— Мне кажется, что вы должны рассказать еще кое-что, то, чего я пока не знаю. Давайте выкладывайте, а там посмотрим.

Сенатор побледнел, и всю его самоуверенность как рукой сняло.

— Но это все, больше сказать нечего! Я только хочу быть уверен, что Мариетга будет в безопасности. Неужели это желание, вызванное отцовской любовью, кажется вам таким странным?

Мэтью разразился саркастическим смехом:

— Сенатор, ничего с вашей дочкой не случится, разве что какие-нибудь парни попытаются за ней поухаживать или соседи-зануды будут докучать ей своей болтовней. Но проводники всегда приглядывают за женщинами, которые путешествуют одни, а с соседями она как-нибудь справится.

Я бы еще мог понять, если бы вы наняли какую-нибудь леди в качестве компаньонки или заплатили бы доверенному человеку, чтобы тот охранял ее, но поднимать такой шум, вызывать федерального маршала только для того, чтобы он всю дорогу до Санта-Инес держал вашу дочурку за руку… Нет, сэр, это уже слишком. Так что объясните, зачем я вам, и тогда я смогу помочь.

Сенатор Хардести побледнел еще больше, хотя казалось, что больше уже некуда.

— Мне нечего больше сказать, — твердил он. — Мариетта — мое единственное дитя, и, кроме того, дочь сенатора Соединенных Штатов — прекрасная мишень для любого злодея и клеветника.

Мэтью посмотрел на собеседника с большим недоверием:

— Ха! Это самая лучшая шутка, какую я слышал за последний год. Неужели вы серьезно думаете, что кто-нибудь будет тратить силы на похищение, вместо того чтобы просто купить вас? Это было бы и легче, и дешевле. Будет вам, приятель.

— Послушайте, что вы себе позволяете?!

— Нет, это вы послушайте, — сердито прервал сенатора Мэтью. — С меня хватит! Не затем я приехал в Сакраменто, чтобы выслушивать всякий бред и дурацкие угрозы надутого политикана. Я здесь потому, что вы велели моему боссу, настоящему бесхребетнику, прислать вам маршала Кейгана. Вы хотели меня, — он ткнул пальцем в сенатора, — и вы меня получили. Если вам не нравится, я упакую свои вещи и отправлюсь домой. И буду счастлив, как петух в курятнике.

Сенатор Хардести был отличным дипломатом, Мэтью понял это сразу, потому что старик тут же подобрел и заговорил медоточивым голосом:

— Ни о каком недовольстве не может быть и речи, именно таким я вас себе и представлял.

— Ну хорошо. — Мэтью постарался говорить спокойнее. — Давайте сядем и поговорим, и вы ответите на все мои вопросы, иначе я уеду и вашей дочке самой придется добираться до Санта-Инес.

Наверное, не стоило так давить на старика, думал Мэтью несколько часов спустя, лежа на маленькой кровати. Никаких результатов он, конечно, не добился. Может, сенатор Хардести и в самом деле человек измученный и сломленный, но он не сказал ни слова о том. что так интересовало Мэтью. Этот старик — заядлый лгун, с таким лучше не связываться. В этом деле, разумеется, была своя закулисная сторона, однако сенатор не собирался показывать ее, он только хотел, чтобы его дочь была в безопасности. Хардести повторял эту фразу без конца, но беда в том, что Мэтью так и не понял, от кого или от чего нужно охранять девушку.

— Эмма, милая. — Мэтью погладил обнаженную руку женщины, которая спала рядом, уткнувшись в его плечо. — Давай просыпайся скорее — уже светает, мне пора уходить.

Женщина пошевелилась, недовольно пробормотала что-то и положила руку ему на плечо, как будто хотела удержать его. Мэтью засмеялся и принялся ее щекотать.

— Давай же, моя сладенькая, вставай, старушка, а то я опоздаю на вокзал.

— Мэтью, — сонно запротестовала она и толкнула его кулаком, потому что он не переставал ее щекотать. — Прекрати, или я убью тебя!

Мэтью захохотал и привстал, а женщина повернулась на спину и сердито смотрела на него.

— Ты и так чуть не убила меня, дорогая, — сказал он и добавил с удивлением; — Господи, мы опять сломали кровать!

— Ничего удивительного, всякий раз, когда ты приезжаешь в город, Мэтью Кейган, мне приходится покупать новую кровать.

Он потянулся, шумно зевнул, поскреб свою волосатую грудь, а потом встал и принялся искать одежду.

— Прости, Эмма. Есть в тебе что-то такое, от чего я теряю голову.

— Не пытайся обмануть меня, дорогой: не от одной меня ты теряешь голову. На твоей могиле напишут эпитафию: «Есть мужчины, которые оставляют после себя множество разбитых сердец, после Мэтью Кейгана остались одни только сломанные кровати».

Он усмехнулся, продолжая натягивать брюки.

— Ты потрясающая женщина, Эмма, и язычок у тебя острый — можно ножи точить. Я всегда считал, что ты слишком умна, чтобы быть шлюхой.

— Наоборот, у меня хватает ума, чтобы быть ею, — поправила его Эмма, откидывая рыжие волосы, закрывавшие ее хорошенькое личико. — Я получаю удовольствие, развлекая таких мужчин, как вы, сэр, и мне еще и платят за это. Да где же найти другую такую же приятную профессию?

Мэтью, застегивая рубашку, усмехнулся в ответ.

— Кого ты пытаешься обмануть? — сначала поддразнил он ее, а потом заговорил более серьезно: — Не каждый мужчина, который входит в эту дверь, джентльмен, милая. И когда-нибудь настанет день, когда тебе надоест иметь дело с подонками. Что ты тогда будешь делать?

— Когда такой день настанет, я перестану этим заниматься. — Мэтью молчал, и тогда Эмма добавила: — Я хоть сейчас готова бросить все, если б нашла что-нибудь получше.

— Вот как, дорогая? Что ты имеешь в виду?

— Замужество.

Мэтью взглянул на нее с теплой, нежной улыбкой:

— Ты можешь стать хорошей женой, Эмма. Я уверен, готов побиться об заклад: в этом городе достаточно мужчин, которые были бы рады жениться на тебе.

Эмма посмотрела ему прямо в глаза:

— А ты, Мэтью?

Он засмеялся и начал надевать ботинок.

— Я? Да зачем такой милой молоденькой девушке, как ты, нужен старик вроде меня? Выходи замуж за парня покрепче, под стать твоему… темпераменту.

— Ты вовсе не стар, — возразила Эмма, нахмурившись.

— Я гораздо старше, чем ты думаешь, милочка, я стар, как семь смертных грехов. За меня и полдоллара не дадут.

Эмма молчала, опустив голову, потом тихо спросила:

— Когда ты снова вернешься в Сакраменто? Застегивая ремень с кобурой, Мэтью ответил:

— Вряд ли я когда-нибудь еще приеду сюда, дорогая. Наверное, я скоро отойду от дел, во всяком случае, мой босс не раз советовал мне это, а значит, и возвращаться сюда мне будет незачем. Думаю, мы с тобой видимся в последний раз… — Он присел на кровать и поцеловал ей руку. — Я буду скучать по тебе, Эмма, нам было хорошо вместе. Ты милая, славная женщина, слишком милая для такой работы. Оставь это занятие, пока твоя красота не увяла.

Эмма дотронулась кончиками пальцев до его лица и покачала головой. Тогда Мэтью положил деньги на тумбочку и наклонился, чтобы поцеловать ее, потом заглянул в ее печальное личико и сказал:

— Береги себя, Эмма. Если тебе потребуется помощь от старика Мэтью Кейгана, ты знаешь, как со мной связаться. — И добавил, кивнув на деньги: — Я думаю, этого достаточно, чтобы купить новую кровать.

Эмма сжала его руку и заплакала.

— Приезжай, если сможешь. Я всегда буду рада видеть тебя, — сказала она на прощание.

Мэтью поцеловал ее еще раз и ушел.

Глава 3

Зажав билеты в руке, Мариетта взяла свой чемодан и села на ближайшую скамью, ожидая звонка, оповещающего об отходе поезда. Остальной багаж с наклеенными ярлычками уже унесли, так что делать было совершенно нечего.

Она положила сумку рядом и посмотрела на билеты. Наконец-то! Скоро она сядет в поезд, и от прошлого не останется и следа: ни отца, ни знакомых… Исчезнет все, чем она жила тридцать три года. И Дэвид тоже… Того, что их связывало, больше нет, кроме клятвы, которую Мариетта произнесла над его могилой. Все останется позади, и она начнет новую жизнь в городе, о котором и не слыхала до тех пор, пока не получила телеграмму с приглашением приехать туда и занять место школьной учительницы.

Санта-Инес.

От этого названия веяло тоской и запустением. Мариетта никогда не бывала на юге Калифорнии, но ей говорили, что там сплошная пустыня, населенная отнюдь не законопослушными гражданами. Беззаконие не слишком ее пугало: обет, который она дала, не имел ничего общего с законом. Но понравится ли ей жить в пустыне?

— Мариетта!

Она нахмурилась, услышав ненавистный голос, подняла голову и увидела, что отец пришел не один.

— Я ведь не хотела, чтобы ты провожал меня, — сказала Мариетта и встала со скамьи. Но смотрела она не на отца, а на крупного мужчину, стоявшего сзади. Вчера она не заметила значок на его груди. Что ж, теперь все понятно. — Ну конечно, мне следовало сразу догадаться, что услуги ангела-хранителя оплачены моим отцом! — сердито сказала она.

Черноволосый гигант в это время снимал шляпу для приветствия и лучезарно улыбался, но, услышав эту фразу, помрачнел и снова надел ее.

— Мариетта!.. — простонал сенатор, протягивая руку к дочери, но та отпрянула назад.

— Я не хотела, чтобы ты провожал меня! — повторила она с яростью в голосе. — Как ты можешь смотреть мне в лицо после всего того, что натворил? Я ненавижу тебя!

— Я знаю, милая, и не виню тебя за это. Но я помню, как ты была маленькой девчушкой и мне всегда удавалось рассмешить тебя. Мариетта… ты же моя дочь, — молил сенатор.

— Тебе следовало вспомнить об этом раньше! Нам с Дэвидом слишком дорого обошлась твоя жадность. А теперь уходи, — Мариетта взглянула на хмурого гиганта, стоявшего сзади, — и захвати с собой этого наемника. Он уже отслужил потраченные на него деньги. — И с отвращением добавила: — А вы-то, федеральный маршал! Как вам не стыдно продаваться! Ведь у вас такая почетная должность!

— Одну минуту… — начал было здоровяк, но сенатор быстро прервал его:

— Это федеральный уполномоченный маршал Мэтью Кейган. Он будет сопровождать тебя в Санта-Инес.

Мариетта посмотрела на мужчин так, словно на головах у них выросли рога.

— Что?!

— Он будет охранять тебя, дорогая. Неужели ты думала, что я отпущу тебя одну?

Проводник позвонил в колокольчик.

— Лицемер! — с гневом и обидой бросила Мариетта. — Пусть он охраняет тебя, а мне он не нужен!

Она подхватила свой чемодан и пошла было прочь, но сенатор удержал ее:

— Мариетта! Думай обо мне что хочешь, но я сожалею о содеянном. Если бы можно было все исправить! Неужели ты не простишь меня?

Мариетта вырвалась из его объятий.

— Нет, не прощу: я всегда буду помнить, в каком виде нашла Дэвида той ночью! — Она высоко подняла свой чемодан, словно защищаясь от отца. — А теперь оставь меня в покое, — холодно проговорила она, — я не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоими прихвостнями.

— Мариетта!

Девушка вошла в вагон, не обращая внимания на его крики, выбрала место подальше от платформы, сунула чемодан под полку и рухнула на мягкое сиденье. Она нарочно не оглядывалась назад, туда, где стоял ее отец. Она сидела и смотрела воспаленными глазами на реку, на берегу которой находился вокзал.

— Мариетта! Я не хотел этого! Клянусь! — молил сенатор, стоя у открытого окна напротив.

У Мариетты застрял ком в горле, она тяжело дышала и хотела только одного — побыстрее уехать. Плотно сжав губы, она принялась читать названия барж и паромов, проплывавших мимо. Если отец осмелится войти в вагон, она вышвырнет его. И хотя он сенатор и ее отец, но она все равно это сделает.

— Милая… дорогая, пожалуйста, выслушай меня… — умолял сенатор.

Нет, не надо его слушать. Мариетта слушала его всю жизнь, и ни к чему хорошему это не привело. Лучше бы он ушел и перестал делать из себя посмешище. Отец столько лет шел к власти, а теперь может потерять все из-за этой неприличной сцены.

— Ты же знаешь, что я любил Дэвида, он был мне как родной сын. Его смерть опечалила меня до глубины души. О, Мариетта, прошу тебя!

По ее лицу текли слезы. Она закрыла глаза, мысленно моля Бога о том, чтобы поезд побыстрее тронулся. Все пассажиры уже заняли свои места, а сенатор все стоял и стоял возле окна на потеху окружающим.

— Я… я хочу, чтобы ты вспомнила, как мы с тобой жили, Мариетта. Когда остались вдвоем после смерти твоей матери. Неужели ты не помнишь, дорогая? Ты была для меня всем. Я любил только тебя. Мариетта, не уезжай так!

В его пронзительном голосе звучали рыдания. Поезд запыхтел, и Мариетта вдруг испугалась. Зачем он стоит здесь так долго… теперь об этом будут трезвонить все вашингтонские газеты. И что она делает в этом поезде? Почему расстается с привычной жизнью? У нее появилось ощущение, что все происходящее — дурной сон, прервать который невозможно.

Мариетта дико озиралась по сторонам. В вагоне было много народу, и все они как один не сводили глаз с нее и отца, который, просунув голову в окошко, смотрел на дочь в полном отчаянии.