Подняв глаза к беспросветной темной бездне, он сказал.

— Я не должен был попасть в тюрьму. Парень был вовлечен в какой-то огромный нарко-синдикат. Государственный защитник назвал это «убийство в состоянии аффекта». Но моя мать солгала в суде. Она сказала, что не была в опасности. За двадцать два гребаных года она не сумела сделать ничего, чтобы считаться нормальным родителем, и она как-то получила справку о том, что чиста от наркотиков, и засадила своего сына в тюрьму.

Глава 10

Джемма думала, что самоубийство отца будет самым худшим, с чем ей когда-либо придётся столкнуться. Она думала, что худший выбор, который мог сделать человек, — это оставить своих близких позади. Но это? Трумэн попал в ужасную ситуацию, где у него не было выбора, кроме как спасти свою мать и брата от ужасной беды, которую она сама привела в их дом. И их мать не только не вернула домой сына, который поставил свою собственную жизнь в опасность, чтобы спасти ее, но еще и отправила его в тюрьму? Ее мысли крутились вокруг этого ужасного сценария гораздо больше, чем допускало ее воспитание. Она вся дрожала, дышать было тяжело, слезы бежали по щекам, и когда она наконец-то нашла в себе мужество взглянуть на него, Трумэн все еще стоял к ней спиной. Его плечи подались вперед, как будто весь воздух выпустили из легких.

Ее прошиб озноб, когда она пыталась переварить все, что он ей сказала. Он убил человека.

Убил.

Он взял нож и закончил жизнь человека.

Для того, чтобы спасти свою семью.

Как человеку обработать эту информацию? У нее был миллион вопросов, а также множество страхов.

Хотел ли бы он сделать это снова? Стабилен ли он? Говорил ли он ей правду?

Вдох — выдох. Сделать выдох. От этого зависело, сколько она могла держать себя в руках.

Линкольн захныкал, его было слышно через радио-няню. Трумэн медленно повернулся. Он не взглянул на нее, когда прошел через дом, будто на автопилоте, и скрылся в спальне.

Она выпустила долгий выдох и схватилась за край дивана, пытаясь понять часть его прошлого, которую он ей открыл.

Когда Трумэн вернулся в комнату, она стояла на трясущихся ногах, пытаясь примирить человека, которого пришла узнать, с человеком, который только что сделал ошеломляющее признание. Это было слишком — его болезненное выражение лица, боль в ее сердце, груз его признания.

— Я не ожидал, что ты еще здесь, — сказал он сдержанно.

Ее глаза наполнились слезами, и она рукой прикрыла рот, не доверяя тому, что может произойти. Эмоции ключом били у нее внутри, так как мысли кружились вокруг: его храбрость, его преданность, его преступление. Услышанное ею признание не меняло того, что она чувствовала к нему. У слов нет кнопки «удалить». Они были болезненной, тяжелой истиной, так не похожие на постоянное проявление добра с его стороны, которое она наблюдала, все это приводило ее в смятение. В то же время, все хорошие качества, из-за которых она обратила на него внимание с самого начала, усиливались с каждой минутой проведенного вместе времени и отказывались исчезать. Мысли метались, пытаясь одержать победу над грузом негативной полученной информации, и подняться над темнотой, вынуждая ее жадно глотать воздух.

Тру кивнул, покорно приняв решение, отразившееся в ее взгляде. Он взял радио-няню и развернулся, чтобы уйти.

— Трумэн, — его имя с отчаянием слетело с ее губ, и когда он повернулся, ее сердце открылось. Она знала, как выглядит опустошённость. Она видела этот взгляд на лице матери, после того, как отец совершил самоубийство, и она видела его в своем отражении в зеркале все последующие недели, когда их мир рухнул в пропасть, и мать стала еще холоднее, теряя себя в чем-либо, но заботясь о своей дочери.

— Я не… Я не могу, — слишком тяжело справиться с эмоциями, она сделала шаг назад и рукой схватилась за перила, чтобы стабилизировать равновесие и мир, вертящийся вокруг нее.

— Все хорошо, Джемма, — успокоил он ее. — Вот почему я не позволил зайти этому далеко.

«Ты остановил нас. Даже на фоне этой страсти ты думаешь обо мне». Она, не задумываясь, прикоснулась к его руке, нуждаясь в контакте, несмотря на запутанное положение. Его пальцы дрожали также как и ее.

— Это… — она проглотила вздох, пытаясь успокоить нервы. — Это тяжело принять.

Он с серьезным видом кивнул:

— Я не мог ввести тебя в заблуждение.

— Ты…? Сколько времени ты был…? — она даже не могла вымолвить это слово. Казалось, если она произнесет его, то сделает все происходящее еще более реальным.

— Я сидел шесть лет, вместо восьми, к которым был приговорен за сознательное непредумышленное убийство, и вышел шесть месяцев назад. Каждый четверг утром я отмечаюсь в офисе условно-досрочного освобождения и буду делать это до окончания всего назначенного мне строка. Не проходит и дня, чтобы я не думал о том человеке. Я хотел спасти свою мать и защитить Куинси, но ни одна часть меня не хотела его убивать. Я хотел остановить его. Мне нужно было остановить его.

Он тяжело дышал, четко проговаривая все слова. Какого это для него — жить с таким грузом на плечах, потеряв все, в том числе и любовь своей матери? Сколько раз ему приходилось объяснять свое прошлое? Сознательное непредумышленное убийство. Шесть лет в тюрьме.

«Тюрьма», — это слово эхом отдавалось у нее в голове.

— Джемма, я клянусь тебе, я никогда в своей жизни не употреблял наркотики, и…

Она подняла руку, не в силах больше слушать. Не сейчас. Это было слишком больно после того, как она почувствовала симпатию к нему. Слишком страшно подумать, что его прошлое действительно было реальностью. Для любого. Слишком подавляет — думать о том, свидетелем чего он стал, как пережил все, что с ним случилось. Ей нужно пространство. Время. Воздух.

Ей нужно подышать воздухом.

— Мне жаль, — сказала она, и, протиснувшись мимо него, убежала.

***

Трумэн стоял на балконе еще долго после того, как услышал, как уехала Джемма. Он провел шесть лет, отчаянно разыскивая способ, с помощью которого можно отключать эмоции. И сегодня, в то время как боль бежала по его венам, и гнев грыз его изнутри за все те моменты его жизни, которые он не выбирал. И он понял, что подавлял эмоции слишком адски долго.

Когда его мать нанесла ему непоправимый ущерб, он почувствовал, будто она ударила его ножом в грудь. Тот нож уже был воткнут слишком глубоко, когда за него взялся Куинси. Когда он пытался помочь Куинси, тот обернулся к нему с ненавистью в глазах, это выглядело, будто он выдернул нож, воткнутый матерью, и разрезал грудную клетку на кусочки с ловкостью морского пехотинца. Когда он узнал, что у него есть еще брат и сестра, которые жили жизнью, какую не должен познать ни один ребенок никогда в своей жизни, Трумэн почувствовал, как кто-то схватил его зияющие раны со всех сторон и разорвал их, разрешая внутренностям вытекать наружу.

Уход Джеммы он прочувствовал, как небольшой укол. Он не знал ее достаточно долго, чтобы точно сказать, что именно она вытягивает весь воздух из его легких.

Его следующий шаг — перестать думать. Он должен двигаться дальше, отгородиться от прошлого, чтобы не сделать выбор в свою пользу. Только он не думал, что принял неправильное решение, потому что будет делать это снова и снова для того, чтобы защитить Куинси. Но на этот раз он будет достаточно умен, чтобы отправить свою мать в полицию и дать Куинси постоянный дом, вместо того, чтобы оставить его без какой-либо защиты от грязных привычек нашей матери. Она всегда оставляла Куинси одного. Она оставляла Куинси с ним. И тогда она посадила его в тюрьму.

На пороге в спальне Тру отправил все эти воспоминания подальше, заставляя их остаться снаружи комнаты. Он не мог позволить ни одной из этих ужасных эмоций прикоснуться к детям. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул, используя все умственные методики Бэра, которым он научился, чтобы очистить свой разум. Методики, которые помогли принять взрослую жизнь. Только тогда он вошел в спальню и включил радио-няню очень тихо, убедившись, что он мог все слышать. Бэр поделился системой мониторинга в качестве подарка, когда приходил чуть ранее. Он также присматривал за детьми, чтобы Трумэн смог сходить в душ до того, как увиделся с Джеммой. Бэр также занимался детьми, пока Трумэн работал. Когда Трумэн попал в тюрьму, то предложил бороться за опеку над Куинси, но Бэр не был совершенно чист перед законом, и Трумэн был обеспокоен, что правда выйдет наружу. У него не было шансов, что брата не будут судить как взрослого, поэтому не собирался впутывать Бэра в преступление, сказав ему о том, что произошло на самом деле.

Он поцеловал Кеннеди в лоб.

— Люблю тебя, принцесса, — затем, склонившись над кроваткой, коснулся губами лба Линкольна и расслабился, почувствовав, что лихорадка спала. — Люблю тебя, приятель.

Его сердце, казалось, увеличилось в размерах в груди. Он не знал, увидит ли когда-нибудь Джемму снова, но знал, что не было никакого гребаного шанса смотреть на этих детей и не вспоминать ее.

С помощью монитора в руке, он запер входную дверь, включил свет на крыльце и направился обратно. Он осторожно вынес с балкона металлический ящик и спустился по ступенькам и через деревянные двери прошел к автомобильной свалке. Вес его принадлежностей для рисования был привычным и тревожным. Он остановился в воротах, проверил видео на мониторе и включил громкость. Услышав звук радио громко и ясно, он проделал свой дальнейший путь к одной из машин, все еще не имея возможности избавиться от своих демонов, настроил монитор и распаковал вещи для рисования.

Одиннадцать оттенков черного, в том числе его любимых: ворон, паук, обсидиан, жир, копоть. Семь оттенков серого. Рукавицы и метеоритный дождь были у него серыми. Образ Джеммы вдруг заполнил его разум, когда она любовалась его рисунками, держа Линкольна и глядя на него сверху вниз после того, как он наткнулся на нее в спальне, и, наконец, со слезами на глазах, когда она протиснулась мимо него, сбегая с его квартиры. Он с трудом дошел до мастерской с монитором в руке и достал другую коробку красок. Трумэн не планировал создавать произведение искусства. Он не думал о стиле или дизайне, или о чем-либо другом. Его искусство было продолжением его самого, родившееся из войн, старых и новых. По мере того как знакомый звук аэрозоля успокаивал, разрушая его душу, он исчез в воспоминаниях о прошлом.

Когда Линкольн захныкал, Тру очнулся и удивился, что прошло уже три часа. Он собрал свои вещи и направился в квартиру, ни разу не оглянувшись. Он никогда не оглядывался назад. Это был единственный способ уйти от демонов, оставив их позади, но сих пор они ускользали от него, пробираясь сквозь щели под дверью, через трещины в его броне и приклеивались к нему словно клей.

Глава 11

В воскресенье вечером Джемма открыла дверь своей квартиры и, упершись рукой в бок, уставилась на Кристалл.

— Сколько раз тебе нужно услышать «я в порядке», прежде чем ты мне поверишь?

Кристалл закатила глаза и прошла в дом.

— Я уверена, мои соседи снизу оценят твои армейские ботинки.

— Ты так думаешь? — Кристалл притопнула ногой три раза. — Я надеюсь, им понравятся мои изорванные джинсы и футболка с черепом тоже. Если нет, я отправлю ботинок прямо им в задницу, — она прошествовала в гостиную и огляделась вокруг, подняла диванные подушки, проверила за шторами и под столом.

— Что ты ищешь? — Джемма была не в настроении играть в игры. Она хотела провести вечер, пытаясь пережить утрату в компании с одним из фантастических любовных романов, чтобы увести свои мысли от Трумэна и закончить воссоздание героев всех историй в своей голове, представляя, как могла бы измениться история, если бы главный герой был экс-заключенным, отмотавшим срок за убийство человека.

— Мою лучшую подругу, Джемму Райт. Может быть, ты знаешь ее? Она твой двойник, но она звонит мне, когда дерьмо случается в ее жизни. Она не отсиживается в своей квартире и показывает мне приемлемую для большинства людей долю дерьма, — Кристалл двинулась дальше, вторгаясь в личное пространство Джеммы. — Джемма не говорит, что все хорошо, когда она в порядке. Она говорит девчачьи слова, такие как «потрясающе» или «превосходно». И она не говорит «хорошо», когда это не так. Она говорит, что «зла» или «сердится», или хочет что-нибудь разбить.

Джемма закатила глаза.

— Я была награждена звонком моей дорогой мамочки чуть ранее. Я исчерпала свой лимит и не могу вникать в еще одну дискуссию, — ее мать, наверное, получила бы сердечный приступ на месте, если бы знала, что дочь встречается с парнем, который сидел в тюрьме. Почему это приносит ей некое подобие радости?

— Что случилось? Может, ее слуги забыли подать чай, и она хочет, чтобы ты подорвала свою задницу, проехала два часа и сама все сделала?

— Я не ответила. Она оставила сообщение, — Джемма повела плечами назад и использовала соответствующий высокий тон: — «Джеммелин, дорогая. Не забудь про сбор благотворительных пожертвований за два истекших месяца. Обязательно носи жемчуг. Все правильные девушки носят жемчуг». Бла, бла, бла.