Стефани Лоуренс - Сколько стоит любовь?

Желание мгновенно вспыхнуло в ней гигантским костром. Она жадно упивалась ощущениями, отдаваясь на волю завораживающей игры, обещания, скрытого в каждом неспешном, требовательном прикосновении, в тяжелой твердости его плоти, вжимавшейся в ее ягодицы.

Он снова коснулся губами ее шеи, она мгновенно растаяла.

Он продолжал ласкать ее грудь, теребя соски, чуть пощипывая и снова теребя. Она прерывисто вздохнула, поняв, что он ослабил шнуровку лифа.

Прис быстро, неровно дышала, хватая губами воздух. Легкие безжалостно стиснуло, когда его губы вернулись к открытой его ласкам шее.

Плохо соображая, что делает, она откинула голову, позволив ему все.

Пусть он поддерживает огонь в этой печи, подбрасывает дрова, пока пламя не поглотит ее целиком.

Диллон протянул руку вниз, схватился за ее подол, поднял юбки до самой талии, обнажив ноги, бедра и попку. Холодный ночной воздух коснулся кожи.

Воздух и его пальцы.

С каждым прикосновением кожа все сильнее горела. Кровь приливала к набухшим складкам между бедрами. Он успел обласкать каждый изгиб, когда роса желания выступила на коже, а к тому времени, как он коснулся ее там, внизу, прижав пальцы к горячему лону и разведя розовые лепестки, она уже была готова принять его.

Его губы накрыли бьющуюся жилку у основания горла, а пальцы проникли глубоко в нее.

Закрыв глаза, она задвигала бедрами навстречу каждому проникновению, лаская ягодицами его нетерпеливую плоть в беззастенчивом приглашении.

Он выпустил ее грудь. Подался вперед, навалившись на нее.

– Держись, – тихо предупредил он. – Опирайся на руки.

Она повиновалась. И ощутила, как он лизнул ее бьющуюся жилку, как пальцы сомкнулись на остром, затвердевшем соске.

Она не могла дышать. Нервы, натянутые до отказа, казалось, вот-вот взорвутся, тело жарко пульсировало… Она едва не зарыдала, когда он вынул пальцы из печи между ее бедрами.

Но пустоту немедленно заполнила его жаждущая плоть.

Он вошел в нее, сначала медленно, потом врезался до конца, заставив привстать на носочки. Она покорно всхлипнула, отдаваясь на волю его ласк.

Одна рука сжимала ее бедро, вторая по-прежнему лежала на груди. Он выходил из нее и резко вонзался, утоляя чувственный голод каждым длинным, тяжелым выпадом.

Прис охнула и обмякла. Голова бессильно склонилась вперед. Его губы прижались к ее затылку, и наслаждение расцветало, росло, пока не поглотило обоих.

Диллон уловил момент, когда она сдалась, передала ему все права и позволила устанавливать ритм.

Едва она оказывалась в его объятиях, едва он погружался в нее, как все мысли куда-то исчезали. Оставались лишь чувства, укоренявшиеся глубоко в душе.

Прошлой ночью он предполагал, что она девственница, но она так дерзко обольщала его, что он невольно засомневался. Но она смело пронзила себя его плотью, он понял, что оказался ее первым мужчиной. Она выбрала именно его. Он сокрушит небо и землю, подарит звезды и сделает все, чтобы остаться этим единственным.

Осознание этого потрясло его и ошеломило.

Любым способом он удержит ее рядом с собой, в этом сомнений у него не оставалось.

Она притягивала его, как опий – наркомана.

Она с силой стиснула его, и он почувствовал, как в голову бросился жар.

Ее лоно снова сжало его плоть: один раз, второй. Больше он не смог вынести. С гортанным стоном он последовал за ней, уносимый тем же приливом, что подхватил Прис.

Они по-прежнему склонялись над столом, дыша, как запаленные лошади, только что закончившие скачку.

Его рука, сжимавшая ее грудь, упала на стол, но он по-прежнему прижимался губами к нежному затылку.

Неужели она все еще думает, будто он овладел ею в уплату за позволение увидеть реестр, как позволял до сих пор верить?.. Или она уже знает истину?

Прис вернулась в действительность, теплая, неописуемо довольная.

Диллон устроился в кресле, обнимая ее бережно, как драгоценный фарфор, а она сидела у него на коленях.

Она все еще пребывала на седьмом небе: счастье их слияния золотом звенело в душе, и все же, несмотря на чувственное опьянение, она была полна энергии.

И чего-то выжидала.

Их одежда была приведена в порядок, должно быть, тоже руками Диллона, за что Прис была благодарна. И прежде чем собралась с силами, чтобы повернуться к нему лицом, он тяжело вздохнул и тихо, едва слышно сообщил:

– Информацию, содержащуюся в реестре, можно использовать по-разному. Она нужна коннозаводчикам: они требуют сведения о лошадях, которых собираются случить. Иногда лошадь переходит из рук в руки, и это тоже отражается в реестре вместе с победами и поражениями, а также количеством скачек, в которых участвовало животное. – Он немного помедлил, прежде чем продолжать: – Кроме того, записи служат для сверки описания с экстерьером лошади, участвовавшей в забегах по правилам «Жокей-клуба».

Она вспомнила, что писал Рас. Должно быть, он узнал подробности и именно потому был вынужден покинуть конюшню Кромарти.

Диллон как-то обронил, что содержавшиеся в реестре сведения могут помешать «фальсификации» результатов скачек. Но как можно «подделать» победителя?

Она лихорадочно вспоминала записи в колонках. Где крылась истина?

Диллон шевельнулся и, облокотившись на подлокотник кресла, стал изучать ее лицо. Она чувствовала, что он смотрит на нее, но не хотела встречаться с ним взглядом. Что задумал Харкнесс? Подкупить жокеев или… или подделать победителя?

– Все было бы куда легче, скажи ты мне, что хочешь узнать.

Девушка резко вскинула голову. Диллон спокойно выжидал.

Прис судорожно вздохнула и так же бесстрастно ответила:

– Мне необходимо знать, как аферисты могут воспользоваться этими сведениями.

Он не двинулся с места, но она ощутила его реакцию. Диллон словно окаменел. В темных глазах появилось неумолимое выражение.

Он словно пытался найти нужные слова и наконец просто объяснил:

– Этого я тебе сказать не могу. Но…

Он проглотил неумолимый приказ, который уже был готов произнести, сдержал чересчур буйные реакции и сумел обрести некоторое хладнокровие. Ему показалось, что она связана с какой-то швалью и, вполне возможно, участвовала в подмене лошадей. Достаточно неприятно. В довершение всего кто-то в нее стрелял. Но слышать подтверждение, что она слепо пошла в сети, расставленные негодяями, лишь бы защитить своего ирландца…

Ему хотелось зарычать, но он вовремя сдержался и избрал другой подход к делу.

– Не знаю, в чем замешаны вы с неизвестным ирландцем, но это серьезно. Убийственно серьезно.

Рассказать ей о Кольере? Предупредить, что ее действия привлекут внимание тех, кто убил коннозаводчика? Вряд ли… она только с большим отчаянием станет защищать своего друга.

Но при мысли о каком-то убийце, посмевшем поднять руку на нее, он задохнулся от гнева и желания защитить…

– Это безумие, – резко бросил он, сжимая ее подбородок, – какой-то негодяй стрелял в тебя и по чистой случайности промахнулся! Есть и другое доказательство, что эти мерзавцы уже решились на убийство. – Он выпустил ее подбородок и, подавив желание схватить ее за плечи и тряхнуть, угрюмо добавил: – Ты просто обязана сказать мне, что происходит и кто в этом участвует.

Она молча смотрела на него. В тусклом свете лампы трудно было разглядеть выражение ее глаз. Но тут она опустила голову и уставилась на его руку, стиснувшую ее побелевшую ладонь.

Усилием воли он заставил себя разжать пальцы и отпустить ее.

Она неловко откашлялась и неожиданно соскочила на пол.

Он выругался, запрещая себе схватить ее и снова усадить на колени. Она уже успела отойти в другой конец комнаты.

Диллон пришел в бешенство до такой степени, что был вынужден сесть и не двигаться, чтобы обрести некое подобие самоконтроля. Стиснув зубы, чтобы не накричать на нее, он поднялся и проследовал к письменному столу, напомнив себе, что она еще не знает о том, что принадлежит ему.

Прис остановилась на том месте, где они еще недавно сливались в объятиях, и легонько провела пальцем по раскрытому реестру.

– Спасибо за то, что показал мне.

– Спасибо тебе за то, что показала…

Он проглотил горькие несправедливые слова, но она все поняла.

В брошенном на него взгляде светилась укоризна и еще едва уловимая обида.

И этого оказалось достаточно, чтобы он опомнился.

– Прости. Это было…

– Достаточно грубо.

Он пробормотал проклятие и нервно провел рукой по волосам, чего в жизни не делал раньше.

– Как я могу убедить тебя, что это крайне опасно? Что тебе необходимо все мне открыть, прежде чем тот, кто стоит за этим, отыщет тебя?

Прис, зябко обхватив себя руками, нахмурилась:

– Для начала прекрати ругаться в моем присутствии. И если это послужит утешением, могу сказать: я знаю, насколько это опасно, и мне действительно следовало бы все тебе рассказать. Но…

Она увидела, как снова ожесточилось его лицо.

– …но во всем этом замешан еще один человек, и ты по-прежнему мне не доверяешь, – с обычной холодностью договорил он.

Она вскинула голову и так же бесстрастно подтвердила:

– Во всем этом замешан еще один человек, и мне нужно все хорошенько обдумать.

Судя по тону, ее не поколеблют никакие аргументы: красноречивые, эмоциональные или даже физические.

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, живо вспоминая о произошедшем недавно в этой комнате… Потом он вздохнул и жестом пригласил ее подойти ближе.

– Оставь реестр. Нам пора возвращаться.

Он проводил ее до двери черного хода, а сам вышел с парадного, чтобы не возбуждать подозрений охранников. Обойдя здание, пара направилась к лесу.

На этот раз она не позволила ему нести ее на руках. Послала его вперед, а сама высоко подобрала юбки и пошла следом. И благополучно пересекла лес, ни разу не споткнувшись. Вышла на опушку, опустила подол и, взяв Диллона под руку, повела к саду.

– Можно пройти в дом через террасу, – предложил он, пусть окружающие думают, что они гуляли по саду. Девушка кивнула и позволила увести себя на усыпанную гравием тропу, ведущую к террасе.

Поднимаясь по ступенькам, Прис хмурилась. Она так и не поняла, чем заинтересовали Раса записи в реестре и как они могут помочь ей найти и спасти брата.

Остановившись на террасе, Диллон снова положил ее руку себе на рукав.

– Когда ты собираешься рассказать мне?

Самый важный вопрос, требующий немедленного ответа.

– После того, как я все обдумаю, – вызывающе повторила она.

Он сдержанно наклонил голову – жест смирения, находившийся в полном противоречии с его намерениями, – и повел ее к открытым стеклянным дверям. В саду было много других пар, решивших подышать свежим воздухом. Вряд ли кто-то хватился их настолько, чтобы посчитать такое возвращение чем-то необычным.

Вместе они вошли в бальный зал. Девушка вежливо откашлялась и отняла руку.

– Спасибо за познавательную экскурсию, мистер Кэкстон. Диллон инстинктивно схватил ее за руку, поднес к губам и поцеловал. Глядя в ее глаза, он на миг позволил увидеть таившегося под маской человека.

– Думай поскорее.

Глаза ее расширились, но брови надменно поднялись. Она выдернула пальцы, повернулась и, высоко подняв голову, исчезла в толпе.

Он подождал, пока уедет леди Фаулз со своими подопечными, после чего распрощался с леди Хелмсли и ушел. Возвращаясь домой, он перебирал в памяти все, что сказала она. Какое счастье, что ни Деймона, ни Флик не было на вечере! Оба знали его достаточно хорошо, чтобы распознать перемены, связанные с появлением Прис на горизонте. Сейчас он не в том настроении, чтобы терпеть шутки Деймона, не говоря уже о Флик, чей талант свахи немедленно придет в действие!

При мысли об этом его передернуло.

Добравшись до Хиллгейт-Энда, он заметил свет в окнах своего кабинета. Конюх сообщил, что час назад приехал Барнаби и немедленно послал лакея за Деймоном, который прибыл всего на четверть часа раньше хозяина.

Оставив экипаж в конюшне, Диллон быстро зашагал к дому. Каблуки туфель громко цокали по изразцам вестибюля. Диллон поднял голову и устремил взор на дальнюю стену, где переливалось витражами окно елизаветинских времен. Наверху красовался фамильный герб.

Род Кэкстонов обитал здесь много веков и стал частью местной общины. Постепенно дальние родственники разъехались, но основная ветвь глубоко пустила корни и осталась.

Проходя мимо окна, Диллон, как всегда, чувствовал неразрывную связь с семьей.

Остановившись перед кабинетом, он распахнул дверь и стал свидетелем поразительного зрелища. Его ожидали не только Барнаби и Деймон, но и отец!

Генерал восседал в кресле у огня, с теплым пледом на коленях. Деймон сидел чуть подальше, на жестком стуле с прямой спинкой. Барнаби занял второе кресло.