– Ей-Богу, никогда в жизни так не замерзала, – призналась она. – И не промокала.

– Я тоже. Где вы научились надевать цепи?

– Это не так уж трудно. Я думала, все умеют.

– Сегодня вы убедились в обратном, – сказал Грейндж и повернулся к теплу боком. Теперь ему было лучше ее видно. Эта странная, мокрая до нитки женщина с потеками туши на щеках не могла произнести ни слова, не стуча зубами. Таких огромных серых глаз ему еще не приходилось видеть. У нее были длинные серебристые волосы, вздернутый нос и пятно от машинного масла на подбородке. Он прикинул, что она весит не более ста десяти фунтов, и при этом несколько часов подряд ворочала тяжеленные цепи, не упав в обморок. Он от души надеялся, что она не заболеет. – Не знаю, что бы я делал без вашей помощи, – признал он. – Без вас не видать бы мне дневной выручки. Я должен с вами рассчитаться.

Она замотала головой и вцепилась разбухшими от воды перчатками в полы толстого пиджака.

– Не нужно. Я добыла около пятидесяти баксов.

Грейндж присвистнул.

– Каким образом?

– Чаевые. Я могла бы… – она дергала пуговицу пиджака, – могла бы зарабатывать этим на жизнь.

– Не сомневаюсь. Вы не поверите, но ради этого я и приехал из Сан-Франциско. Если бы не один старый упрямец… Подождите, я вам помогу. – Грейндж протянул руку к пуговице и только тут понял, что сам тоже все еще не снял перчаток. Он зажал руку под мышкой, стараясь высовободить пальцы из намокшей шерсти. Когда это не помогло, он взял концы пальцев перчатки в зубы и сдернул ее. Сирена попробовала проделать то же самое, но ее так трясло, что зубы не сжимались. – Стойте спокойно, – приказал он. – Сейчас помогу вам выбраться из этой хламиды.

Он так неуклюже сражался с тяжелой, насквозь мокрой материей, что Сирена рассмеялась.

– Что тут смешного? – пробормотал Грейндж. – Делаю, что могу.

– Знаю. Я не над вами смеюсь. Я просто подумала… Это похоже на какой-то новый вид стриптиза.

Грейндж покосился на нее.

– А что вам известно о стриптизе?

– Больше, чем хотелось бы. Моя бывшая соседка… Осторожнее! Сейчас пуговица оторвется. Для меня этот пиджак много значит.

Значит, вот чем занимается ее соседка. Неудивительно. Два сапога – пара.

– Могу понять почему. Что это за ярлык? Париж? Потрясающий покрой.

– Нечего смеяться. Эта вещь принадлежала самому главному человеку в моей жизни.

Муж? Любовник? Сутенер?

– Правда? Не хочется говорить, но тут сейчас будет потоп. – Грейндж взглянул на пол, где расползавшаяся лужа уже почти достигла края старого, некогда зеленого коврика.

Он расстегнул верхнюю пуговицу. Сейчас эти красивые руки опустятся ниже и коснутся ее груди. Если бы ее не била дрожь, кто знает, что из этого могло бы получиться.

– Подождите, – пробормотала она, – я лучше сама.

Их глаза встретились. Очевидно, он прекрасно понял, чего она пыталась избежать.

– Сейчас.

– Грейндж, пожалуйста…

– Грейндж? – Его рука замерла. – Вы знаете, как меня зовут?

– Мне сказала тетя Герти.

– Да? Мне тоже хотелось бы знать, как вас зовут. А то я как-то странно себя чувствую, раздевая незнакомку.

Сирена назвала свое имя. Днем Грейндж показался ей таким измотанным и угрюмым. Сейчас, когда им больше не докучали своими требованиями застрявшие путешественники, она по-другому увидела этого человека. Во-первых, он явно обладал чувством юмора. Во-вторых, нисколько не растерялся в этой щекотливой ситуации. Ей пришло в голову, что он вряд ли вообще способен растеряться. Сейчас он возьмется за следующую пуговицу…

Когда он именно это и сделал, Сирена опустила руки по швам. Его руки коснулись холодных твердых сосков. Она отшатнулась.

– Стойте спокойно, – приказал он. – Я должен вытащить вас из этой штуки. – Он запустил пальцы внутрь, чтобы отлепить пиджак от мокрого свитера, и при этом опять провел тыльной стороной кисти по ее груди. – Иначе вы превратитесь в ледышку.

Но Сирену сейчас занимали другие ощущения.

– Ничего не выйдет, – выдавила она из себя.

– Почему?

– Вот поэтому. – Сирена подняла руки и показала перчатки. Рукава пиджака через них пролезть не могли. От этого ее жеста его руки сильнее прижались к ее груди – ощущение было приятным и волнующим. – Я чувствую себя как рождественская индейка со связанными крылышками.

– Значит, надо их развязать, миледи. – Он не торопясь вытащил руки из-под пиджака. Чувствуя одновременно и облегчение, и легкое разочарование, Сирена напрягла руки, чтобы облегчить ему задачу. Спустя мгновение правая перчатка с чмоканьем соскочила с руки, за ней левая. Когда она встряхнула их, что-то длинное и красное шлепнулось в лужу под ногами.

Грейндж уставился на продолговатый искусственный ноготь и покачал головой.

– Он ведь не настоящий, правда?

– Конечно. Такие длинные ногти отрастить нельзя.

– Неужели они могут кому-то понадобиться? Разве можно что-нибудь делать с такими чудовищными нашлепками?

– Это вопрос практики. – Внимательно следя за каждым своим движением, Сирена высвободила плечи из ветхого одеяния, которое упало на изрядно потертый линолеум. И сразу же пожалела об этом. Усыпанный блестками свитер с глубоким вырезом, который она надевала на работе, обтягивал тело, словно приклеенный к коже. Казалось, соски вот-вот прорвут тонкую материю. – Я имею в виду, – поспешно продолжала она, – моя работа, то есть предполагаемая работа… словом, таков был имидж. – Она приподняла руки, стараясь прикрыть грудь.

Грейндж взял ее ледяные руки и повернул их так, чтобы было видно семь оставшихся ногтей. Потом он перевел взгляд на ее подбородок, неторопливо осмотрел мягкий, облегающий свитер, мокрые слаксы.

– Кажется, вы хотели рассказать мне о работе.

2

Теперь, немного согревшись, Сирена воспользовалась моментом, чтобы оглядеться в апартаментах, к которым вела такая шаткая лестница. Уж на что, на что, а на картинку из журнала «Дом и сад» квартирка не походила. Правда, мебель была в приличном состоянии, и пахло внутри так, словно дом только что проветривали, но сама постройка явно нуждалась в ремонте. Похоже было, что крошечный закуток, где помещалась кухня, пристроили позже. Сквозь открытую дверь она увидела маленькую спальню с широкой кроватью, комодом и письменным столом. Больше места там почти не оставалось.

Грейнджа интересовало совсем другое.

– Вы меня на слышите? – спросил он. Он сел и стал стягивать сапоги, не отрывая от нее взгляда. – Что у вас за работа?

– Была. Прошедшее время. Этот распутный подонок, который меня нанял, называл ее карьерой.

– Это для меня новость.

Сирена нахмурилась.

– Что именно?

– Называть то, чем вы занимаетесь, карьерой.

– О чем вы говорите? – Она подняла руку словно для того, чтобы стереть с его лица насмешливую ухмылку. – Вы же понятия не имеете, чем я занимаюсь.

Взгляд Грейнджа остановился на блестящем свитере, который не столько скрывал, сколько выставлял напоказ то, что находилось под ним, и Сирена вдруг поняла, о чем он говорит.

– Вы подумали… Господи, вы подумали..

– А что еще мне могло прийти в голову?

– Так вот – выкиньте это из головы. – Сию же секунду развернуться и… Но нет, никакими силами она не могла себя заставить снова выйти на мороз. Она попыталсь оттянуть свитер, чтобы он не так облегал тело. Отвалился еще один ярко-красный ноготь. Значит, вот на кого я похожа.

– Я не проститутка. Никогда не была и не буду.

– Но вы, наверное, понимаете, что мне было довольно легко впасть в заблуждение?

Подавив смешок, Сирена повернулась боком к нагревателю. Дрожь все не унималась.

– Чтобы расставить все по местам, я вам кое-что объясню, хотя вовсе не обязана этого делать. Меня всегда интересовал театр – особенно то, что происходит за сценой, постановка. В этом нет ничего удивительного, ведь мой отец был актером. Париж, Нью-Йорк, Лондон, Лос-Анджелес – он работал везде, где можно было найти работу. Я участвовала во всех школьных постановках, занималась освещением, костюмами, реквизитом – словом, всем, для чего не надо было появляться перед публикой.

– И что, нынче костюмерши вот в таком виде и расхаживают?

– Да нет. – Сирена присела на ручку дивана и начала безуспешное сражение со шнурками. – Ног совсем не чувствую. А что до вашего вопроса – на этом-то все и сломалось. Я думала, что Сеймор предлагает именно то, что он предлагал.

– Сеймор?

– Один так называемый режиссер, с которым мне пришлось расстаться сегодня утром. Мне сказали, что он работает над мьюзиклом. Ревю с сюжетом. Бездна смысла. Исследование человеческих отношений. Не смейтесь, – предупредила она. – Я действительно купилась.

– Разве я сказал хоть слово?

Он не сказал, но все можно было прочесть в его взгляде. «Легковерная дурочка» – вот что говорили его глаза.

– Ну, все равно. – Сирена пожала плечами и тут же пожалела об этом: свитер слишком обтягивал тело. Но больше надеть было нечего.

– Я нанялась к нему, чтобы узнать побольше об освещении. Предполагалось, что средства на постановку не ограничены, звуковое оформление по последнему слову техники и все такое… – Она оторвала последние оставшиеся ногти, которые только мешали развязывать мокрые шнурки. – А вместо этого я влипла в кордебалет, где надо было задирать все, что задирается. Сеймор сказал, что это только на несколько дней, пока они не наберут достаточно девушек. Несколько дней вылились в неделю, потом в две. Платили неплохо, но… – Она не отвела взгляда. В конце концов, она не делала ничего, чего следовало бы стыдиться. – Думаю, мне не стоит объяснять, что должны были делать девушки, чтобы получать эти деньги. Самое трудное было увиливать от лап Сеймора.

– Я так понимаю, что вам мало что удалось узнать об освещении?

– Вы угадали. В конце концов я поставила вопрос ребром – или он перестает меня эксплуатировать, или я ухожу. – Сирена озабоченно уставилась на свои кроссовки: пожалуй, она раньше замерзнет, чем из них вылезет. – Ну, и ушла.

– И попала прямо в снежную бурю на неисправной машине. А я-то еще думал, что у это меня денек выдался паршивей некуда. Дайте-ка я вам помогу, а то как бы мне не остаться с хладным трупом на руках.

С этими словами он присел на корточки, обхватил ее лодыжку сильными теплыми пальцами и поставил ее ступню себе на бедро. Несмотря на двойную матерчатую преграду, она почувствовала восхитительное тепло, идущее от его тела. А его пальцы на щиколотке… Нет, не смей об этом думать.

Но не думать об этом было очень трудно.

Когда Грейнджу наконец удалось стащить кроссовку, ее закоченевшая нога осталась на прежнем месте, и она не стремилась ее убрать. Его живое тепло было лучше любого обогревателя.

– Итак, вы уволились. А что теперь?

Теперь? О чем мы говорили?

Грейндж медленно стянул с ее ноги носок, так же медленно прошелся пальцами по ступне. Опасный массаж, но как же это было приятно!

– Теперь я найду какую-нибудь другую работу, – наконец пробормотала Сирена, отводя глаза от его насмешливого взгляда.

– Какую?

– Какую угодно. Этому я тоже научилась у отца: когда надо заработать на жизнь, берись за любое дело. Я работала у юриста, у продавца подержанных автомобилей, у помощника шерифа, продавала недвижимость. Это было очень скучное занятие. Еще я помогала двум архитекторам, вела переписку у дизайнера и даже работала с человеком, который угодил в тюрьму за уклонение от налогов.

– Столько всего?

Сирена кивнула.

– У одной дамы была фантастическая компьютерная программа, которую она пыталась продать. Мы с ней понимали, что это произведет настоящую революцию в страховом деле. Только из-за волокиты с патентом ничего не вышло. А потом я решила попробовать что-нибудь новенькое.

– Вы пытаетесь установить мировой рекорд по количеству мест работы?

– Я понимаю, что складывается именно такое впечатление. Отец, в конце концов научился делать то, что ему нравилось, и при этом платить по счетам. Он даже умудрялся заниматься своим хобби – собирать коллекцию. Я пока еще не достигла такого успеха, но когда-нибудь…

– А тем временем вы хватаетесь за что придется?

Сирене не очень понравилась такая формулировка.

– Не вижу тут ничего плохого. Папа был цыганом, и я цыганка.

– Ну какая же из вас цыганка?

– А что?

– Цыганки черноволосые, по крайней мере в фильмах.

– Нельзя верить всему, что показывают в фильмах. Это порождает иллюзии. Хотя мой отец всегда жил иллюзиями и меня тем же заразил.