– Помнишь твою татуировку с ключом, Джейк?

– Ты серьезно?

– О’кей, о’кей. Просто найди меня сегодня вечером?

– Обещаю.

Он держал меня за плечи, всматривался в мое лицо. Облегчи ситуацию, молила я его взглядом. Исправь. Он сказал:

– Сотри эту дрянь с губ. Выглядишь как клоун.


– Ты откуда родом? – спросил меня Мэнни, пока я курила у «Парковки».

Все суставы у меня словно бы сплавились, мое тело покачивалось единым целым. Меня одолевало дурацкое смутное чувство, точно я копаю туннель, не зная, копаю вверх или вниз, только что другого выхода нет, только копать. Вечер, начавшийся скверно, оборачивался катастрофой.

Я снова проверила телефон. Никаких СМС, только время. Шесть часов алкоголя, последние четыре в «Парковке». Так уж вышло, что я перепила и перебрала с трипами, пока ждала Джейка. Меня трясло от кокса, мышцы то сводило, то отпускало. Я непрестанно курила, нос, рот и горло горели… Он не придет, он не придет. Кажется, я отлетела на коксе настолько, что трудно было разговаривать, мысли отпихивали друг друга локтями, толпились за лобной костью, которую я время от времени трогала, стараясь их утихомирить. Я поняла, что боксеры на картине метафора сознания, того, как разум разделяется, сражается с собой и себя уничтожает.

Мэнни сверкал и искрился: блестели туфли, блестели набриолиненные волосы, блестели серьги с бриллиантами – по его утверждению, настоящими. По его словам, они принадлежали его бабушке в Доминиканской Республике, она дала ему их на время, потому что он ее любимец. Мы с ним сблизились после того, как я продала ему мою машину за 675 долларов. Это была ровно та сумма, какую я задолжала городу за просроченную парковку. Я была уверена, что он сбыл машину гораздо дороже, но я получила скидку на кокс, поэтому сделка казалась честной.

– Так откуда ты?

– Ты видел Джейка?

– Который из них Джейк?

– Бармен. Вечно выглядит как бездомный. Безумный взгляд.

– Ага, ага, ваш бармен. Тот, что водился с Ванессой.

– Ха! – откликнулась я. – Ну да, он самый. Забавно от тебя это слышать, потому что я как раз думала про женщин, которых трахал Джейк, и думала, что нам следует создать бэнд или, возможно, книжный клуб. Может, даже поехать вместе в отпуск.

Он поднял руки.

– Я ничего не знаю. Я даже не знаю, когда это было.

– Конечно. Конечно, никто ничего не знает. Лучше не вмешиваться, лучше не вести настоящих разговоров с датами и фактами, с именами и местами, потому что нас могут призвать к ответу, а для кое-кого это может обернуться катастрофой, нам ведь придется снять черные очки, или стереть помаду, или убрать какой-то там фотоаппарат, и у нас будет настоящий суд с судьями, доказательствами, уликами и приговором, и кое-кто из нас выйдет чистым, а кое-кто не очень.

– Сильно же тебя прет, – присвистнул он.

– Я в порядке, перебьюсь как-нибудь.

– Хочешь что-нибудь в помощь?

– Я тяжелых не употребляю. Героин, например. Героин я не употребляю.

– Знаю-знаю, никто из вас, богатеньких детишек, героин не принимает. – Он мне подмигнул.

– С чего бы, если вы по уши накачиваете нас паршивым коксом? И не подмигивай мне, мать твою!

– Ну и завелась ты сегодня, девочка! – Рассмеявшись, он подал мне еще сигарету, а я и не сообразила, что держу погасший фильтр. – Мне это нравится, ты скалишься и все такое. Я говорил про ксанакс, nina[47], то дерьмо, что мамочка тебе давала, когда ты нервничала из-за экзаменов. Никогда не видел тебя в таком напряге.

– Моя мать никогда этого не делала, – отрезала я.

Кости у меня были острыми, кожа недостаточно толстой, чтобы их удержать, но я улыбнулась Мэнни и его дешевым попыткам подкатить. Хвала богу за Мэнни.

– А пожалуй, я возьму ксанакс. Сколько?

– Первый раз всегда бесплатно, nina.

– О господи, ты правда решил заставить меня чувствовать себя последней дрянью. Что это такое? Выглядит иначе.

– Батончик ксанакса. Просто отломи маленький кусочек. На несколько дней должно хватить – в зависимости от того, какая у тебя fiesta.

– Никакая у меня не fiesta, я в долбаном аду.

– Все равно помогает.

– Мои друзья тебя убьют, если я умру.

Отломив кусочек, я его пожевала, потом выхватила из открытого окна чей-то бокал с пивом и запила. Мы смотрели в окно. Уилл, Ариэль, Саша, Паркер, Хизер, Том, Божественная – все слушали, как вещает Ник, это была одна из его редких вылазок в «Парковку». Но я не могла предстать перед ним в таком состоянии, зубы стиснуты и пульсируют, руки подергиваются. В частности, поэтому я стояла снаружи, хотя даже он, наверное, сегодня нюхнул. Все там были, все, кроме Джейка и Симоны, конечно, снова и снова мусолили повесть об инспекции, гадали, что случилось на самом деле и что будет дальше. Обычно я упивалась такой общей болтовней, когда куда-то ускользают часы, когда мы заполняем время выпивкой и пережевыванием все той же истории, которой так и не удается найти иной конец. Я провела языком по губам, и они показались мне зазубренными.

– Думаю, твои друзья про тебя забыли, – сказал Мэнни.

– Это ты так считаешь. Но я их домашняя зверушка. Их щенок. Им нужно, чтобы я ходила за ними по пятам. – Я прикусила губу, почувствовала на языке кровь. Я думала о Джейке. – На самом деле мы даже не зовем их моими друзьями. Давай назовем их теми, с кем я провожу время. Или на деле – вот это смешно! – назовем моими сослуживцами. Это же просто обед.

– Я слышал про ваше заведение. Безумие чертово! Если бы нас закрыли…

– Нас не закрыли, мы по собственной воле остановили обслуживание, чтобы произвести ремонт…

– Стив горло бы нам перегрыз. Я хочу сказать, я опрометью бросился бы за дверь и не оглядывался.

– Владелец зашел.

– Вот черт! Кого уволили?

– Никого.

Мне вспоминались благоговение, тишина, и я снова увидела, как он молитвенно сводит руки, чтобы нас успокоить, и сама успокоилась.

– Он думает, мы замечательные.

Мэнни покачал головой.

– Ты что, «Кул-эйда» обпилась?

Я кивнула. Мир вокруг как будто стал чуточку лучше.

– Я люблю лимонад.

Прислонившись к подоконнику, я отхлебнула пива. Погода стояла шизофреническая, то мягкая, то бешеная, как вода, пробивающая дамбу.

– Из Огайо, – сказала я. – Спасибо, что спросил.

– У меня там родня.

– А вот и нет.

– А вот и да, nina, у меня повсюду родня. Кстати сказать, мой кузен за мной заедет, у нас кое-какие дела. Но он торгует первоклассным дерьмом.

– Заманчиво. Но, думаю, наконец, я становлюсь счастливой. Думаю, я оседлала жизнь – вот прямо тут, на этом подоконнике. Не хочется шевелиться.

– Ты уверена? Ты где со своим мужиком встречаешься? Можем тебя подбросить.

– С моим мужиком?

Джейк – это зыбучие пески. Несколько часов назад я намеревалась поговорить с ним спокойно, рационально: может, он еще не купил билеты, может, он не уедет на весь месяц, может, я смогу с ними встретиться. Но все полетело в тартарары. Мужчина, которому я целиком и полностью посвятила себя, уезжал с другой женщиной, а я была так чертовски слепа и терпима, что они решили, будто я не в обиде. Или им просто все равно… Наконец-то факты, не окрашенные погодой, голосами или видениями, у меня в голове. Это была самая большая свобода, какую я ощущала за много месяцев.

Я ничего не хотела – ни выпивки, ни дорожки кокса, ни поесть, я даже двигаться не хотела. Город спит, окна темны и улицы пусты. Нью-Йорк видит о нас сны. Безумные сомнамбулы, мы смотрим, как ночь меняет оттенки, и неспешно движемся к собственному исчезновению с восходом.

Я отпила еще пива и из дальнего далека услышала голос Уилла:

– Это не твое пиво, Тесс.

Он стоял по ту сторону подоконника, в уютном баре и в руке держал непочатый бокал.

– Я тебя не слышу, – ответила я.

Я протянула руку, чтобы коснуться стекла межу нами. Но вместо этого коснулась его лица.

– Ты в порядке?

Он схватил меня за руку. На меня снова обрушились все события вечера. Ноги у меня подкосились, и я рухнула на пятую точку.

– Отлично.

Руки Уилла, руки Мэнни… Меня поднимают…

– Хватит с меня мужских рук!

– Пойдем внутрь, – предложил Уилл.

Я заизвивалась, но его рука точно приклеилась к моей спине.

– Ты на восток едешь, Мэнни?

– С ним ты не поедешь, – отрезал Уилл, и теперь его рука приклеилась к моему плечу. – Ты с ума сошла? Нельзя садиться в машину с пушером.

– Не будь расистом, Уилл. И, пожалуйста, оставь меня в покое. Я еду на восток.

– Donde, nina?[48]

– Девятая между Первой и А.

Не успела я это произнести, как подъехала черная машина с тонированными стеклами. Мэнни подошел к ней, и опустилось переднее стекло. Выдернув через открытое окно бара сумочку, я убрала в нее пиво.

– Эй, кузен Мэнни, – крикнула я. – К дому Симоны, пожалуйста.

Открыв дверцу, я забралась внутрь с изумительной грацией.

V

Выблевывать по большей части воду. Выблевывать кусочки свернувшейся пищи с водой. Выблевывать жижу себе на колени. Блевать себе в сумочку. Мужчины орут. Красные и зеленые огни нарывают за окном. Сила гравитации вместо ремня безопасности. Лицо врезается в спинку сиденья. Стараешься удержаться, но тебя швыряет, как куклу.


Надо отдать им должное, они высадили меня именно там, где я просила, и дали нюхнуть первоклассного дерьма. Перед рубашки – мокрый. Тротуар то ли выгнутый, то ли вогнутый. Когда, выйдя из машины, я попыталась встать, ноги у меня подкосились.

– Не вини себя, Мэнни. – Утешая его, я чувствовала, что у меня все под контролем. – Я пару раз сделала неудачный выбор, не твоя вина.

Мэнни и его кузен унеслись с ревом покрышек, а я прислонилась к стене. Меня рассмешило, как скверно пахнет от моей рубашки. Какая-то пара сошла на мостовую, лишь бы меня обогнуть, и я рассмеялась еще громче. Я порылась в сумочке, и она оказалась насквозь мокрой. Я вытрясла из телефона пиво, и он – о чудо! – включился.

«Привет, Симона, – послала я СМС. – Это Тесс».

«Привет!!!»

«Ты сказала, мы можем поговорить».

«Я, собственно, снаружи. Если ты не против».

«Наверное, я в дверь позвоню, раз ты не отвечаешь».

«Ой, посмотрите-ка, чей это байк!»

«Привет, Джейк!»

«Может, ты просто попросишь его со мной поговорить, потому что я знаю, что он у тебя».

«Извини, я знаю, что для тебя уже слишком поздно. Ты старая».

«Я не злюсь из-за Франции. Подумаешь».

«Мы глупо поссорились, но это не страшно».

«Симона!!! Предупреждаю, я сейчас снова в дверь позвоню».

«О’кей, никто не отвечает, я еду домой».

«Извинись за меня перед Джейком, а еще скажи, что я его ненавижу, – в любом порядке».

«Извини, это снова я, я знаю, что вы дома».

«Я вижу его долбаный байк».

«Франция меня обидела».

«Я уезжаю».

«А еще мне жаль, что ресторан закрыли. Мне очень даже не все равно».

«Симона, если ты хороша в своем деле, в чем именно ты хороша?»


Помню липкий зеленый свет рекламы «Хайнекен» в окне «У Софи». Помню туалет и как моя рука соскальзывала всякий раз, когда я пыталась выложить дорожку. Помню мои глаза в зеркале. Помню, как кокс высыпался в раковину. Помню, как мне ляжку зажало между мусорной корзиной и стеной, когда я к ней привалилась. Помню чей-то язык и как не могла дышать. Помню мою щеку на шероховатом бетоне. Остальное – благословенная тьма.


Первый раз, когда я очнулась, это была скорее ложная тревога. Не сознанием, а скорее кожей поняла, что лежу в одежде, и я сунула руку в карман джинсов, где обычно держу таблетки, отломила еще от батончика ксанакса и проглотила. Рядом с кроватью – стакан воды, но я недостаточно прочухалась, чтобы за ним потянуться.

Во второй раз я очнулась на закате, которого не заслужила. И не только я, никто не заслужил его, кроме новорожденных, нетронутых, безязыких. Я не шелохнулась, лежала совершенно неподвижно, и потолок был фиолетовый. Я искала в себе признаков боли, неизбежного похмелья. Все как будто спокойно. Я сделала вдох поглубже, готовя тело к тому, чтобы сесть. Потолок стал розовым и покраснел. Окна были распахнуты настежь. Ветер разметал все до единой книги, бумажки, даже мою одежду. Холод стоял лютый.

Я шевельнула головой, вытянула шею, посмотрела вниз. Джинсы на мне. «Конверсы» сняты, но высокие носки на месте, – свидетельство внешнего вмешательства. Я не помнила, как попала в кровать или в квартиру. Я приподнялась еще немного.

Стыд зародился из копчика, и с ним поднялись по позвоночнику и ударили в основание черепа штыри боли. Я неохотно глянула на рубашку и застонала. Блевотина высохла, но кровь влажными пятнами заляпала перед и воротник. Местами она засохла, усеяла частичками, как от ржавчины, наволочку. Я коснулась носа, и на пальцах остались частички крови. К моей рубашке английской булавкой приколота записка: «Пожалуйста, пришли мне СМС, чтобы я знал, что ты жива. Твой сосед Джессе, 917-786-54-33». Я похлопала по кровати в поисках телефона. Телефон был мертв, под стеклом экрана – капельки пива. Даже от такого мелкого движения меня замутило. Я рванула в ванную, включила душ, и меня стошнило. Во мне почти ничего не осталось. Выжала я из себя только весьма удовлетворительные сухие рыгания. Моя первая связная мысль: «Вот черт, во сколько у меня сегодня смена?»