– На жизненном пути любой женщины наступает момент, когда мир в ее глазах меркнет, – сказала Симона.

Я увидела это в Кейтлин.

Вместо того чтобы рассмеяться, она начала говорить «Ха!», точно это не речь, а письмо кому-то.

В выходной я проснулась после полудня, и на телефоне у меня оказалось два электронных письма от нее. Нет, не мне лично, они были адресованы всем: всему персоналу, владельцу, всем в офисе корпорации. В первом было сообщение об увольнении. Она отработала смену, добралась домой и написала нам, что больше на работу не придет. Никакой прощальной вечеринки не требуется. Спасибо.

Второе письмо выглядело приблизительно так: «Привет, ребята! Прежде всего не могу выразить, как я счастлива, что мне повезло работать с вами. Я на некоторое время возвращаюсь домой в Калифорнию, но я так буду по вам скучать! Во-вторых, мы с Говардом трахались на протяжении последних четырех месяцев. Увольняюсь я из-за него. Спасибо за понимание и спасибо за воспоминания! Целую-обнимаю, Кейтлин».

Моему изумлению не было конца, я оглядела комнату в поисках кого-то, с кем бы его разделить, но, разумеется, никого тут не было. Я тут же послала СМС Уиллу: «Девчонки Говарда? Что, черт побери, происходит?!»

А от Уилла пришло: «Знаю! Сбрендила сучка!»

А от Ари: «Психованная анорексичка, классический случай. Слышала, она ложится в больницу в Калифорнии».

Вот вам и мнение коллег. Мне же чудилось, что творится какая-то жуткая несправедливость, которую нельзя игнорировать, но когда я упомянула про Кейтлин при Симоне, та перевела разговор на «Пино Нуар». Много вопрошалось «Кто бы мог подумать?!», потом качали головами. Я весь вечер присматривалась к Говарду. Он пришел в розовом галстуке, выписывал по залу петли курсива.

– Как дела? – спросила я его, готовя ему макиато. – Жуткий вечерок.

– А ты знаешь, что слово «жуткий» семантически связано с понятием «судьба». В популярный обиход словечко ввел Шекспир…

– «Макбет», – откликнулась я. – Кажется, теперь припоминаю. Там ведьмы в роли Парок, вершительниц судеб. Верно?

– Быстро схватываешь. – Он улыбнулся, опрокинул своей макиато и протянул мне пустую чашку. – Я в тебе не ошибся.

Саша был крепким орешком. Он любил водку «Смирнофф» со вкусом дыни, Джейка, кокаин и поп-музыку. Это давало достаточно тем для разговора, чтобы временами я удостаивалась его внимания. Как-то вечером он, наконец, предложил мне разделить с ним дорожку в «Парковке», и я ухватилась за шанс скрепить дружбу. Я слышала, что за несколько недель до того в Москве умер его отец и что он не мог поехать домой, так как у него еще нет грин-карты. Он был женат на красавице-азиатке с синими волосами, которую звали Джинджер, но не знал, где она живет, и с документами возникла какая-то волокита. Когда мы зашли в туалет, я попыталась выразить свои соболезнования, а он прищурился и осклабился на меня, как дикий зверь, почуявший угрозу. Мы нюхнули кокса, и я сказала, что хотела бы побывать в Москве, а он ответил:

– Да ты просто идиотка. Вот и все.

После этого, приходя на смену, он начал подставлять мне щеку для поцелуя. Его излюбленный трюк был спросить «Что ты об этом думаешь?», а после повторить мои слова таким тоном, словно любое мое мнение – сущий идиотизм.

Однажды он застукал меня у ледогенератора, когда я протирала глаза кубиками льда.

– Ты плачешь? Боже ж ты мой, ангельское личико, а ты что думала? Что тебе полагается быть счастливой? С чего ты это взяла?

– Я не плачу. Я просто устала.

– Ага, без балды, такова жизнь, – раздраженно отозвался он и начал набирать совком лед. Он то и дело меня обижал, но так открыто обзывал меня дурочкой, что я его любила.

– Но я все время чувствую себя усталой.

– Хочешь, вздремни пару минут, тыковка.

Я тряхнула головой. Он пожал плечами.

– Не волнуйся, беби-монстр. Ты все еще невинна.

– Что это значит?

– Не знаю. А что, по-твоему, это значит? Когда настанет суд, ты будешь невиновна.

– Так вот что, по-твоему, означает «невинность»?

– Это не чистота, дорогуша, если ты так подумала. – Он поднял брови, точно знал про меня решительно все.

– Не уверена, невинна ли я, но…

– Но что? Ты тоже хочешь быть жертвой? Когда вырастешь, тогда и будешь сознаваться, что виновата. Это и значит быть взрослой, тыковка. Ну да, спиртного, секса, наркотиков у тебя хоть отбавляй. Даже средство для маскировки кругов под глазами есть. Может, ты устала, потому что весь день напролет себе лжешь. Или просто всю ночь напролет трахаешься с Джейком, как маленькая давалка.

Он выжидательно смотрел на меня и улыбался. Точно взаправду думал, что я отвечу. Я захихикала. Он заговорщицки ткнул меня локтем.

– Ну да, можно подумать, ты у нас хорошая девочка.


Я научилась предугадывать. Само мое тело научилось предвосхищать движение. Частички пыли, взмывающие с бутылок, тени, мечущиеся на полу, бокалы, кренящиеся за край стойки и пойманные в последний момент. Я точно знала, когда кто-то появится из слепого угла. Владелец назвал это «рефлекторным стремлением к идеалу». Рефлекс заставляет тебя видеть то, что находится вне поля твоего зрения, то, что вокруг, то, что позади тебя. Крошечный зазор между сознанием и действием исчез. Никаких заминок, никаких расчетов или сознательных инструкций. Я превратилась в глагол.

III

– Который час?

Я наклонилась к экрану терминала, куда Симона вбивала заказ. Взметнувшись, ее рука прикрыла мне глаза.

– Никогда не смотри! Как только посмотришь, время вообще остановится. Лучше удивиться, когда что-то настанет.

– Еще только двадцать минут восьмого!

– А ты глупенькая непослушная девочка, да? Так трудно принять настоящее время?

– Двадцать минут восьмого. Я не продержусь.

– Пик наступит в восемь, а тогда будет такая запара, забудешь кто ты есть. Одна из многих радостей нашей профессии.

– Нет, правда, Симона. Я уже выпила три чашки кофе и засыпаю на ходу. У меня не получится.

– Ты думаешь, ты нам тут услугу оказываешь?

Она перечитала заказ, побарабанила пальцами. Заказ ушел, и я услышала фантомные звуки распечатываемого тикета. Я автоматически дернулась пойти на звук, и она встряхнула меня за плечо.

– Тебе за это платят. Это твоя работа. Постарайся выглядеть вменяемой.

Я бедром толкнула распашные двери на кухню. Руки у меня наливались свинцом.

– Пошел! – выкрикнул Скотт.

Он щурился на чеки. Забавное: Скотт пытался прибавить оборотов, а сам не слишком-то хорошо видел, вероятно, уже несколько лет требуются очки.

– Забираю! – Подойдя, я произнесла уже тише: – Вот черт, у меня не получится.

– У тебя выбора нет. Кальмары на Сорок Девятый один, грюйер два, отдельно соус сразу, и мне нужна следующая перемена.

– Я за ним вернусь, Сорок Девятый – это быстро.

– Мы попозже разрежем свежую голову пармезана. Если это тебя порадует.

– Вот счастье-то! Теперь мне есть, ради чего жить.

– О’кей, дрянь, ты только что лишилась приглашения.

– Извини. Я так устала.

– Похоже, у кого-то проблемы в личной жизни, – сказал он, когда я уносила тарелки.

Я пошла к Сорок Девятому, за которым гости сидели такие голодные, что углядели меня с другого конца зала и как магнитом притягивали своей нервозностью. Я постаралась улыбнуться, мол, успокойтесь, несу я вашу долбаную еду, вы, мать вашу, с голоду не умрете, это же ресторан, черт побери. Когда мы ставим тарелки, нам полагается называть полное название блюда. Обычно я репетировала про себя всю дорогу до стола. И сейчас, занося тарелку широким жестом, произнесла:

– Кальмары на позицию один, грюйер, соус отдельно, позиция два и следующая перемена. Сорок Девятый стол. Приятного аппетита.

Я посмотрела выжидательно. Я ожидала благодарных взоров, каким награждают гости, когда знают, что уже можно есть. Это их версия аплодисментов. Но двое гостей смотрели на свои тарелки растерянно, точно я говорила на марсианском языке, а ведь именно это – сообразила я вдруг, чувствуя, что меня словно ударили под дых, так мне было стыдно, – я и сделала.

– Боже ты мой! Прошу прощения! – Я выдавила смешок, и они расслабились. – Я совсем не это хотела сказать.

Женщина, сидевшая ближе всех ко мне на «позиции один», кивнула и похлопала меня по руке.

– Я новенькая, – объяснила я.

Мужчина на «позиции два» поднял на меня глаза:

– А как насчет еды для мест три и четыре?

– Да, сэр, в любую минуту подадут.

Я побежала к Ариэль, сегодня у нее была смена бариста.

– Господи, Ари, выручи меня. Мне нужны вкусняшка и кофе.

– У меня на очереди пять.

Она хаотично хваталась то за тикеты, то за чашки, выстраивала напитки в очередь и тут же возвращаясь к тикетам. Я пробовала ей показать, как готовлю кофемашину для запары, но меня ведь никто не слушает.

– Пожалуйста. Извини. Когда сможешь.

– Флафф, мне нужно два «Уэ Ле Мон», сейчас же.

– Ладно. Конечно. Уже бегу.

Не поднимая глаз, я пронеслась через кухню и вниз по лестнице в винный погреб. Скотт крикнул мне в спину:

– Мне нужно знать, что им, черт побери, готовить.

– Я не могу, попроси Сашу! – заорала я в ответ.

Но я уже очутилась в изолированном подвале. Полутьма, по углам въелась плесень. Тишина. Я привалилась к стене. Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и сказала себе: «Соберись, не останавливайся». «Уэ» поставляли в картонных коробках без маркировки, сразу найти невозможно. Скорее всего он окажется в самом нижнем из пяти. Я смирилась с неизбежным. Достав нарзанник, я раскрыла нож и начала кромсать картонные коробки, сдвигая в сторону, когда обнаруживалось, что там не те бутылки.

Взлетали облака пыли.

– Я просто устала, – сказала я в пространство. Прозвучало пассивно-агрессивно.

Найдя две бутылки «Уэ», я сделала себе зарубку на память вернуться и убрать последствия моих варварских поисков. Вынырнув из подвала, я наткнулась на шедшего с ведерком льда Уилла.

– Ты меня напугала, – сказал он, замедляя шаг. – Помощь нужна?

– Нет, Уилл, это просто две бутылки.

– Господи, извини, что спросил.

– Нет, это ты меня извини. У меня сегодня все из рук валится.

– Ты каждую ночь сваливаешь, – сказал он, перехватывая поудобнее ведерко. – Это твоя фишка.

– Обидно, черт побери, – сказала я ему в спину, но он не обернулся.

– Я что, сам сегодня тарелки носить буду? – заорал, увидев меня Скотт. – У нас что, бэков в смене нет?

– Извини, – сказала я, прикрываясь бутылками как щитом.

– Нашла! – Я победно предъявила бутылки Нику.

– И что? Медаль хочешь? Нужно убрать на местах Четыре и Пять. Сам я не успеваю, и от Саши сегодня ни слуху ни духу. Кстати, ты его видела? Четвертое место за стойкой.

– О’кей, да. Э… Но, Ник? Я не слишком хорошо умею убирать. Я даже три тарелки еще носить не умею. Я могу попытаться. То есть я справлюсь.

– Ага, без балды, Флафф, и я не прошу.

– Твой эссперсо, детка, – произнесла откуда-то сбоку Ариэль. – В нем вкусняшка.

Она протянула мне заодно стакан с водой, плеснуть в чашку. Этому трюку я научилась у нее: так можно остудить шот, чтобы выпить скорее. Я поперхнулась. Частички «аддерола» прилипли к языку.

– То, что надо. Я тебя обожаю. Ангел мой.

– Принесешь мне барное стекло? У меня почти закончились фужеры для шампанского, эти чертовы идиоты…

– Ари, нет! Я в запаре, мне нужно убрать…

– Ты же эспрессо, мать твою, пьешь. У меня тоже, между прочим, запара.

– О’кей, о’кей. – Я, сдаваясь, подняла руки.

Мужчина в синем костюме с фужером шампанского в руке налетел на меня сзади.

– Извините, – сказала я и с кроткой улыбкой подняла глаза.

– Ух ты! – воскликнул он. – А я тебя знаю!

Знать меня он не мог, но я все равно кивнула и попыталась проскользнуть мимо него.

– Изабель! Ты училась в Школе мисс Портер с моей Джулией. Ты же помнишь Джулию Эдлер, верно? Как же ты выросла! Я не видел тебя с тех пор, как ты была ребенком…

– Извините, но вы обознались.

– Нет. Конечно же, это ты. Твои родители жили в Гринвич…

Я тряхнула головой.

– Я не знаю, что такое Школа мисс Портер, я не знаю никакой Джулии, меня зовут не Изабель, и мои родители не в Гринвиче.

– Уверена?

Прищурившись, он ткнул в мою сторону фужером с шампанским, и мне захотелось защититься, но я не понимала как, поскольку не знала ни Изабель, ни в чем, собственно, меня обвиняют. И я нутром чувствовала, что гость всегда прав.

– Забавно, верно? – сказала я, стараясь его задобрить. – Мы все на кого-нибудь похожи, да?

Я улыбнулась, растянув рот до ушей, показав все свои не-изабель зубы, и протиснулась мимо в помещение бара. Там было битком. В баре нет упорядоченной сменяемости посадок, как за столами. Как только освобождается табурет, его тут же занимает гость, который пьет уже по второй и был готов заказать десять минут назад. Тут не бывает передышек. Следующая волна гостей уже дышала в спину обедающим, высматривала, кто доедает десерт, кто просит чек. И это был вечер пятницы, то есть не обычные наши сдержанные завсегдатаи. Сегодняшние были громогласные, нервозные, взвинченные. Меня притиснуло к группе из мужчины и двух женщин, от всех троих несло сигарами.