Казалось, он заглянул ей прямо в душу своими большими ирландскими глазами. Дженис не собиралась ничего ему говорить, пока они не останутся наедине, но все же не выдержала и, всхлипнув, прошептала:

— Я не хочу этого брака, папа. Помоги мне избавиться от герцога. Пожалуйста.

Отец погладил ее по голове.

— Считай, что дело сделано. Поговорим, когда все это закончится.

— Я люблю тебя, папа! — удалось ей сказать, прежде чем Роберт и Синтия оттащили ее в сторону.

Под глазом младшего братца красовался живописный фингал, который он заработал на аукционе Таттерсоллз, когда поспорил с другим юным джентльменом, обвинившим его в том, что он плохо разбирается в лошадях.

— Роберт, когда же ты повзрослеешь? — пожурила его Дженис, хотя мысли были еще там, с отцом.

Синтия закатила глаза:

— Все мужчины невоспитанные варвары.

Дженис тут же вспомнила, как Люк тренировал младших конюхов, и сердце ее сжалось от тоски.

— Что‑то не так? — встревожился Роберт.

К нему тут же присоединилась Синтия.

Смахнув непрошеные слезы, Дженис пожала плечами и, натянув на лицо улыбку, отправилась приветствовать остальных родственников.

Никто ни словом не обмолвился о предстоящей помолвке: все знали, что маркиз должен сначала побеседовать с Дженис, а затем с герцогом Холси.

После взаимных приветствий и объятий Изобел наконец увела детвору наверх пить чай. Оскар, примчавшийся поприветствовать родителей Дженис и остальных членов семьи, которую он давно считал своей, возвратился в конюшню, очень довольный, что в поездке обошлось без происшествий.

Дженис, разумеется, заметила с тяжелым сердцем, что Люк ни разу не показался перед домом, чтобы забрать лошадей, хотя другие конюхи были здесь и помогали Оскару.

Но она не станет думать о нем. Просто не станет, и все, хотя давалось это ей с трудом: забыть о том, чем они занимались в погребе, не давали нывшая спина, набухшие соски, саднившее местечко между ног.

Для всех остальных чай сервировали в парадной гостиной, дополнив его изысканным угощением: тонкими ломтиками хлеба с маслом, жареной говядиной и превосходными сырами. Подали также восхитительные глазированные пирожные, клубнику, виноград и шампанское. Холси был в ударе, отметила Дженис. Держался официально, но учтиво, блистал остроумием при случае и даже иногда проявлял сердечность. При общении с маркизой и герцогом Бичампом не выказывал ни малейшего раздражения, хотя оба говорили излишне громко.

Миссис Фрайди тоже, как видно, чувствовала себя непринужденно, и Дженис была очень рада этому.

— А как поживает ее светлость? — спросила леди Брэди, как только разговоры немного затихли и компания приступила к чаепитию.

Дженис понимала, что мама очень хотела бы услышать ее, но ответил герцог:

— Благодарю вас, хорошо… насколько можно ожидать от особы ее возраста.

Его холодный тон не допускал даже возможности расспросить о деталях, и всем хватило учтивости это понять.

Дженис поспешила вмешаться:

— Она теперь живет в своей прежней спальне — мы переселили ее. Я чувствовала, что ей некомфортно наверху…

— Это было ее собственное решение, конечно, — перебил ее Холси. — Ваша дочь, леди Брэди, напомнила ее светлости, что за пределами комнаты существует целый мир, за что я ей очень благодарен.

Маркиза выглядела чрезвычайно довольной, а герцог тем временем продолжал:

— Мужчина не всегда замечает подобные вещи. Я склонен пропадать в библиотеке, или на охоте, или проводить время в конюшнях. Кстати, приглашаю вас туда на экскурсию: без ложной скромности заявляю, что там есть на что посмотреть.

— Прекрасная идея! — воодушевился маркиз, но Дженис заметила, что он внимательно изучает хозяина поместья.

Рядом с отцом девушка почти физически ощущала, что он готов защитить ее. Это было его любимейшее занятие: приглядывать за членами семьи, — и, надо сказать, он в этом преуспел.

— Как идут дела в поместье? — обратился к Холси герцог Бичамп.

— Вполне сносно. С удовольствием покажу вам территорию, тем более что мы произвели некоторые улучшения.

— Это хорошо, — заметил Дункан с дружеской улыбкой. — Обмен опытом всегда полезен.

— Но начать все же лучше с конюшни, — сказал Питер, который был одержим лошадьми, как все добрые ирландцы.

Оглядев присутствующих, Дженис порядком встревожилась: похоже, Холси на всех произвел впечатление: Марша и Синтия широко улыбались ему, словно он уже стал их новым зятем. Боже милостивый, да все, кроме папы, ему лучезарно улыбались, не только сестры.

Холси принимал все как должное, словно ничего другого и не ожидал.

Хорошо, что Дженис успела переговорить с отцом: это придало ей уверенности, — иначе как бы она стала объясняться со всеми этими людьми, ожиданий которых не оправдала?

— В письме вы упомянули об орхидеях вашей бабушки, — обратилась леди Брэди к Холси. — Можем ли мы увидеть их сегодня?

— Мама ни о чем другом не могла думать, — вмешалась Марша. — И должна признаться, мне тоже очень хочется на них посмотреть.

— Мы с Питером предпочли бы осмотреть конюшни, — сказал Роберт. — Ты не возражаешь, мама?

— Ничуть. Действительно, давайте разделимся. Женщины отправятся любоваться орхидеями, а мужчины — осматривать лошадей герцога.

Холси согласился, что это блестящая идея, но Бичамп заявил, что сначала следует навестить вдовствующую герцогиню. Снова поднялся страшный гвалт: все заговорили одновременно.

— Нам нужно найти время, чтобы поговорить, — донесся до слуха Дженис голос Холси, обращенный к маркизу.

— Непременно, — ответил тот.

Дженис очень надеялась, что Холси проявит благоразумие и конфликта удастся избежать, но, зная герцога, ни в чем нельзя быть уверенной. Только ведь и маркиз своего не уступит, если что‑то важное поставлено на карту.

И это что‑то — счастье Дженис, как он ее заверил.

Она может полностью довериться отцовской мудрости и жизненному опыту.

А пока ей следует подумать, как преподнести не особенно благоприятные новости маме и сестрам. Дженис до смерти боялась, что во время экскурсии в теплицу возникнут вопросы о причинах ее столь стремительного решения выйти замуж, а потом — не менее стремительного отказа.

Глава 32

Беспокоилась она напрасно. Всю дорогу дамы болтали о милых пустяках: Синтия рассказала о своих последних походах за покупками в Лондоне; Марша описала мельчайшие подробности предстоящего празднования Рождества в Ок‑Холле, к которому они начали готовиться заблаговременно, за несколько месяцев; даже мама поделилась историей о некой служанке, которая вышла замуж за лакея из соседнего дома.

Все было очень весело и приятно.

Когда карета проезжала мимо восточной беседки и Синтия начала чрезмерно восхищаться ею, Дженис в первый раз испытала неловкость: воспоминания, связанные с этой беседкой, были далеко не радостными.

Тем не менее девушке удавалось все это время делать вид, что ей весело, как и всем остальным. А когда компания прибыла во вдовий дом и была тепло встречена слугами, и притворяться не пришлось. Предложение выпить чаю дамы вежливо отклонили и сразу отправились по вымощенной камнем дорожке — сейчас очищенной даже от следов снега — в теплицу, где их радушно встретил престарелый садовник, как всегда, пребывавший в прекрасном расположении духа.

Гости представились, и старик, радостно потирая руки, сказал:

— Вы выбрали удачный момент. Я как раз пересаживаю настоящую красавицу.

— Покажете ее нам? — попросила леди Брэди, а Дженис добавила:

— Вряд ли кто‑нибудь еще способен так восхищаться орхидеями, как моя мама.

Марша и Синтия тем временем с изумлением и восторгом осматривали теплицу, восклицаниями выказывая свое одобрение.

Потом дамы внимательно выслушали рассказ садовника о той разновидности орхидеи, которую он собирался пересаживать в горшок.

— Трудное это было дело. Хотите взглянуть, какой она была всего месяц назад?

— Как это возможно? — удивилась леди Брэди.

— Я их зарисовываю. — Садовник подошел к полке и взял толстую тетрадь, ту самую, что показывал Дженис.

— Он прекрасно рисует, — заметила девушка.

Все сгрудились вокруг, рассматривая рисунки, а леди Брэди не могла оторвать взгляд от одной разновидности орхидеи, которой уже не было в теплице.

— Она погибла, — пояснил садовник, — несмотря на все мои усилия. Орхидеи капризны: здесь не их естественная среда, поэтому зачастую не приживаются. У меня есть и другие наброски этой разновидности. Если желаете, покажу.

Леди Брэди обрадовалась, и дамы стали терпеливо ждать, пока старик принесет нужную тетрадь. Когда он перелистывал страницы, а все восхищенно охали и ахали над его рисунками, Дженис обратила внимание на цифры с правой стороны листа. Похоже, садовник использовал учетную книгу.

— Это ведь учетная книга, да? — спросила она.

Старик улыбнулся:

— Ну да. Меня с детства приучили к экономии. Его светлость знал, что я рисую, и позволил секретарю отдавать мне использованные учетные книги, после того как перепишет их начисто для отчета. Новые‑то дороги…

Сердце Дженис гулко забилось.

— А еще кто‑нибудь давал вам наполовину использованные тетради?

— Хм‑м… вроде бы нет. Хотя вдовствующая герцогиня дала однажды, да викарий из Брамблвуда подарил совершенно новую по доброте сердца.

— А где та тетрадь, которую вам дала герцогиня? Вы ее сожгли? — с дрожью в голосе спросила девушка.

— Конечно, нет. Я никогда этого не делаю. Зачем? — Он окинул взглядом присутствующих, словно хотел услышать их одобрение. — Ее светлость пришла сюда в бреду, воображая себя королевой, и потребовала немедленно отправить эту тетрадь прямиком в топку. Я подождал, пока она уйдет, и положил ее на полку, к остальным.

Марша и Синтия ошеломленно переглянулись, не понимая, что происходит с сестрой, а Дженис, хоть и понимала, что выглядит навязчивой, воскликнула:

— Мне очень нужна эта тетрадь! Отыщите ее, пожалуйста, сэр.

— Да не волнуйтесь вы так, — неспешно сказал садовник. — Сейчас достану.

Дженис больше не могла сдерживаться и неожиданно всхлипнула.

— Господи, да что с тобой? — Леди Брэди взяла ладонь дочери в свою и крепко сжала. — Ты меня пугаешь.

— Да, — поддержала ее Марша, и глаза ее наполнились тревогой. — Дженис, ты бледна как привидение.

— И плачешь… — Синтия всегда имела привычку подчеркивать очевидное.

— Может, воды? — предложила маркиза.

— Нет, спасибо. — Дженис сделала глубокий вдох. — Я все объясню через минуту. Сначала…

Садовник был уже возле них с бледно‑голубой тетрадью в руке.

— Вот она, миледи.

— Благодарю вас! — Дженис схватила тетрадь дрожащими руками. — Мне и в голову не приходило спросить у вас. Вдовствующая герцогиня убеждала меня, что она уничтожена. Я не могла даже вообразить, что вы не выполните ее указание.

— Только не говорите ее величеству, — рассмеялся старик, — иначе мне отрубят голову.

Сестры вопросительно взглянули на Дженис, требуя объяснений, но она отмахнулась: нет времени, все объяснит позже. Пока она перелистывала страницы, пальцы ее дрожали все сильнее и сильнее.

Наспех нацарапанные женским почерком строчки плотно заполняли все страницы первой половины тетради. Вторая половина содержала рисунки орхидей.

Пока Дженис лихорадочно пробегала глазами написанное, в теплице царила тишина, которую никто не смел нарушить. Родственницы даже тихо отошли в сторонку вместе с садовником, понимая важность происходящего.

По мере чтения перед Дженис складывалась целостная картина.

Шокирующая. Ужасающая.

История Эмили Марч растрогала Дженис до слез, но больше всего ее потрясло, что, оказывается, Люк — ее Люк — по праву является законным герцогом Холси. Теперь дрожали не только ее пальцы — ее всю трясло.

Она успела лишь вскрикнуть, прежде чем черная пелена опустилась перед ее глазами и она потеряла сознание.


Медленно приходя в себя, Дженис поняла, что Синтия держит ее в объятиях.

— Очнулась! — воскликнула младшая сестра с блеском удовлетворения в глазах. — Это я тебя поймала, а то бы на пол рухнула.

Дженис хоть и чувствовала себя ужасно, но невольно улыбнулась:

— Большое спасибо, дорогая.

Тут подоспела и Марша с чашкой воды. Сделав приличный глоток, Дженис сразу почувствовала себя лучше.

Леди Брэди взяла ее за руку:

— Дорогая, что происходит? Что из написанного в этой тетради так тебя расстроило?

Дженис широко раскрыла глаза и села.