Признавшаяся суду девица Кристина Кляйнфогель обязана быть без промедления взята под стражу до окончания следствия.

Кристина безучастно наблюдала, как вскочившего и бросившегося к ней Михаэля в один момент скрутили и вывели из зала охранники. Она уже не слышала, что он кричал… Она видела, как руки Якова были сняты с колеса, а его самого в сопровождении стражи увели. Она, не проронив более не слова, покорно пошла вперед, подгоняемая острым наконечником копья. Слез так и не было. Ее глаза, словно засыпанные песком горели от невыносимой боли. Странное ощущение оторванности от мира, возвышенное чувство полета над человеческими чаяниями. Словно, произнеся страшные слова, она перешла в другой мир. Мир покоя и безмятежности. Словно она вернулась домой.


Большие карие глаза, сияющие над ее лицом, зовущие в сладкую негу губы, ласкающие ее тело. Его волнистые волосы шелковой волной падают на ее плечи. Сплетенные в страсти руки раскинуты на земле.

Они лежат на изумрудной густой траве, мягкой как шелк, на знакомой лесной лужайке в окружении столетних сосен и елей, замерших в безмолвии, обещавшие на века сохранить их секрет. Они на той самой лужайке, где Кристина раньше встречалась с Михаэлем. Но на этот раз с ней рядом ее любимый, ненаглядный Яков.

Его прекрасное тело, белоснежное, сияющее, словно свежий декабрьский снег, выпавший на верхушки деревьев. Она проводит рукой по безупречной коже, не сохранившей ни одной ссадины, ни одной царапины от пыток, ни одного кровоподтека от вчерашнего жестокого испытания иглой.

Не может быть — рождается в ее голове мысль…

— Мы с тобой во сне, моя родная. Мы оба спим и видим один и тот же сон. — слышит она его нежный голос. И закрыв глаза, вновь отдается неземной ласке.

Внезапно коричневые глаза Якова подергиваются золотом. Его волнистые волосы вытягиваются и темнеют, черты лица медленно меняются. Его место занимает Михаэль. Движения его тела становятся порывистыми, настойчивыми, властными.

Испуганная Кристина старается освободиться от его объятий и в ужасе замечает, как из его сердца, разрывая кожу, выползают две переплетенные в кольца змеи. Один из гадов, сверкнув холодными синими очами, выпускает длинный раздвоенный язык, тянущийся к губам смертельно напуганной Кристины…


Маша закрыла рукопись. Ее сердце отчаянно билось.

— Не может быть….Клайв описал в своей истории почти тот же сон, который видела я после бала в Вонна… Правда действующие лица были другими…Откуда он знал? Или знала я?…

Стюардесса объявила по радио о предстоящем снижении самолета. Не позднее чем через полчаса, Маша будет в Москве и все закончится… или только начнется?…Сказка не отпускала.

Внезапно перед ее глазами появился портрет незнакомой светловолосой женщины, на последних сроках беременности, стоящей у распахнутого окна и смотрящей вдаль. Ее длинные волосы развиваются от дуновения ветерка, веющем с лагуны, на губах скользит улыбка… Почему то Маша уверена, что портрет, висит в ее доме… в какой то другой жизни.

Неуловимое ускользающее, безумно болезненное чувство невозможности вспомнить — где этот дом…

— Яков написал мамин портрет — прошелестел знакомый голос, уже забытое ощущение присутствия призрака резким всполохом сердца отозвалось в душе.

Боже!! Только не это! Мария в испуге схватилась обеими руками за голову, стараясь избавиться от голоса Анны. Пассажир в соседнем кресле испуганно отодвинулся от нее.

Девушка, покраснев до ушей, смущенно оправдываясь, жалобно залепетала извинения, ссылаясь на вынужденную аэрофобию. Мужчина недоверчиво смерив ее с головы до ног, снисходительно фыркнул и предложил вызвать стюардессу. Получив смущенный отказ, отвернулся демонстративно в сторону, откинулся на воздушную подушку и засопел. Маша некоторое время смотрела в иллюминатор на огни большой страны, плывущей внизу, потом вновь открыла рукопись и продолжила чтение


…Крик вырвал Кристину из лап кошмара. Находясь в пограничном состоянии полудремы, она увидела своих старых приятелей, пристроившихся у изголовья ее кровати. Изысканный Модник, сидя на уголке подушки шелковым кружевным платком начищал сияющие на солнце золотые пуговицы. Старик, недовольно кряхтя, расхаживал взад вперед по комнате, опираясь на узловатую трость. Эльф, заметив, что Кристина приоткрыла глаза, спрятал платок в карман и, толкнув Старика в бок, обратился к ней.

— Маленькая Птичка, у нас грустная новость, мы пришли попрощаться с тобой.

— Мы покидаем Лес, Кристина. Мы уходим далеко на север, — проскрипел Старик

Девушка продолжая находиться в плену дремы, не поднимая головы, спросила

— Что случилось, почему вы должны покинуть родной лес.

— К нам пришла беда, девочка. Человек с волчьим сердцем принес в твой родной город Черную смерть. Вместе с ней из подземных темниц поднялись древние духи, пожиратели жизни… Нам надо спешить, Птичка. Берегись человека с сердцем, заросшим волчьей шерстью. Один раз мы спасли тебя от него. Но то время ушло…

Бросив на Кристину прощальный взгляд полный грусти, маленькие существа растворились в воздухе, оставив после себя запах свежей скошенной травы и полевых цветов.

Несколько минут, Кристина лежала, прощаясь с дремой, потихоньку возвращаясь. Наконец, страшная реальность ворвалась в ее воспоминания, и еле сдерживая крик, девушка вскочила на ноги и огляделась.

Узкая длинная келья, темная, унылая, каменные стены которой давили подобно склепу. Тусклый дневной свет проникал в маленькое, словно бойница отверстие, укрепленное массивной решеткой. Дрожащие языки факела, горящего у входа плясали на стенах, порождая чудовищные тени…

Кристина стояла возле грубо сколоченной кровати, покрытой соломой и застланной холщевым одеялом. Никакой пригрезившейся подушки, на которой восседал маленький человечек, не было в помине, вместо нее лежала сложенная в несколько слоев коровья шкура.

Стараясь вспомнить сон, Кристина на миг закрыла глаза. Что такое Черная Смерть? — о которой говорит Модник. Как я могу остерегаться человека с волчьим сердцем, если я не знаю, кто он…

Что то случилось в Фогельбахе? Вопросы возникали один за другим и растворялись в неизвестности.

Тихий стук в дверь прервал ее бесплодные попытки осознать сон. Унесенная ветром утренняя греза моментально исчезла из памяти…

Дверь приоткрылась и высокий человек, нагнувшись, шагнул в ее келью. Держа в руке факел, он подошел к Кристине. Добрые ясные как летнее небо глаза лучились морщинками, на губах играла искренняя улыбка.

— Как спалось, дитя мое? — тихий вкрадчивый голос Конрада, заставил девушку вздрогнуть. Она не могла ожидать прихода столь высокого гостя.

Испугавшись, она почтительно поклонилась присевшему на край ее кровати епископу.

— Не бойся меня, Кристина. Подойди ближе. Как ты себя чувствуешь? Ты голодна?

Кристина, не веря ушам, неслышно прошептала — Хорошо и следом отрицательно мотнула головой, стараясь ответить на два вопроса сразу. Почему он столь любезен?

Конрад недоверчиво взглянул не нее.

— Ты лукавишь или боишься. Сейчас необходимо восстановить силы, которые важны не только для тебя, но и для малыша, что ты носишь… Я прикажу накормить тебя…

Кристина опустилась перед священником на колени и, схватившись за край его фиолетовой сутаны, подняла на него умоляющие глаза.

— Ваше Святейшество, скажите, что с Яковом. Он спасен??

Лицо Конрада омрачилось. Ясные глаза потемнели как небо перед грозой.

— Мне жаль огорчать, бедное мое дитя, но твоя опрометчивая жертва была бесполезна…Оболгав и отправив себя на костер, ты только оттянула мучения своего любимого. Но не спасла его.

Кристина без сил опустилась на холодный каменный пол. У нее не оставалось желания продолжать бессмысленное существование.

Конрад нагнулся, поднял беднягу, и усадив ее рядом, продолжил.

— Видела ли ты хотя бы раз, чтобы паук, запустив жало в свою жертву, выпустит ее из паутины. Инквизитор, испробовав сладкого тела твоего возлюбленного, тайком слизнув в иглы каплю его крови, завершит начатое. В тайне от следствия, медленно истязая его душу на аутодафе, будет получать несравнимое ни с чем удовольствие и постепенно высосет из него жизнь.

Сердце бедной девушки еле билось.

— Но, надежда остается всегда…Не находишь ли ты странности в том, что проснулась не в темном подземелье, кишащим крысами и тараканами, где в общих камерах сидят обвиненные в колдовстве, а в тайной камере, принадлежащей епархии. Да, на твоем окне крепкая решетка, ты спишь на соломе., но признай разницу…

— Почему я здесь? — еле слышно промолвила Кристина.

Епископ вновь улыбнулся.

— У тебя богатый покровитель, глупышка. Барон фон Берен заплатил немалую сумму, чтобы уберечь мать своего ребенка от промозглой темницы. Ведь ты беременна от него, дитя мое?

Хотя сердце обещала другому?

Голос епископа задрожал от еле скрываемой насмешки.

Кристина готова была сгореть от стыда, она смиренно опустилась перед священником на колени, умоляя отпустить грех прелюбодеяния…

Конрад снисходительно улыбнулся и подал ей руку для поцелуя. Крупный рубин на его перстне налился кровью, блеснув в свете факела. Кристина благоговейно коснулась теплого камня губами.

— Людям свойственно совершать ошибки. Хорошо, когда мы имеем возможность их исправить.

Бедный Михаэль, его сердце разрывалось на части, когда ты лжесвидетельствовала, обрекая себя и его будущего сына или дочь на погибель.

Но участия бескорыстного богатого вельможи в твоем деле было бы маловато. Мне безразличен его залог, выложенный за твою сохранность. Деньги очень давно перестали играть в моей жизни привычную роль. Ты сейчас в относительной безопасности, только потому, что нужна лично мне. А я, напротив — очень нужен тебе и твоему Якову.

Кристина жадно слушала. Не вдаваясь в смысл, вкладываемый святым отцом в произносимые слова, она была рада даже крошечной надежде, обещанной ей.

— Я спасу тебя от костра, а твоего любимого от лап извращенца, который ходит вокруг сужая круги, мечтая прикоснуться к молодому телу и насладиться его мучениями, но взамен потребую услугу, которую ты мне пообещаешь оказать…

— Любую, клянусь! Я сделаю все, чтобы спасти его!!

— Не торопись с клятвами, дитя мое. А если я потребую взамен твою невинную душу?

Кристина удивлено взглянула на епископа, скрестившего руки на груди и облокотившегося на каменную стену. Его скрытые в сумраке глаза казались черными дырами…

— Кто вы? — раздался ее робкий вопрос.

— Ты умна. Но вопрос твой не уместен. Я Конрад Макленбургский, глава фрайбургской епархии, ведущий процесс дознания по делу Кристины уроженцы Фогельбаха… или ты видишь во мне другого человека?

Не дождавшись ответа, священник продолжил.

— Я попытаюсь вырвать несчастного художника из цепких лап синьора Баттисты, но, когда мне понадобится твоя услуга… я не премину напомнить о долге. Согласна ли ты на столь неравнозначную сделку?

Кристина, зачарованная бархатным голосом Конрада послушно кивнула. Конечно.

Епископ, довольно улыбнувшись, поднялся с ее кровати и, направляясь к выходу, бросил на ходу

— И не потребую скрепить договор кровью…

Увидев, что девушка отшатнулась от него, улыбнулся и проведя рукой по воздуху, отгоняя морок, добавил

— Прикажу сейчас принести немного еды. Набирайся сил, Кристина. На днях начинается процесс по обвинению тебя в сношении с дьяволом и сотворения зла против рода людского. Как впечатляюще звучит… — он усмехнулся, — Но ты сама себе выбрала незавидную участь… Увы…

С этими словами тяжелая дверь за ним закрылась. Кристина, боясь дышать, присела на кровать. Надежда, родившаяся в ее маленьком сердце, словно лучик солнца освещала крошечную мрачную каморку, даря возможность жить.


Конрад выполнил свою часть обещания с дьявольской точностью. Он спас жизнь несчастного, не пощадив его тела. Решил проблему с максимальной для себя пользой. Пристально следя за сжимающимся кольцом болезненной инквизиторской страсти, точно рассчитав время, епископ послал за Яковом, когда роковой произвол синьора Баттисты стал на лицо. После последней тайной экзекуции художника бросили в подземную камеру полуживого, изнуренного от многочасовых бдений на инквизиторском троне, оставившем многочисленные раны на коже рук и задней поверхности ног. Не смотря на прозвучавшее прилюдно признание Кристины, не обращая внимание на покаяния измученного Якова, вновь и вновь сознававшегося в несуществующей вине, дабы избежать пыток, его истязания не прекращались в течении нескольких дней. Упырь в человеческом обличии свято обходил грань, перейдя которую, он вызовет физическую смерть. Его плоть само удовлетворялась не единожды, пока звучали вопли несчастного. Но пришло время и слезы истязаемого иссякли. Яков смирился с неминуемой смертью и впал в бесчувственный транс. Это стало сигналом для инквизитора, что пора переходить на новый уровень боли.