скарлетт, древний ирландский язык. Где-то здесь живет в хижине мудрая женщина. Говорят, что это ведьма, старая, как Тара, жена того человека, который сбежал от Пэдди О'Брайна из Трима двадцать лет назад. Ты, верно, слышала о нем. Я предупредил ее, что мы проезжаем. Я вообще-то не очень верю в колдунов, но это не значит, что мы не должны проявлять к ним уважения.

Они выехали на прогалину вокруг башни. Вблизи Скарлетт увидела, что между камнями нет известкового раствора и они не сдвинулись за все это время ни на дюйм. Сколько им лет, говорил Колум? Тысяча? Две тысячи? Не имеет значения. Она не чувствовала страха, хотя Колум ей рассказывал такие ужасные вещи. Эта башня была всего лишь строением, и Скарлетт никогда не видела работы прекрасней. Это место нисколько не пугало ее, напротив, даже приглашало войти. Она подъехала поближе.

— Ты очень смелая, Скарлетт. Я предупреждал тебя, что ходят слухи, будто в башне обитает призрак повешенного человека.

— Ха-ха! Привидений не бывает. Кроме того, лошадь не подошла бы так близко, если бы здесь что-то было. Все знают, что животные это чувствуют.

Колум расхохотался. Скарлетт прикоснулась к камням, они были гладкими от многовекового выветривания. Они впитали в себя солнечное тепло, холод ветра и дождя. В сердце ее воцарился необычный покой.

— Она действительно очень старая, — сказала Скарлетт, хотя знала, что слова пусты, потому это и не имело значения.

— Она выжила, как огромное дерево, — сказал Колум, — корни которого уходят глубоко, к центру земли.

«Корни уходят глубоко…» Где она слышала это раньше? Ну конечно. Ретт говорил это о Чарльстоне. Скарлетт, улыбнувшись, постучала по древним камням. Она могла бы рассказать ему кое-что о корнях, которые глубоко уходят. Нужно только подождать, когда он снова начнет рассказывать о том, как стар Чарльстон.

Дом в Баллихаре был тоже построен из камня, но еще и облицован гранитом. Каждая пластина была великолепно отшлифована, и все это выглядело надежно и крепко. Дом был огромный, каждое его крыло было больше, чем любой, даже очень большой дом. «Построен надолго, — сказала она себе. — Жаль, что никто здесь не живет».

— У лорда не было детей? — спросила она Колума.

— Нет, — спокойно ответил он. — Была жена, но она вернулась к своим родным или ушла в монастырь. Поговаривают, будто она сошла с ума.

Скарлетт почувствовала, что не стоит восхищаться домом при Колуме.

— Давай посмотрим деревню, — предложила она.

Это был целый городок, слишком большой для деревни. Но здесь не осталось ни одного целого окна или невыломленной двери. Скарлетт стало не по себе, она чувствовала, что ее прямо разрывает от ненависти.

— Как нам лучше поехать домой? — спросила она Колума.

— Завтра у старушки день рождения, сказал Колум, оставляя Скарлетт у Дэниэла. — Скажи им, что я приду утром.

Скарлетт удивилась, почему он сказал это так игриво. Не так уж много нужно, чтобы отпраздновать день рождения пожилой женщины. Пирог, конечно, а что еще? Она уже решила, что подарит своей бабушке хорошенький кружевной воротник, который купила в Голвее. У нее будет еще время купить себе такой же, когда она поедет домой. Боже мой! Это будет в конце недели!

Вдруг Скарлетт поняла, что ей надо делать. Она сразу вскочила и выбежала на улицу. Надо спешить, ей предстоит много работы. Надо все вымыть и вычистить в доме старой Кэти-Скарлетт, даже если там сейчас и не очень грязно, и в доме Дэниэла. Еще нужно подмести двор и прополоть огород в старом доме. Приготовить скамейки, стулья и табуретки, чтобы рассадить тех, кто не поместится в домике. Амбар надо вычистить и постелить свежую солому для тех, кто останется ночевать. Это будет большое празднество, не так уж часто отмечают людям сто лет.

Ешьте и идите, — сказала Кэтлин мужчинам, когда те пришли обедать.

Она поставила на стол кувшин молока, четыре хлебца и масленку. Все было съедено безропотно, но так быстро, что Скарлетт даже представить себе не могла. Потом они вышли, нагибаясь, чтобы пройти через низкую дверь. За все время никто не промолвил ни единого слова.

— Ну, начнем, — скомандовала Кэтлин, как только все вышли. — Мне надо побольше воды из колодца. Ведра там, за дверью.

Скарлетт, подобно мужчинам О'Хара, и не подумала возражать.

После обеда женщины со всей деревни пришли, чтобы помочь им. Было очень шумно, работа была не из легких, и вскоре нежные руки Скарлетт покрылись волдырями. Но она получила удовольствия даже больше, чем предполагала. Босиком, как и все остальные, юбки заткнуты за большой фартук на талии, рукава закатаны до локтя, она снова чувствовала себя ребенком, который играет в саду, приводя в бешенство маму, потому что вечно пачкает передничек и стаскивает туфли и чулочки. Только сейчас товарищи по игре у нее были много лучше, чем плакса Сьюлин или крошка Кэррин, которая была слишком мала, чтобы брать ее в игру.

Как давно это было… Да нет, не очень давно по сравнению с башней.

Корни, которые уходят глубоко…

«Колум меня так напугал сегодня утром… Ужасная история про эти корабли… То ведь были мои дядьки, родные папины братья утонули. Будь он проклят, этот английский лорд. Я даже рада, что его повесили».

Наверное, мир не видел еще такого празднества, как день рождения старой Кэти-Скарлетт.

О'Хара со всего графства и дальше приезжали в повозках, крытых фургонах, верхом и пешком. Здесь была половина Трима и весь Адамстаун. Они несли подарки, еду и выпивку, приготовленную или припасенную специально к празднику. Вскоре Скарлетт показалось, что еды этой хватит на целую армию. Фургон Махуоли из Трима прикатил забитый бочонками с элем, как и фургон Джима Дэли из Маллингара. Старший сын Дэниэла поехал верхом в Трим и вернулся с ящиком глиняных трубок, возвышавшихся за спиной, подобно огромному уродливому горбу, а также с двумя сумками табака, которые были приторочены к седлу. В честь такого знаменательного события каждый мужчина и многие женщины должны были получить по новой трубке.

Бабушка Скарлетт принимала поток гостей и подарков, как королева, восседая в своем кресле с высокой спинкой и попивая чай с виски. На ней был новый кружевной воротник, надетый поверх черного шелкового платья.

Когда зазвонили к вечерне, уже собралось не менее трехсот человек, которые приехали поздравить Кэти-Скарлетт О'Хара в ее сотый день рождения.

Самый старший мужчина сидел на почетном месте у огня напротив нее. Осторожно, с любовью развернул он полосатую ткань и достал арфу. Сотни три с лишним голосов ахнули. Это был Маккорнак, единственный настоящий наследник искусства бардов сегодня, после смерти великого О'Кэролона. Он заговорил, и его голос уже звучал музыкой.

— Я скажу вам слово учителя Турлофа О'Кэролона. Я проводил время в Ирландии и был счастлив, пил за каждого сильного мужчину, который действительно любит музыку. И эти слова я переделаю на свой лад. Я пью за всех сильных мужчин и за каждую сильную женщину, такую, как КэтиСкарлетт О'Хара.

Он поклонился ей.

— Но это должно быть сказано, когда все пьют.

Две дюжины рук наполнили стаканы. Он выбрал самый большой, поднял его за старую Кэти-Скарлетт и осушил до дна.

— А теперь я спою вам сказку про Финна Маккула, — сказал он. Его старческие согнутые пальцы коснулись струн арфы, и волшебство наполнило воздух.

Следуя за Колумом О'Хара, пришли два музыканта, с собой у них были волынки, несчетное количество скрипок, с дюжину разных дудочек и флейт, а в руках — трещотки, которыми они отбивали задорный ритм.

Женщины наполняли тарелки едой. Дэниэл О'Хара сидел во главе стола. распоряжаясь небольшим бочонком черного пива. Танцующие заняли середину двора, и никто не спал.

— Я даже представить себе не могла, что бывают такие вечеринки, — запыхавшись, сказала Скарлетт, когда вырвалась из круга танцующих.

— Ты что, никогда не праздновала Первый майский день?! — воскликнули кузины, шокированные таким заявлением.

— Тебе надо будет остаться до Первого мая, Кэти-Скарлетт, — сказал Тимоти О'Хара.

Целый хор голосов поддержал его слова.

— Я не могу, мне нужно успеть на корабль.

— А что, не будет других кораблей? Скарлетт вскочила со скамейки. Она уже достаточно отдохнула, а скрипачи завели новый рил.

И пока она танцевала, одна мысль беспрестанно вертелась в ее мозгу. Должны же быть другие корабли. Почему бы не остаться и не продлить себе удовольствие плясать рил в пестрых полосатых чулках? Чарльстон никуда не денется. Он будет стоять, как стоял, когда она приедет. Ничто там не изменится, те же чаепития, в тех же самых обваливающихся домах, за теми же самыми высокими недружелюбными стенами.

И Ретт тоже никуда не денется. Пусть подождет. Она его достаточно долго прождала в свое время в Атланте, но теперь все по-другому. «Ребенок в моей утробе удержит Ретта, сделает его моим, стоит мне только захотеть».

Она решила, что ей можно остаться еще, до первого мая.

На следующий день она спросила Колума, есть ли еще корабли после первого мая. Конечно, они были. Прекрасный корабль, который останавливался сначала в Бостоне, откуда придется ехать еще, прежде чем добраться до Америки. Они с Бриди очень хорошо сделают, если подумают о том, как они будут добираться до Саванны, прежде чем оставаться.

— Корабль отправляется девятого вечером. Так что у тебя будет всего полдня на покупки в Голвее.

Ей больше не надо делать покупки, она уже думала об этом. В Чарльстоне никто никогда не станет носить ирландские чулки и нижние юбки. Они слишком яркие и простые. Она хотела только оставить несколько, это будет прекрасный сувенир. Остальные она отдаст Кэтлин и своим новым друзьям в деревне.

— Девятое мая. Это намного позже, чем мы планировали, Колум.

— Немного больше недели после первого мая, Кэти-Скарлетт. Совсем немного по сравнению с вечностью.

Да, действительно. У нее не будет больше такого случая сделать что-то для

Колума. Путешествие из Саванны в Бостон и обратно будет для него трудным.

После всего, что он для нее сделал, она должна была проявить к нему хоть какое-то внимание.

26 апреля «Брайан Бору» отплыл из Голвея, две каюты на борту были свободны. Прибыл корабль 24 в пятницу с пассажирами и почтой. Почту разобрали в Голвее в субботу, воскресенье есть воскресенье, так что небольшая сумка с письмами ушла в Маллингар только в понедельник. Во вторник почтовый дилижанс оставил пакет с письмами почтмейстеру в Триме, среди них был большой толстый конверт со штемпелем «Джорджия» для Колума О'Хара из Саванны. Колум О'Хара получил очень много писем, они предназначались всей семье О'Хара и посвящались дню рождения бабушки.

Почтальон оставил конверт в пивной в Адамстауне.

— Я подумал, что незачем ждать еще сутки, — сказал он Мэту О'Тулу, хозяину этого заведения, которое служило пивной, небольшой лавкой и почтой одновременно. — В Триме они будут только печать ставить до завтра, пока ктото другой не возьмется привезти его.

Он с готовностью взял кружку пива, которую Мэт О'Тул предложил ему от имени Колума. Может, пивная О'Тула была маленькая и не очень богатая, но кружки здесь были большие, из темного стекла.

Мэт О'Тул позвал свою жену со двора, где она развешивала белье.

— Посиди здесь, Кэт, пока я схожу к дядюшке Дэниэлу.

Отец Мэта был братом покойной жены Дэниэла, Терезы, царствие ей небесное.

— Колум! Это великолепно! — в конверте лежало письмо от Тома Мэхона, подрядчика церкви. После недолгих уговоров епископ согласился позволить Скарлетт пересмотреть приданое ее сестры.

— Тара, моя Тара, я сделаю это! Это не женщина, это просто сгусток энергии!

— Колум! Представляешь? Этот толстокожий епископ просит пять тысяч долларов за треть Тары. О Господи, помилуй! Да за пять тысяч можно купить все клейтонское графство. Но я заставлю его уступить.

— С епископами не торгуются, — говорил ей Колум. — Если ей нужно приданое и у нее есть денежки, ей придется выложить их. Таким образом, она финансирует работу церкви, пусть ее это успокоит.

— Ты знаешь, что это не так, Колум. Я ненавижу, когда кто-нибудь хочет на мне поездить, даже церковь. Прости, если тебе обидно слышать такие слова. Все равно Тара должна быть моей, там мое сердце. О, какой я была дурой, что позволила себя уговорить остаться. Сейчас мы были бы на полпути к Саванне.