— Дорогая, я тебе просто удивляюсь…

Он воркотал и его плавающий в ней взгляд говорил о многом.

— Я заметила, — хмыкнула она не отводя от него глаз. — Ты вроде как-то взбодрился, воодушевился и по-моему прикинул куда лыжи направить… Придётся взять тебя на контроль и может быть кое- что прищемить.

Она давала шанс ему отыграться и он тут же ухватился за него.

— Ревнуешь? Неужели ты меня ещё любишь…

— Люблю? Сейчас разберёмся. — Она встала на цыпочки и чмокнула первым нос. — Нос твой люблю? — да. Рот? — тоже. О! подбородок? — обожаю. Глаза? — я в них тону. Что ж получается? а получается — люблю. Всего. Со всеми потрохами и забубонами.

В его глазах переливались смехом и счастьем весёлые искорки: "Вот всегда так, щёлкнет по носу, а потом всеми своими силёнками подкинет на облако и примется молиться".

Теперь он знал точно: окольцованных Любовью время не отдаляет, а притирает. Они заполняют изгибы друг друга.

— Знаешь, у меня всегда была уверенность, что ты за меня будешь бороться, потому никогда ничего ни с кем серьёзного и не начинал.

— Правильно делал. Пусть бы какая сунулась, попробовала увести тебя из семьи. Я б грызлась руками и зубами за то, что мне принадлежит по сердцу, судьбе и закону. Душу надвое резать не собиралась. Разборка была бы кровавой, носы и глаза у дам сползли бы на одну сторону. Представляешь, их бы ждала перспектива камбалы. С фингалами вместо очков ходили бы и париках, но тебя не получили.

От хохота он грохнулся на стул и усадив её к себе на колени долго не мог успокоиться. Юлия глядя на него тоже заразилась смехом. Овчарка не понимая такого весёлого шума хозяев принялась лаять за порогом.

— Барс, тихо, — сквозь смех бросил псу в открытое окно он. Его рука прошлась по ёё вздрагивающей спине и застыла. От удовольствия он аж прикрыл глаза.

Только Юлия взяла и перебила ему всю малину. Перебарывая смех она заявила:

— Всё, всё, угомонились. Мы переполошили всю округу, так старичьё не солидно себя не ведёт.

Глаза враз расплющились. "Как так?"

— Старичьё? Сейчас разберёмся, — потянул он её за собой.

— Какого дьявола ты завёлся, — принялась отбиваться полотенцем она.

— Я как раз собирался прогуляться, а ты меня спровоцировала.

— Я? На что ты мне нужен. Иди, гуляй. Распалился, аж жар пышет, как из медного самовара.

— Не я же сам себя. Ты перебила мои планы, теперь пошли полежим, отдохнём, подумаем.

Глаза её сияли, как самые дорогие самоцветы. Она была счастлива. Очень, очень!


После инфаркта у Рутковского повылезали все болячки. Обострилось и разорванное осколком лёгкое. Ему запретили физические нагрузки. Вообще-то он к врачам мало прислушивался, но тут включившаяся в процесс контроля Юлия принудила придерживаться его их профессионального мнения. Если б можно было заставить его бросить курить или поменьше работать. Но эту стену пробить оказалось не легко. Выбор был не велик: оставалось следить и помогать ему. Утверждая, что здоровый дух в теле ему помогает поддерживать работа, он не жалел себя. Возражения жены придавил на корню.

— Дорогая, пойми, всякий раз когда мне становится трудно, я вспоминаю свою боевую юность, и горю новым желанием жить. Согласись, всегда человеку нужна нагрузка. Пока пружина сжимается, а мотор стучит — живём… Сними нагрузку — брык.

Как и все люди в его возрасте стал склонен к философским рассуждениям. Юлия отступила, но стараясь почаще уговаривать Костю на отдых в "Барвихе", постоянно следила за его распорядком дня, приёмом лекарств, пищи. Он ворчал, но подчинялся. В сентябре, когда спала жара, отправились к морю. От моря отказываться не пожелал. Тогда по настоянию врачей Юлия упросила его перенести месяц посещения на сентябрь. Лежать в кровати не пожелал. Ездили в Таллин на празднования юбилея Панфиловской дивизии. Прямо в президиуме у него начались почечные колики. Пришлось вызывать скорую и колоть обезбаливающие. Пока суетилась заметила, как Казаков сунул ему письмо. То, как оба замерли, словно боялись замараться поняла от кого оно. Вида не подала. Сам расскажет, если захочет. Он читал, косил одним глазом на Юлю и улыбался. Рассказал. Точно так, от "воробушка". Ей срочно надо было рассказать ему о дочери. Той двадцать один год. Что о ней уже можно рассказывать. Да если б по-хорошему оно, может и нашлось бы, а так врёт же всё, рисуется. Юлия, якобы по делу, повернулась спиной. Не надо чтоб видел. Злилась, конечно. Болеет он, а эта подстилка ищет любой способ, чтоб напомнить о себе. А Казаков служит почтовым ящиком. Дама без стыда и на танковых гусеницах. Любая бы другая постыдилась доставать мужиков, а этот "ангел" без запятых. Ну кто ей тот Казаков? Никто. Какой к лешему фронтовой друг, она что с ним бойцов в атаку водила, из одного котелка кашу ела… Была подругой его любовницы и спальным мешком его командира. Идиотство. Как она со своим навязчивым усердием ей надоела.

Рутковский читал письмо и понимал зачем ему его прислали. Ещё раз потрепать нервы. Искренности ни на грош. Люлю тоже поняла и расстроилась. Какого чёрта Казаков это приволок? Ей отказать не мог, а сунуть ему в руки в самый раз… А то в Москве места для общения не хватило, нужно было здесь поймать. Рассчитано на воспоминания и соответственную обстановку. Толстокожая бойцыца. Сейчас приходится демонстрировать ему спокойную картинку, несмотря на то, что бумага жжёт пальцы. В ней же правды днём с огнём не найти. А как бы было хорошо, если б девочка выросла с ним рядом и не имела хватку своей матери. Как жаль, что ему её не отдали.

Следующая поездка была в Минск на празднование освобождения города от фашистских захватчиков. Она немного волновалась: осилит ли он такую нагрузку. Пока их катали по городу он умудрялся держаться за её колено и положив вторую руку на спинку сиденья, прижимать её к себе. Она показывая глазами на водителя и сопровождающего, шипела, но скандалить по такому личному поводу, привлекая внимание занятых серьёзным делом людей, не могла себе позволить. Юлия не зря переживала за его здоровье. Программа была та ещё, с размахом. Ведь праздник начинался с раннего утра и продолжался до салюта — глубокой ночью. Прошли в колонне ветеранов по главной площади столицы Белоруссии. Причём он ту колонну возглавлял, а площадь вся была устлана цветами. По ним и шли. На торжественно, когда объявили, что присутствует среди гостей Рутковский, зал встал и зааплодировал. Костя был тронут. Были на встречах, ели солдатскую кашу из полевых кухонь. Фронтовых сто грамм, естественно, не получил. Он вопросительно взглянул на Юлию. Мол, что за дела? Та насмешливо выгнув бровь промолчала подсунув ему минералку. Вечером сидели за накрытыми столами, опять же, был приём. Юлия с уколами и таблетками в перекинутой через локоть сумочке была рядом и начеку. Они давали интервью, их много снимали и даже показывали по телевизору. Рядом с высоким красивым маршалом в парадном мундире увешанном орденами стояла маленькая женщина с одной медалью на груди чёрного костюма. Её пушистые волосы трепал ветер. Она часто поправляла их или это делал с какой-то особенной нежностью он. На них приятно было смотреть. И тогда, когда он бережно прижимал к своим рёбрам её ручку. И тогда когда они держались за пальчики и поминутно обменивались взглядами. Улыбки не сходили с их лиц. И тогда, когда она вышагивая рядом с ним, чётко, как на параде, печатала шаг. Всё её внимание было направлено на мужа. Её живые глаза плутали по его лицу, а платочек был наготове вытереть пот. Было заметно, что ему это её внимание и забота приятны. Он не отдёргивал лица, а с готовностью подставлял его под её ручку. Потом был номер в гостинице и её ворчание, мол, загулялся до петухов и команда — немедленно в постель. Есть! — козырнул посмеиваясь муж и потянул её за полу рубашки на себя. Утром не торопились с подъёмом. Плотные шторы плохо пропускали свет. Вымотавшись за день он спал. Юлия приподнявшись посмотрела на часы. Нормально. Можно ещё поваляться. Никакой деловой программы на сегодня нет. Город посмотрели. Вечером ужин в ресторане и поход в театр. Спать больше не хотелось. Облокотившись на локоть она принялась наблюдать за ним. Как он её напугал этой болезнью. Слава богу, подняли, выправился… Своей жизни без него она не представляет.

Следующей была поездка в Волгоград. Был открыт мемориал. Снятого со всех постов инициатора его создания Хрущёва на торжества не пригласили. А вот опальный Чуйков был и выразил желание быть похороненным там рядом со своими погибшими солдатами. Приглашали и Рутковского. Там собирались ветераны, участники битвы за Сталинград, его защитники. Встречали их на вокзале. Размещали в "Интуристе". Было много поездок по городу и воспоминаний. Стоя на венце кургана она заметила, как налились слезами его глаза. Её сердце сжалось. Понимала — он вновь переживал то, что довелось испытать ему в то нелёгкое время. Оживала память: разрушенный до камня город, пленённый Паулюс, котёл и несгибаемая стойкость солдат и их негаснущая вера в победу. Его талант и разум в смертельной схватке с врагом победили. И он, пройдя такое пекло, остался жив. Он наклонился и быстро шепнул ей на ушко: — Твоя Любовь, дорогая, была мне охранной грамотой. Душа выпорхнула и затрепетала крылышками. "Я была нужна ему и всегда находилась рядом!"

И на Курскую дугу они приезжали. Там тоже был праздник со слезами на глазах. Стоило ему появиться, как сразу же народ брал его в крепкое кольцо. Юлии было приятно смотреть на эту бескорыстную любовь к нему. Он возил Юлию под Прохоровку. Будучи её гидом самолично рассказывал о танковой битве:

— Люлю, дым полз от горящих танков, как чёрный туман. Танкистам помогала пехота, солдаты устроили настоящую охоту за танками. Страшное зрелище, я тебе скажу, было. Жал фашист. Ползут немецкие черепахи урча моторами и огнём плюются. Но мы им дали…

— Тебе было страшно?

Она спросила не про трудности, а именно про страх. Обыкновенный животный страх Костик умеет побеждать, на медведя ходил… Спросила про другое и потому, что к победе готовых было приткнуться много, а за поражение ответил бы он один и головой. Не зря Жуков так лезший командовать в Сталинграде здесь даже не пикал.

Он понял её. Глаза горят, а лицо каменное. Помолчал. Подумал. Тяжело вздохнул.

— Люлю, я каждый метр наступления и отступления продумал. На первом этапе я поставил себе целью остановить наступление и уничтожить как можно больше немецких частей. И только потом уже перейти ко второму этапу — освобождение наших земель. Я знал, когда надо остановиться, перегруппироваться, отдохнуть и перейти вновь в наступление. Ещё с гражданской усвоил — в любом деле поторапливаться надо, но непременно с головой.

Он не сказал жене, что в бою не думаешь ни о смерти, ни об ответственности и хватаешься за сердце гораздо позже, когда сбросивший напряжение разум расслабляется и человеком крутит воображение. Вот тут уж всё: седеешь, белеешь, за голову хватаешься…

— Костя, тебе нет равных, — обняла она его за талию. — Ведь битва за Курск стала финалом их контрнаступления и нашим трамплином к Победе.

Но он целуя её в блестевшие от слёз глаза шептал:

— Люлю, я ж не один, весь народ и в тылу, и на фронте… Солдат, наш солдат выиграл войну…

Юлия улыбалась: Костя оставался Костей. Кто спорит, наш солдат испокон веков самый героический, но непрофессиональное, бездарное командование ни раз приводило к поражениям. Хотя бы взять Ржев. Солдаты стояли насмерть, но могли бы жить и побеждать. Их Жуков обрёл на смерть. Там вся земля горбата от могил.

Его одаривали цветами, тянулись чтоб пожать руку и купали, купали в улыбках. В такие минуты она гордилась им и не жалела себя за то, что пришлось столько вытерпеть из-за него. Ведь на всех судьбоносных вехах этой войны стоял он. От самого первого дня и до победы.

Несколько раз в год они встречались с Жуковым. Больше на каком-то официальном мероприятии, но потом непременно с продолжением у Рутковских. И увлечённый разговор мужчин тянулся до бесконечности. Так уж получилось, что она знала его первую подругу — родившую дочь и потом жену- с двумя дочерями с которой он недавно развёлся и вот теперь ещё одна и тоже с дочкой. Фронтовые, прямые и косые прошли, слава богу, мимо неё. При виде его бестолковой к бабам прыти всегда в её голове копошился вопрос: "На что не хилый мужик силы тратил?" Ведь не любил ни одну. Со всеми был сух, жесток и эгоистичен. Удивительно, но весь этот его бидлам с женским полом поразительно тихо прошёл без грома и молний по стране, а здесь с одним "матрасом" не разгребёшь. Выбрал так уж выбрал. Она вздохнула. Большой и задушевной дружбы с Жуковым не было. Они очень непохожие. Когда тот был обласкан властью с Рутковским держался свысока. А вот Костя наоборот — рубя нити опалы, общается с Георгием. И всё же даже несмотря на время и дубины прошедшие по их спинам и головам они абсолютно разные. Да, разные! Но время проведённое рядом не выбросить. Юлия не мешала их болтовне, как и в старые времена пристраиваясь к Косте под бочёк, слушала эти мужские разговоры про бои, охоту и рыбалку и, положив голову мужу на плечо, молчала. "Пусть разговаривают, что им ещё осталось". Георгий женился ещё раз. Как уверял последний. Юлия улыбнулась: "Всё ищет идеал и меняет картинки". Познакомил их со своей новой любимой супругой официально во время похода семьями в кинотеатр. Они виделись раньше на одном из приёмов. Но издалека. Юлия заметила, что барышня, вышагивая рядом с Георгием не представляла семью Жукова, а демонстрировала себя. Это надо было видеть, как крутились её плечи, голова: "Видят или нет?". И вот теперь опала и близкое знакомство. Жуков вырвался вперёд, чтоб поцеловать Юлию в щёку. Рутковский обречённо пожал плечами и отвернулся. Ревнуй не ревнуй, тот всё равно полезет к Юлии с любезностями. Как мёдом ему намазано. А потом, через пару недель, все отправились с ответным визитом на спектакль. Любезность на любезность. Юлии та подруга не в радость. Говорит, говорит… Всё она знает, всё она видит… Юлия слушает. Куда ж деваться. Заметив Юлину насмешливую улыбку, Жуков шепнул ей на ушко:- "Не одобряешь?" Она не думала об этом и уж точно говорить на эту тему с ним не собиралась. "Каждому своё". Опять же осуждают тогда, когда не могут понять, а он ей был ох как понятен. Пожав плечами, она промолчала.