Полуопустив веки, она сосредоточилась на нем и почти лишилась разума.

Он уже спустил сорочку до ее талии, обнажив вторую грудь, и благоговейно ласкал белоснежные холмики горящими кончиками пальцем.

– Попроси меня еще раз, – едва слышно выдохнула она. – Попроси меня еще раз.

Он на миг вскинул глаза и снова вернулся к своему занятию. Дарить ей блаженство. Одно блаженство.

– Нет, – бросил он, и когда она охнула и закрыла глаза, стянул сорочку еще ниже. До бедер. – Это несправедливо.

– Несправедливо?

Его ладонь распласталась на ее голом животе, надавила, скользнула ниже…

– Несправедливо по отношению к кому?

Она вынудила себя поднять веки и взглянуть на него. Но он на нее не смотрел. Наблюдал, как его рука ныряет под сорочку, как пальцы ищут и находят короткие черные завитки, гладят, нежно играют, чуть надавливают…

И гладят ее уже набухшую и влажную плоть, жаркую и тесную…

Дерзко раздвинув ее бедра, он проник внутрь одним пальцем… И только тогда взглянул в ее лицо.

– Несправедливо по отношению к нам. К тебе и ко мне, – объяснил он, продолжая ее ласкать. И проник глубже: она вздрогнула и закрыла глаза.

Почувствовала, как он наклонился ниже, как дует на ее ноющий сосок.

Его губы сомкнулись на крохотной горошинке. Он стал сосать, и она никак не могла сглотнуть.

Только схватилась за его плечи и держалась, держалась, пока он предавался наслаждению и уносил ее с собой.

Она жаждала наброситься на него, накричать, объяснить, что он не прав, что нет никаких «нас»… но он был прав.

«Мы» были и есть… и, наверное, будут.

Как бы она ни старалась это отрицать, он все знал. И она тоже. В страсти они не только похожи, но и каким-то образом связаны. Неразрывно.

Он отбросил ее рубашку.

Тяжело дыша, она лежала на смятом покрывале и наблюдала, как он рисует чувственные арабески на ее разгоряченной коже.

– Это…

Он провел ладонью от груди до талии, к изгибу бедра и полюбовался ее беспомощным откликом.

– Именно это восхищает меня, связывает, ослепляет. – Его губы дернулись в самоуничижительной усмешке. – Даже командует мной.

Она тихо охнула.

– Красота… – он повернул руку и провел тыльной стороной ладони по ее животу, отчего ее дыхание пресеклось, а нервы дрогнули, – преходяща, мы оба понимаем, и нет гарантии, что она не исчезнет сейчас или завтра. Но это… – он провел ладонью по ее груди, и она вздрогнула, – это обещание вечного блаженства.

Их взгляды встретились, и то, что она прочла в его глазах, заставило ее сердце замереть. Так вот что он испытывает к ней и думает о них обоих!

– Я люблю в тебе женщину. И поклоняюсь богине. Не ослепительной внешности, а той женщине, что скрыта внутри. С ней я сливаюсь, с ней мечтаю соединить свою жизнь, с ней мечтаю провести остаток лет.

Немного помолчав, он прижался жарким поцелуем к местечку чуть пониже ее пупка.

, – Вот чего я жажду. Кому служу. В ком нуждаюсь. Эта женщина способна сделать меня цельной личностью.

Его губы вновь коснулись того же места, и она закрыла глаза, словно пытаясь защититься от слов, проникших в самое сердце, от бурлящих ощущений, которые вызывали его губы, огненным клеймом обжигающие чувствительную кожу.

Потом его губы утонули в завитках венерина холмика, он снова развел ее бедра и…

– О Боже, Диллон! – едва не вскрикнула она, но стиснула зубы, помня, что ее могут услышать. И беспомощно застонала, когда он накрыл ноющий бугорок губами и стал обводить языком.

Впившись зубами в кулак, заглушая собственные стоны, она вцепилась в его волосы и бесстыдно извивалась, пока он сводил ее с ума.

Жар перелился через край. Его место заняла страсть, жгучая, всепоглощающая, сметающая всякое сопротивление, она капитулировала, стала богиней, какой он ее знал, приняла его в своем храме. И сама дала ему все, о чем он мечтал.

Ее мир, обезумев, сотрясался, реальность куда-то исчезла, само существование разбилось на осколки, и блаженство нахлынуло на нее, наполняя и обволакивая.

И все же она ждала. Нетерпеливо. Балансируя на краю.

Но он вдруг оставил ее. Растерянную, одинокую. Она пыталась протестовать, но не могла найти слов. С трудом открыла глаза и облегченно вздохнула.

Он избавлялся от одежды. Обнаженный бог лег рядом с ней на сбившееся покрывало. Приподнялся, лег меж ее бедер, обвил ее ногами свою талию и вонзился в нее, соединив их.

Накрыл губами ее губы. Они двигались в едином ритме.

Настал момент экстаза, и не осталось ничего, кроме слепящего света, жара и пламени, охвативших души.

Для Прис наступил момент истины.

Он и она вместе.

* * *

Она не знала, что делать с этим откровением. Но как они могут быть вместе? В мире, за пределами этой постели? За пределами его объятий?

Как можно быть уверенной, что все его ласки не плод его умелых убеждений?

Она проснулась посреди ночи. Внезапно вернулась к реальности. В комнате было темно: свеча давно догорела. Дом был погружен в сонное молчание, но море мрака за окнами слегка посветлело.

Диллон лежал рядом, прижавшись к ней, – теплый, сильный. И странно успокаивающий.

Его рука лежала на ее талии; их ноги переплелись. Непривычное прикосновение волосатой конечности к мягкой коже возбуждало чувственность.

Но ей было необходимо подумать… взвесить и оценить… вспомнить все, что он сказал, что она сама увидела и поняла.

Ей нужно определить собственное положение. Сообразить, изменилось ли что-то. Есть ли у них совместное будущее, или, как она боялась, все это притворство и чушь…

Прис осторожно придвинулась к самому краю, выползла из-под его руки и уже почти освободилась, когда он выбросил вперед руку и бесцеремонно рванул ее к себе.

– Куда это ты собралась?

Она с трудом перевела дыхание.

– Мне нужно подумать.

Диллон тяжело вздохнул, и его дыхание пошевелило завитки на ее затылке.

– Не нужно. Твоя беда в том, что ты слишком много думаешь.

Он шевельнулся, обнял ее. Большая теплая ладонь соскользнула с плеча и стала ласкать попку.

Она стиснула зубы и попыталась увернуться. Но другая рука придавила ее живот и удержала на месте.

– Если тебе так уж необходимо подумать…

Он придвинулся ближе и прижался возбужденной плотью к ее ягодицам. Пальцы другой руки стали ласкать мягкие складки между бедер.

– Тогда подумай вот о чем: от кого ты бежишь? От меня? Или от себя?

Она прикусила губу, чтобы приглушить стон, и закрыла глаза. Потому что точно знала, от кого бежит. О чьем существовании пытается забыть. Той самой женщины, которой она становилась в его объятиях.

Если он не полюбит ее с той же безумной страстью, с той же беззаветной преданностью, ее сердце будет разбито.

Он манил шокирующе откровенными ласками, заставлял расцветать для него, наполнял ее, сливался с ней, и эта буйная вакханка пила блаженство жадными глотками.

Она закрыла глаза, жалея, что не может вот так же отсечь тревожные мысли.

Их тела снова двигались в чувственном танце, но она боялась, что не сумеет точно так же владеть им.

Его губы коснулись ее виска, и она невольно охнула.

– Я не… – Помедлив, она все же прошептала: – Я не понимаю.

По крайней мере это правда: она слишком глубоко завязла, чтобы прибегнуть ко лжи.

Диллон по-прежнему двигался в том же ритме, но при этом обвел языком ее ухо.

– Пойми это, – хриплым от желания голосом пробормотал он. Она расслышала эти два слова, почувствовала каждое вместе с очередным выпадом, пока он вонзался в нее, утверждая свои права. – Я сделал тебе предложение не из моральных обязательств, – процедил он, входя в нее еще глубже. – И несмотря на все твои рассуждения, не ты соблазнила меня. Я позволил тебе соблазнить меня. А это не одно и то же. Совсем не одно и то же.

Последние слова были едва слышны…

И пламя снова вспыхнуло, охватило обоих, жадно пожирая; она бросилась в огонь радостно, с готовностью. Неукротимая богиня в ней наконец-то вырвалась на свободу.

И принадлежит ему. Как он принадлежит ей.

В это она верила.

Одно было ясно. Он не зря предупреждал ее забыть о бегстве.

В последующие дни она шага не могла сделать, чтобы не наткнуться на него. Он постоянно присутствовал в ее мыслях. Наяву он постоянно присутствовал рядом.

Постоянно похищал ее, чтобы вместе окунуться в буйное и порочное, неукротимое и запретное, даже в окружении высшего света, постоянно волновал ее, доставляя самые острые ощущения, которыми упивалась та буйная вакханка, что крылась в ней.

И с каждой новой интерлюдией подобного рода, с каждым прошедшим часом становилось все труднее отказывать ему, все труднее скрывать проказницу-богиню, вновь становиться чинной, пристойной светской мисс, логичной и здравомыслящей дамой.

Не успела она что-то сказать, как он поцеловал ее и продолжал целовать, пока желание не воспламенилось.

Но с нее довольно! Так больше продолжаться не может.

Она должна что-то решить и действовать.

И прежде всего необходимо допросить человека, который лучше всех знал Диллона.

Она поймала Флик в задней гостиной. К счастью, та была в одиночестве и лениво изучала «Ледиз джорнал».

Прис смело вошла в комнату, распахнула окно и повернулась к хозяйке:

– Вы ведь хорошо знаете Диллона? Флик подняла глаза и мягко улыбнулась:

– С семи лет. Он старше меня на год. Мы оба увлекаемся верховой ездой, так что проводили вместе гораздо больше времени, чем полагалось бы.

Усевшись на сиденье-подоконник, Прис тяжело вздохнула.

– Можете вы… объяснить его мне? Я не могу… То есть… не знаю…

– Доверять ли ему? Мудрый вопрос. Особенно если дело касается такого человека, как он.

– Такого человека, как он?!

– Похитителя сердец. Не донжуана, вовсе нет. Но, поверьте, он успел разбить немало сердец здешних дам. Должна, правда, заметить, что у многих сердца на редкость твердые. Однако он, как и большинство мужчин в подобных обстоятельствах, остается равнодушен к этому. – Флик помедлила. – Но вы спрашивали о доверии. – Она нахмурилась и захлопнула журнал. – Хм… должна сказать, что это не простой вопрос. И из чистой любезности я не стану пытаться убедить вас, что просто необходимо довериться Диллону. Посмотрим, чем я могу помочь. Давайте вспомним недавние события, о которых мы обе знаем. Как, например, он разделался с мошенниками! Кстати, он ведь рассказал вам о своем прошлом? Как в прошлом сам был замешан в аферах на скачках? Прис кивнула:

– Вы с Деймоном помогли ему выпутаться.

– Был момент, когда Диллон закрыл меня собой и получил предназначавшуюся мне пулю. Может, он считал это искуплением, но действовал не задумываясь. А после всех этих событий он сделал все, чтобы восстановить испорченную репутацию. Трудился упорно, настойчиво. И поверьте, он лучше других знает, какую ценность имеет незапятнанная репутация.

– Потому что однажды лишился ее.

– Однако, – добавила Флик, поднимая палец, – когда речь зашла о последней афере, Диллон выбрал лучший, по его мнению, способ, хотя при этом рисковал своей репутацией. Если бы что-то пошло не так, если бы Фурия проиграла, любой намек на его участие поставил бы под удар должность хранителя реестра, а вы видели, как много это значит для него и генерала. Однако он совершил бескорыстное деяние в защиту любимого дела.

Знаете, я встречала многих влиятельных людей. В конце концов, я и сама замужем за Кинстером. Но ни один из них не способен на такой самозабвенный риск, как Диллон. Если речь идет о том, что он считает себя обязанным защитить кого-то ему небезразличного, он никогда не станет колебаться. К счастью, судьба обычно улыбается таким неукротимым душам.

Прис задумчиво покачала головой:

– То есть вы говорите, что он беззаветно верен, храбр и отважен, и…

– Верно. В нем нет ни унции фальши, он никогда не причинит зла невинному человеку. Иногда может хитрить и манипулировать людьми. Но если речь идет о чем-то серьезном и действовать следует быстро, все наносное исчезает и он становится неумолимо искренним.

Прис подумала о том, что он говорил. Что открыл ей за эти несколько дней и ночей. Она вскинула голову и увидела устремленный на нее взгляд Флик.

– А ведь еще есть и вы, – заметила она. – Весьма интересно наблюдать, как он ведет себя с вами.

– Интересно?

– Судите сами. Прежде всего, несмотря на свою преданность скачкам, он поставил вас на первое место. Поехал за вами, вместо того чтобы провести остаток сезона в Ньюмаркете. Он делает абсолютно все, чтобы довести до сведения общества, что желает получить вас в жены, несмотря на всякое отсутствие поощрения с вашей стороны. Рискнул положить сердце к вашим ногам, причем самым откровенным образом. И это человек, ненавидящий всякие публичные проявления чувств! Человек, которого можно назвать воплощением осмотрительности там, где речь идет о женщинах. Все его предыдущие романы: я знаю об их существовании, но даже мне не известны имена женщин. – Флик помедлила, но тут же тряхнула головой. – Я отвлеклась. Просто хотела сказать, что в своей типичной манере Диллон сознательно и намеренно пошел на эмоциональный и открытый риск, пытаясь завоевать вас.