– А маркиз? – спросила Лукреция. – Вы правда надеетесь, что он попадется в капкан, который вы на него расставили?

– Он уже попался! – уверенно ответил сэр Джошуа. – Он либо должен смириться с тем, что кузен, которого он ненавидит и презирает, будет жить здесь, владея частью поместья, либо должен вмешаться и предотвратить этот брак. А как иначе он может это сделать, если сам не сделает тебе предложение?

– Но он меня никогда не видел, – сказала Лукреция с явным волнением.

– И едва ли бы он тебя увидел, если бы я не взял инициативу на себя, – парировал сэр Джошуа.

Он помолчал, прежде чем продолжить.

– Лукреция, я надеялся, что счастливая случайность сведет нас с маркизом или, может быть с его сестрой, когда мы будем здесь жить. Но когда старый маркиз умер, я понял, что они намерены избегать каких-либо контактов со мной, раз уж не могут от меня избавиться. Я, видите ли, оскорбил их тем, что снабжал их отца деньгами, в которых тот так отчаянно нуждался. А то, что я сам кое-что получил взамен, еще более усилило в их глазах мою вину.

– С их стороны это было чрезвычайно несправедливо, папа! – с жаром воскликнула Лукреция.

– Я могу их понять, – возразил сэр Джошуа. –  Я научился не ожидать благодарности, и тебе, Лукреция, известно так же, как и мне, что богачей не любят, что люди им завидуют.

– Это звучит цинично, папа.

– Здравый смысл требует смотреть правде в глаза, поэтому, Лукреция, я и прошу тебя как разумную девушку считаться с реальностью. Ты можешь и дальше терпеть ухаживания никчемных поклонников из числа наших соседей. Ты, конечно, можешь продолжать надеяться, что рано или поздно появится какой-нибудь мужчина, у которого будет достаточно средств, чтобы ты могла обманываться, будто его привлекаешь ты сама, а не твое богатство!

Далее сэр Джошуа сказал более резким тоном:

– Но я надеюсь, тебе хватит благоразумия беспристрастно оценить свое положение и понять, что ты предназначена для лучшего! Неужели ты и впрямь сможешь удовлетвориться браком с каким-нибудь невеждой-выпивохой, увлекающимся одними скачками, только из-за того, что у него есть титул? Ты на самом деле сможешь выслушивать пустую болтовню человека, которого сама будешь презирать за отсутствие ума и воспитания? – спросил дочь сэр Джошуа.

– И ты полагаешь, что я буду очарована маркизом?

– Я уверен в этом! – ответил ее отец. – Во-первых, он блестяще учился и добился замечательных результатов в Оксфорде. Во-вторых, я лично слышал похвалы в его адрес и от командира его полка, и от самого лорда Веллингтона.

По мере того, как он продолжал, его голос звучал все громче:

– Принц Уэльский, например, весьма ценит маркиза наравне с Чарльзом Джеймсом Фоксом и поддерживает дружбу с обоими. А это кое-что значит, Лукреция! Умные, образованные люди ищут общества себе подобных!

Резко взмахнув рукой, сэр Джошуа завершил свою речь:

– И еще одно, что на твой взгляд, может быть, и неважно. Маркиз – спортсмен. Он блестяще управляет конным экипажем, и среди простонародья он не менее популярен, чем среди членов элитарного Жокейского клуба.

– Вы нарисовали весьма заманчивую картину, – заметила Лукреция. В ее голосе отчетливо слышались нотки иронии.

– Когда ты сегодня вечером познакомишься с маркизом, ты убедишься, что я нисколько не преувеличиваю, – ответил сэр Джошуа.

– Вы уверены, что я соглашусь участвовать в вашей дерзкой интриге?

Лукреция отвернулась от камина, подошла к отцу и, продолжая стоять, смотрела на него сверху вниз.

– Я полагаюсь на находчивость, которой ты обладаешь, Лукреция, – невозмутимо продолжал сэр Джошуа. – И в конце концов, давай говорить откровенно, твое сердце ведь не занято никем другим.

Стараясь убедить дочь, он с улыбкой продолжал:

– В любом случае, обещаю тебе, я не стану принуждать тебя в чем-либо поступать против твоей воли.

– А если я… соглашусь? – едва ли не шепотом спросила Лукреция.

– Тогда я сообщу маркизу, что ты готова принять его предложение.

– Вы настолько уверены… совершенно уверены, что… он намерен его сделать, – пробормотала Лукреция.

– Я уже предлагал тебе пари, – напомнил сэр Джошуа.

Лукреция отвернулась к окну. Апрельское солнце было скрыто за серыми облаками, обещавшими дождь. Резкие порывы ветра срывали цветки миндаля с деревьев, стоявших по краям зеленого луга.

Вдруг по небу пронеслась стая голубей, появившаяся из-за деревьев и скрывшаяся за крышей особняка.

Наблюдая это зрелище, ритмичные взмахи крыльев, стремительность птичьего полета, Лукреция усмотрела в появлении птиц некий символический знак.

Она заговорила – медленно, будто слова давались ей с большим трудом:

– Хорошо, отец, я соглашусь на то, что вы предлагаете. Но сегодня после полудня меня здесь не будет, я уезжаю в Лондон.

– В Лондон?! – вскричал сэр Джошуа.

– Да, папа. Я хочу выбрать себе подобающие наряды, чтобы при встрече показаться маркизу в самом выгодном виде.

Отец с сомнением посмотрел на нее.

– По-твоему, это разумно, Лукреция?

– Я думаю, то, что я намерена сделать, весьма разумно, – ответила Лукреция. – Вы можете доверять мне, как я доверяю вам?

Сэр Джошуа улыбнулся, его взгляд был полон нежности.

– Ты единственная, кого я люблю в целом свете. И я благодарен тебе, Лукреция, за то, что ты полагаешься на мое суждение в самом важном решении твоей жизни. И я не могу быть настолько неблагодарным, чтобы запретить тебе совершать какие-либо поступки, которые ты находишь правильными.

Лукреция сделала глубокий вдох.

– Передайте маркизу, – начала она с заметной дрожью в голосе, – что я прекрасно понимаю, какую честь он мне оказывает. Устройте так, чтобы свадьба состоялась в последнюю неделю мая, и постарайтесь сделать так, папа, чтобы он не пытался увидеть меня до моего возвращения.

Сэр Джошуа привстал с дивана.

– Что ты задумала, Лукреция?

– Прошу вас, не задавайте никаких вопросов, отец! Я позже раскрою вам свой секрет. Но никто не должен его знать, кроме вас. Но я не намерена предстать перед маркизом в своем нынешнем виде.

– Но почему? Что все это значит? – спросил сэр Джошуа.

Лукреция встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку.

– Вы обо всем узнаете в свое время, – пообещала она. – Пожалуйста, сделайте так, как я прошу, а в остальном я полагаюсь на вас.

Затем, не дав отцу что-либо сказать, она выпорхнула из комнаты, и тот через некоторое время услышал, как Лукреция, готовясь к поездке, распоряжается подать экипаж к парадному крыльцу.

Поднявшись к себе, девушка, прежде чем позвать горничную, подошла к высокому зеркалу, стоявшему в ее уютной, со вкусом декорированной комнате.

Она долго разглядывала свое отражение. Она смотрела на себя оценивающим взглядом, словно впервые увидела свои большие выразительные глаза, неестественно блестевшие, словно они отражали ее внутреннее волнение.

У Лукреции были красивые ирландские глаза – лучистые, темно-голубые, а не те прозрачно-голубые, что так ценятся у девушек, посещающих балы вроде того, что устраивался для Элизабет. Цвет ее глаз был почти синим, как у предштормового моря.

Волосы Лукреции, черные, как вороново крыло, были зачесаны назад над высоким лбом, и такими же темными были тонкие брови вразлет, эти брови украсили бы любое лицо.

Словом, у Лукреции было очаровательное личико с прямым деликатным носом и яркими пухлыми губами. Но сама Лукреция пришла от своей внешности в отчаяние. Она вспомнила, что маркиз отдавал предпочтение белокурым женщинам, таким, как герцогиня Девонширская и леди Эстер Стэндиш.

Поскольку Лукреция жила практически в Мерлинкуре, естественно, что ей приходилось слышать пересуды про самого обольстительного, неотразимого и желанного мужчину высшего света.

Ну разве могла она предположить, что у ее отца был долговременный план относительно ее будущего, в соответствии с которым они и поселились в поместье.

Она помнила свои смешанные чувства волнения и любопытства, которые вызывал у нее маркиз с тех пор, как она впервые переступила порог Дауэр-хаус и увидела возвышающиеся над деревьями крыши Мерлинкура.

Часто бывало, что она незаметно выскальзывала из дома и в одиночестве забредала в лес, начинавшийся по соседству и впоследствии ставший для нее наблюдательным пунктом, откуда она видела Мерлинкур во всей красе, – Дауэр-хаус стоял на возвышении.

И в те дни, затаив дыхание, в восторге от его великолепия, она уже предчувствовала, что этот дом будет играть в ее жизни какую-то важную роль.

И хотя маркиз находился в отъезде, в своем полку, казалось, что все вокруг только о нем и говорят.

Слуги в доме, работники в имении все болтали про «молодого хозяина» до тех пор, пока после смерти отца он, в свою очередь, не стал просто «хозяином».

Лукреция узнала о его детских проказах, шальных юношеских выходках и о романах, которые он заводил, когда повзрослел.

Из любопытства она даже могла позвать к себе какую-нибудь особо болтливую сплетницу, чтобы выведать у нее побольше про маркиза.

Услышав, что миссис Манз, мерлинкурскую экономку, совсем скрутил ревматизм, она уговорила мать позволить ей отнести этой женщине особые лекарственные травы.

А когда леди Мэри умерла, миссис Манз решила: если она будет приглашать славную осиротевшую бедняжку почаще приходить в Мерлинкур, где они вели задушевные беседы, это будет с ее стороны проявлением истинной доброты.

Старушка понятия не имела, сколько раз Лукреция выдумывала повод зайти к ней, спросить совета лишь для того, чтобы иметь возможность поговорить с ней о маркизе и разузнать о его последних подвигах.

Были и другие рассказчики: егери, лесники, грумы – и у каждого были свои истории про маркиза и его детство.

Потом они начинали повторяться и их запасы историй иссякли, а Лукреция, повзрослев, поняла, что маркиз был любимой темой семейных разговоров и бесед в их графстве.

Молодые люди, которым доводилось встречать маркиза в Лондоне, делали прозрачные намеки на его любовные приключения, а в это время девушки вроде Элизабет безмолвно сидели за столом и, навострив уши, старались уловить обрывки сплетен, пересказываемых их родителями.

Лукреция слышала, как настойчиво охотится на маркиза леди Эстер Стэндиш. И когда они наконец стали любовниками, эта новость мгновенно разнеслась по всему графству, достигая его самых удаленных уголков со скоростью летящего вальдшнепа.

Леди Эстер давно уже была предметом неодобрения, которое одни выражали словами, другие выказывали, лишь презрительно кривя губы, однако красота ее была бесспорна.

– Это самое очаровательное существо, которое я видел! – услышала однажды за ланчем Лукреция от графа Манстера.

– Ее поведение постыдно, – едко заметила графиня.

– Что можно ожидать от женщины, когда все мужчины в Сент-Джеймсе вертятся вокруг нее и бросают сердца к ее ногам? – возразил граф.

Графиня презрительно фыркнула, а он продолжал:

– Даже я, в моем-то возрасте, не могу не завидовать молодому Мерлину! Она его постарается вначале помучить, но я готов поспорить, поставив на кон последний шиллинг, что в итоге все это окупится и маркиз будет вознагражден!

– Полноте, Роберт, как вы можете говорить такое в присутствии девиц! – ледяным тоном упрекнула графиня.

– Извините, моя дорогая, извините! – сказал граф.

Лукреция слушала тогда с широко открытыми глазами. И теперь, глядя на свое отражение в зеркале, оно пришла к неутешительному выводу, что внешне она была полной противоположностью знаменитой красавицы леди Эстер.

Со своими темными волосами и глазами цвета штормового моря, как могла она соперничать с самой красивой в Англии женщиной, белокурой и белокожей?

– У меня нет ни шанса, – жалобно прошептала Лукреция, обращаясь к своему отражению. Но потом в ней заговорила ее гордость – и Лукреция высоко вздернула подбородок. Нет, ее так легко не победить, она не сдастся без борьбы.

Лукреция подошла к окну. Вдали, за деревьями были видны трубы Мерлинкура.

Он был там! Он приехал домой, и, если ее отец говорит правду, маркиза привело сюда именно намерение просить ее руки!

– Я должна его завоевать! – воскликнула Лукреция. – Может быть, у меня не тот тип красоты, которым он восхищается, может быть, мне недостает утонченности, но у меня есть то, чем вряд ли могли гордиться его женщины, – у меня есть голова!

Отойдя от окна, она пересекла комнату и позвонила в колокольчик, висевший около ее кровати.

Лукреция несколько резко дернула шнурок. И когда вошла ее горничная, распорядилась: