Михаэль никогда не расспрашивал Регину, как ей удалось вырвать сына из-под власти полной Луны, она никогда сама не вспоминала. Но кроме оберега, который ведьма принудительно одела ему вновь на руку, она прочертила острым ногтем на груди Хассо рунический защитный знак, вспыхнувший синим огнем, проникающим под кожу и оставившим на ней след непреходящего ожога. Но по грустному лицу кормилицы, Михаэль понял, что зов человеческой крови уже не оставит его брата, а совершенные заклятия сдержат его до тех пор, пока жив человек, наведший их.

Время шло. После этого трагического случая, молодые люди почти перестали использовать зачарованное зелье, позволяющее проснуться в волчьем теле.

На смену одному увлечению пришло другое. Они открыли для себя мир соблазна, телесных удовольствий, они почувствовали другой Зов. Зов плоти.

Потаенный Мир вновь захлопнул перед ними двери, но в этот миг распахнулись другие, приглашающие их вкусить радость любовных утех.

Между братьями началось негласное соревнование, сколько женских сердец им удастся покорить. На шутовском рыцарском щите Михаэля красовалось уже не менее двадцати разбитых сердец, Хассо дышал ему в спину, не отставая. Наивные пастушки и красивые молодые пастухи, приводившие стада на залитые солнцем лужайки, стали их первыми добровольными, неопытными жертвами. Негласная слава о прекрасных лесных братьях быстро распространилась за пределы Черного Леса, перелетая по местным деревушкам от уха к уху осторожным и смущенным перешептыванием. Богопротивные слухи метались по ветру подобно верховому пожару и сводили с ума любопытных молодых крестьянок, чье наливное тело только и ждало запретных утех, волновали голодных вдовушек, изнывающих без мужской ласки и наконец добралось до вонзившихся в небеса каменных башен замка Шварцштайнфалль.

Магдалена, услышав от камеристки очередную скабрезную историю, о похождениях лесных братьев, невольно улыбнулась, приближался срок, назначенный Богом ее мужу. Барон фон Берен доживал последние дни, мучаясь от горячки, иссушающей его немощное тело. По иронии судьбы смерть супруга откроет врата дома бедному изгою, незаконнорожденному выродку. Бастарду. Осталось недолго.

Как она соскучилась по любимому мальчику. По его мягким темным кудрям, по золотым глазам, теплые оттенки которых играли словно сосновая смола на солнце, по нежным губам и соблазнительному румянцу на щеках.

Как омерзительны ей прикосновения и ласки старшего сына, Витольда, копии своего угасающего тщедушного отца. Бледный призрак, Витольд фон Берен, ты отвечаешь данному тебе челядью негласному прозвищу Злобный дух, при встрече с которым горничные неистово крестятся и пытаются спрятаться, потому что ты одержим любовной горячкой не меньше своего красавца младшего брата. Но болезнь твоя совсем другого толка…

Мать лишь могла догадываться о злобной страсти старшего сына, темные слухи о которой черными воронами кружили по окрестным деревням. Но она намеренно закрыла глаза на свидетельства похищения и истязания несчастных, преимущественно девственниц сворой богатых извращенцев, возглавляемых Витольдом.

Магдалена, срок которой приближался к сорока, доживала свой век в постоянных молитвах, всенощных бдениях и самоистязаниях розгами, посвятив душу Всевышнему, преобразив свою патологическую плотскую страсть в страсть благодатную.


Необходимо добавить так же, что Михаэль, получивший впоследствии прозвище Люстиг, за свой благодушный веселый, легкий нрав, не догадывался, что с Хассо его связывает не только молочное, но и кровное родство. Черная Регина исправно исполняла данное младшей сестре обещание — сохранить от мира в тайне их связь. Для Михаэля она оставалась любимой кормилицей, и лишь со стороны можно было увидеть, насколько внешне они походили друг на друга. Мальчик унаследовал от тетки густые темные волосы, правильные благородные черты лица, нежный рисунок губ, немного раскосый разрез крупных золотисто карамельных глаз.

Хассо, напротив, ни в коей мере не напоминал родную мать. Небольшого роста кряжистый, словно дубовый ствол. Движения его в отличие от изящных размеренных жестов Михаэля, были резкими и порывистыми. Лицо, отмеченное следами оспы, с крупным носом и тонкими злыми губами выглядело, словно вытесанным из дерева неумелым плотником. Но стоило задержать взор на его небесно голубых глазах, прозрачных словно воды горного ручья, как грубые черты лица преображались под их волшебным блеском и глубиной и складывались в привлекательный образ. Возможно, он походил на своего таинственного отца, имя которого знала лишь Регина, и свято хранила в душе.


Во второй раз Хассо пропал на исходе полной луны, спустя день, когда Михаэль впервые повстречал Маленькую Птичку.

Регина более не отправлялась на поиски нерадивого ослушника. В полночь она вышла на берег озера, в водах которого переливалась мертвенными бликами хозяйка Ночи, и прочертив на ее отражении защитный знак произнесла заклинание, призывающее Хассо вернуться.

Ближе к рассвету она заглянула в комнату к дремавшему Михаэлю и тихо произнесла.

— Если к убыванию он не вернется, люди в деревнях откроют охоту на вервольфа. Я бессильна ему помочь. Защита моя содрогается под натиском жажды людской плоти.

Михаэль испуганно молчал.

— Сынок, чтобы не случилось, прошу не оставляй глупого Хассо, он сам не ведает, что творит. Рожденный от дьявола никогда не вознесется в светлые чертоги… Пообещай мне!

Люстиг кивнул, соглашаясь с неведомым.


В сладкий сон вкралось странное ощущение ползающей по телу гусеницы. Кристина видела себя, лежащей на облаке, плывущем высоко над землей, над сказочными замками, вонзившими острые шпили в бескрайнее лазурное небо, над голубыми зеркалами озер, сверкающих на солнце, над изумрудными пушистыми лесами, пронизанными хрустальными речными потоками. И надоедливая гусеница, переползающая с руки на шею, с шеи на щеку, мешала девушке наслаждаться медленно сменяющими друг друга чудесными пейзажами. Она несколько раз стряхивала надоедливое насекомое, но оно упрямо возвращалось и продолжало странствие по ее лицу, подбираясь к губам. Когда ее мохнатое тельце коснулось нижней губы, вскрикнув от омерзения, Кристина вырвалась из дремы.

Перед ее глазами маячил стебелек большеголовника, который изображал во сне несчастную надоедливую гусеницу, а за ним мелькнули огоньками смеющиеся карамельные глаза ее нового знакомого, застигнувшего девушку на лесной, разогретой летним палящим солнцем опушке, во время полуденного сна. Его склонившееся лицо находилось столь близко от лица Кристины, что она с трепетом вдохнула чужой запах кожи и волос, заставивших маленькое сердечко в волнении забиться. Еще ни один мужчина не смел окутать ее своим дыханием, разбудив странные противоречивые желания, бежать сломя голову и в то же время остаться и дальше жадно вдыхать аромат его кожи.

Первое желание возобладало, но девушка, готовая сорваться с места, была внезапно остановлена сильной рукой. Михаэль нежно взял ее кисть в обе руки и поднес к губам дрожащие от испуга пальчики.

— Постой, не бойся. Я не причиню тебе зла, Птичка!


Машу отвлек монотонный равномерный стук, разносящийся от окна. Отложив рукопись в сторону, она нехотя встала с уютного диванчика, пытаясь выяснить его источник. Выходить из очерченного ночником теплого круга света в притаившуюся за ним черноту гостиной совсем не хотелось. Сказка, переселившаяся из набросок романа в явь, подкарауливала бедную девушку на каждом шагу, стоило ей нырнуть из золотого круга в сумрак комнаты. Стараясь не поддаваться детскому страху, она прошла, зажмурившись на цыпочках в спальню, и несколько мгновений прислушалась к равномерному дыханию Макса. Ее друг спал сном праведника. Маша, тряхнула головой, отгоняя сладкие воспоминания…Ее колени свела мягкая судорога на миг вспыхнувшего желания, по телу разлилось тепло…Не сейчас…

Снова этот странный стук. Он явно исходил от окна в гостиной. Маша медленно отодвинула тяжелую портьеру и выглянула на улицу. Кроме световой гирлянды, спрятанной в отцветающей герани, окружившей пустую террасу с поднятыми на столы стульями, никакого источника освящения не наблюдалось. Отель плотным кольцом окружила стена абсолютной тьмы, за которой прятались призраки прошлого. Маше стало не по себе, она робко поежилась. И в тот же момент в испуге отпрянула от стекла. Между рамами судорожно забилась запоздавшая бабочка, не успевшая заснуть, спасаясь от осенней стужи. Ее мохнатое тельце с потрепанными крылышками испуганно и устало трепыхалось в стеклянной ловушке. Пусти меня!!

— Дурочка, как же ты сюда попала… — Маша, недолго думая, открыла фрамугу и запустила несчастную внутрь комнаты, в тепло. Мелькнув перед глазами пестрыми крылышками, бабочка моментально исчезла в темноте гостиной.

— Хотя бы умрешь не на холоде, — прошептала Маша, вернувшись и удобнее устраиваясь в уголке дивана. Она перевернула страницу.

В шапке следующей главы находилось несколько перечеркнутых и исправленных абзацев. Скорее всего, Клайв размышлял над течением сюжета, меняя его на ходу. Под последним абзацем виднелся стилизованный рисунок двух треугольников, совмещенных друг с другом двумя сторонами, под которыми стояли имена Кристина — Люстиг. От них в противоположные направления отходили лучи — Хассо и Яков. Клайв рассматривал развитие двух любовных треугольников, не зная, какому отдать предпочтение. Остановившись на Кристина, Люстиг, Яков, автор продолжил набросок сюжета.


С той поры минуло два года.

Барон Карл Витольд Первый фон Берен простился с миром, испустив последний дух на руках изнемогающей от слез супруги. Его родной сын, погрязший в мирских увеселениях, в пьянстве и разврате, был в момент смерти отца на охоте, и не нашел возможности прибыть к моменту погребения, чем немало порадовал мать, ненавидевшей старшего сына. Необдуманный поступок наследника вызвал немало кривотолков среди дворянства, присутствовавшего на отпевании покойного. Но это ни в коей мере не волновало баронессу. Магдалена давно закрыла глаза на грехопадение своего отпрыска, возложив последнюю надежду на Михаэля и Всевышнего. Однако смерть не собиралась покидать Шварцштайнфалль. Через месяц после погребения отца тихо угас от чахотки Бледный Призрак Витольд, его высохший покрытий кровавыми слюнями скорченный труп, найденный с утра камердинером, вызвал у последнего лишь вздох облегчения и испуганно произнесенную молитву об упокоении грешной души.

После приличествующего времени, прошедшего после двойного траура, Михаэлю было дозволено вернуться в родной дом. Что он и сделал, но лишь ради удовлетворения любопытства и внезапно проснувшегося тщеславия. Лесного бродягу тяготила роскошь покоев, и не долго радовало золото убранства. Он не мог дышать полной грудью, стены замка давили подобно склепу. Молодой человек возвращался в свои покои лишь за сном, стараясь не обижать мать, которая души не чала в сыне. При свете солнца Люстиг пропадал среди привычных лесных просторов.

Не было дня, чтобы он не виделся с Маленькой Птичкой, ставшей ему настоящим другом. Они встречались на опушке, находящейся у подножья скалы, с вершины которой устремились в небо зубчатые башни замка Шварцштайнфалль. Окна покоев Михаэля выходили прямо на нее. И разведенный на лесной поляне костер был тайным знаком, что маленькая Кристина ждет его. Если бы у Люстига были крылья, то он не преминул бы броситься вниз со скалы, лишь бы скорее окунуться в глубину ее лазурных глаз и дотронуться в приветствии до нежной щеки. То была дозволенная ласка. На большее он не надеялся. Михаэль боготворил Кристину и не смел мечтать о ней, как об обычной молодой девушке. Он возвел ее на пьедестал, создав образ сказочной феи, невинного божественного существа, особенного, и загадочного.

Они могли говорить обо всем на свете, не уставая, придумывать себе все новые развлечения и забавы. Кристина пыталась познакомить Люстига со своими маленькими друзьями, но бедный парень так и не смог вернуть прежний волшебный дар, Старик, Зеленый Петер и Модник оставались невидимыми взору Михаэля.

Кристина же покатывалась со смеху, слушая их похождения с Хассо в волчьих шкурах, она несколько раз просила принести ей тайком от Регины толику волшебного настоя, но всегда получала решительный отказ.

Михаэль уберегал ее от опасности, связанной с оборотным настоем. Но как бы не были они близки и как бы доверительны не были их беседы, у Михаэля оставалась одна свято хранимая тайна — давний разговор, состоявшийся между ним и кормилицей.


Вечером того дня, когда он впервые увидел Птичку, Михаэль влетел в избушку Регины словно на крыльях и был немедленно пригвожден к земле ее черным взглядом, мрачным, тяжелым, словно надгробная плита.

Кормилица молча рассматривала Люстига, пытаясь прочесть его тайные мысли, а потом сказала