Джоан Вулф - Сладкая, как мед

Родриго недовольно мотнул головой, но успокоился.

Уже на выезде из конюшни герцог заметил:

— Первым делом позабочусь о том, чтобы купить хороших лошадей.

— Мой приятель хочет продать отличного рысака! — заметно оживился Лоренс.

Далее средний брат пустился в подробное и, как полагал Макс, чрезвычайно занудное описание достоинств этого коня. Он так и не научился интересоваться конскими статями, хотя сам служил в кавалерии.

Однако герцог отнесся к речам Лоренса с дружеским вниманием, и весь путь через парк до границ ближних ферм компания вынуждена была внимать разглагольствованиям о каком-то никчемном жеребце.

Макс, которому отлично была известна придирчивость Энтони во всем, что касалось конских родословных, готов был поспорить, что герцог и смотреть не станет на эту несчастную конягу, столь милую сердцу Лоренса. Но секретарь понимал, почему Энтони с таким терпением выслушивает занудные речи среднего брата. Он старается завоевать его доверие и расположение.

Скотт раздраженно думал о том, что его друг ведет себя чересчур покладисто — недостаток, в котором он обвинял Энтони множество раз. И с чего это герцог вообразил, будто может расположить к себе кого угодно?

Площадь земельных угодий, имевших отношение к поместью Чевиот, оказалась весьма обширной, однако фермы находились в довольно плачевном состоянии — в точности как предупреждал Лоренс.

Хотя теперь, конечно, благодаря мистеру Паттерсону Энтони больше не испытывал затруднений с финансовыми вложениями.

Все арендаторы встречали лорда Лоренса с неизменной приветливостью и радушием. Так что под конец Максу стало казаться, что Лоренс похитил у Энтони роль, на которую имел право лишь хозяин поместья.

Самого же герцога нисколько не смущала столь явная популярность среднего брата. С благожелательной улыбкой на красивом лице он вежливо пожимал руки фермерам, смотревшим на него как на заморское чудо. Кое-кто вспомнил, что Энтони очень походит на мать.

И все как один хвалили лорда Лоренса за внимание и заботу об их хозяйствах.

— Я рад это слышать, — снова и снова повторял герцог. — Значит, он даст мне правильный совет, какая помощь вам потребуется в первую очередь.

Эти волшебные слова всякий раз вызывали на обветренных фермерских лицах счастливые улыбки.

Родриго капризничал, но герцог относился к его выходкам с неизменным спокойствием. Максу казалось, что застоявшийся жеребец вот-вот не выдержит и понесет, однако Энтони управлял им железной рукой.

И только на обратном пути, когда кавалькада уже въехала в парк, герцог спросил у Лоренса:

— В каком состоянии беговая дорожка вокруг парка? Она не сильно заросла?

— По крайней мере проехать можно, — холодно отвечал Лоренс.

— Отлично, — обрадовался Энтони. — Родриго нужно как следует размяться!

Он направил жеребца на дорожку и отпустил поводья.

— Черт побери! — вырвалось у Лоренса, с открытым ртом смотревшего вслед испарившемуся коню с всадником.

— В прошлом году он получил первый приз на французских скачках, приравненных к нашему дерби, — не без злорадства огорошил этого недотепу Макс.

— Но как он достался Энтони? — полюбопытствовал Патрик.

— Родриго еще жеребенком подарил Энтони его дядя, принц де Варонн, — сообщил Макс.

Упоминание столь знатного имени пробрало даже несносных братьев Селбурн — они замолчали.

Так, в полном молчании, троица дождалась, пока Энтони прокатится вокруг парка и вернется к ним — запыхавшийся и довольный. Он выглядел таким счастливым!

У Макса снова сладко замерло сердце при виде этого неподражаемого человека. Такому, как он, вовсе ни к чему любовь и уважение этих двух олухов, из-за которых он так переживает!

— А ты отличный наездник, Чевиот, — с явной неохотой признал Лоренс.

— Спасибо! — тепло улыбнулся брату герцог. Родриго успел изрядно пропотеть и всю оставшуюся дорогу до дома вел себя исключительно по-джентльменски.

***

Кончился май, начался июнь, и жизнь немногочисленных обитателей замка Чевиот мало-помалу начала входить в привычное русло.

Герцог трудился на благо поместья, а Сара устраивала себе художественную мастерскую. Она выбрала для этого пустовавшее помещение в башне Маргариты. Так звали одну из герцогинь, которая во время осады Оливера Кромвеля была вынуждена дать жизнь своему ребенку в этой башне, так как остальные строения были небезопасны из-за обстрела.

Как только студия была устроена, Сара приступила к осуществлению своего замысла — морскому пейзажу.

К обоюдной радости Энтони и Сары, они обнаружили, что могут считать себя по-настоящему счастливой парой. После стольких лет добровольного изгнания герцог наконец позволил себе не только вернуться домой, но и привести поместье в достойный вид. А она обрела возможность работать, и никто больше не претендовал на ее время, отрывая от любимого дела. По вечерам они находили друг в друге внимательных и заботливых слушателей, перед которыми так приятно было похвастаться своими успехами. А по ночам становились страстными и нежными любовниками под уютным балдахином над кроватью в спальне Сары.

Итак, и герцог, и герцогиня были вполне довольны жизнью. К несчастью, их умиротворенное состояние отнюдь не разделяли остальные обитатели замка.

Вдовствующая герцогиня ни за что не желала примириться с понижением своего статуса — ведь теперь она во всем считалась номером вторым после Сары. И хотя Сара предпочитала не совать нос в домашние дела и вдова по-прежнему заправляла хозяйством в замке, ее бесило, что при малейшем признаке неудовольствия челядь старалась выполнить прежде всего прихоти Сары.

Мало того, слуги откровенно обожали молодую хозяйку. Поскольку для самой вдовы сколько-нибудь дружеское или хотя бы вежливое обращение со слугами было признаком непозволительной слабости и отсутствия воспитания, поведение Сары казалось ей возмутительно плебейским. Слуги на то и существуют, чтобы служить, и не пристало настоящим аристократам интересоваться их мнением по поводу того, в какой цвет следует выкрасить стены в столовой!

А две дюжины новых тюфяков, которые Сара распорядилась приобрести для этих никчемных созданий? Те тюфяки, что имелись раньше в помещениях для слуг, никто и не думал менять на протяжении десятков лет — так почему же теперь они вдруг стали плохи?

Каждый вечер вдова скрипела от злости зубами при виде Сары, занимавшей хозяйское место за столом, а потом удалявшейся в хозяйскую спальню. Ее совершенно не трогали попытки Сары проявить дружелюбие и наладить хоть какие-то отношения — напротив, покладистость молодой герцогини только разжигала ярость вдовы.

Она лезла из кожи вон, чтобы отравить существование этой наглой самозванки, но, несмотря на все ее усилия, «неблагодарная тварь» выглядела неизменно счастливой и довольной жизнью!

В не менее расстроенных чувствах пребывал и лорд Лоренс. Несмотря на радость по поводу того, что сиятельный Чевиот наконец-то снизошел к чаяниям малых сих и готов удовлетворить их нужды, Лоренс ненавидел Энтони за то, что не он, а его старший брат принес в поместье мир и процветание. Он ревновал к популярности, которую начинал приобретать его брат у арендаторов. И главное — был возмущен тем, что Энтони увел у него из-под носа герцогский титул.

Сколько лет, сколько долгих лет Лоренс жил в ожидании его гибели на этой проклятой войне! Вот и мама нисколько не сомневалась: рано или поздно это случится.

И все эти годы Лоренс лелеял мечту унаследовать отцовский титул — он, а не Энтони будет герцогом Чевиотом!

Однако жизнь преподнесла ему горькую пилюлю, и Лоренс оказался не в силах так просто ее проглотить.

Патрик буквально разрывался на части. Он преданно любил Лоренса и считал ужасной несправедливостью то, что Энтони досталось место, давно уготованное Лоренсу. Но честный, по-детски непосредственный Патрик не мог не проникнуться симпатией к Энтони. А потом, он ни за что не посмел бы искренне пожелать, чтобы другого человека убили на войне — тем более его собственного брата!

Все это лишало Патрика покоя. Он считал, что предает Лоренса, слишком по-дружески относясь к Энтони, но в то же время чувствовал, что поступил бы не по-христиански, обвиняя Энтони в праве первородства. Мало того — он все чаще замечал, с какой ненавистью относится к Энтони его мать, и начал подозревать, что это злое чувство зародилась отнюдь не сегодня.

Он однажды спросил у матери, почему герцог не явился в замок после ужасного ранения под Саламанкой, и ему ответили, что Энтони терпеть не может Чевиот.

Это было откровенной ложью. Потому что Патрик видел, как его старший брат любит свою землю. Энтони не жалел ничего, чтобы вернуть Чевиоту его былое величие. А слова о том, что Энтони никто сюда не звал, больно врезались Патрику в память и внушали все большую тревогу. Ситуация складывалась пренеприятная: на глазах у Патрика рушился весь привычный мир.

И все же самым несчастным существом в замке Чевиот по праву следовало бы считать Макса.

Ах, с какими пылкими надеждами он предвкушал их с Энтони переезд в Нортумберленд! Там, вдали от столичной суеты и бессердечных, чванливых друзей, они с Энтони снова станут неразлучны, и Макс опять будет для него тем незаменимым и единственно близким человеком, каким являлся когда-то в Испании.

Но ничего такого не случилось.

Во-первых, потому, что Энтони взбрело в голову сделать своего брата непременным участником всех его начинаний. Лоренс таскался за ними по пятам по всему поместью. Ему было дозволено присутствовать даже тогда, когда герцог обсуждал с Максом финансовые проблемы.

Макс понимал, чего пытается добиться Энтони, но считал это бесполезной и утомительной затеей. По мнению Макса, этот тупой, коварный и неблагодарный мальчишка попросту не способен измениться к лучшему.

Но даже несмотря на все неудобства, которые причиняло ему общество неотесанного Лоренса, Макс не считал среднего брата серьезным соперником. Ведь Энтони старался проявить привязанность к брату из чувства долга, а не по велению сердца, Да, Лоренс мог рассчитывать на общество Энтони и на его внимание, но он не мог бы претендовать на любовь.

А вот с герцогиней все обстояло не так просто.

Макс никогда еще не видел, чтобы какой-то женщине удавалось так околдовать его друга. У Макса не укладывалось в голове, что такую утонченную, изысканную личность, как герцог Чевиот, могла очаровать невзрачная девчонка в жутких потрепанных платьях, вечно измазанных краской.

До сих пор Макс довольно успешно подавлял порывы жгучей ревности, поскольку не сталкивался с серьезными претендентами на привязанность Энтони. И он терпел всех этих приятелей своего кумира постольку, поскольку ни один из них не мог претендовать на приз, приготовленный Максом исключительно для себя. Рано или поздно Макс должен стать в жизни Энтони самой важной персоной.

Его бесила даже мысль о том, что это место может занять кто-то другой. Естественно, Что чем теснее на глазах у Макса герцог сближался со своей молодой женой, тем явственнее простая неприязнь к молодой герцогине перерастала в смертельную ненависть. И теперь было лишь вопросом времени, когда бурлившее у Макса в душе дьявольское варево вырвется наружу и повергнет обитателей Чевиота в пучину боли, страха и всеобщей подозрительности.

Как обычно, собираясь приступить к новой картине, Сара начала с небольшого наброска маслом. Чтобы поймать игру первых утренних лучей на поверхности моря, она в течение целой недели ровно в семь часов поднималась на крепостную стену со своим этюдником и занималась эскизом.

Макс раздраженно следил за миниатюрной фигуркой, карабкавшейся по каменным парапетам, и его любопытство по поводу ее таланта быстро превратилось в настоящую манию. Для него было пыткой то уважение, с каким Энтони относился к увлечению своей жены. И напрасно секретарь повторял про себя, что это ничего не значит, что это очередное проявление душевной щедрости его друга, — он должен был убедиться собственными глазами, что молодая герцогиня вовсе не так талантлива, как о ней говорит ее муж.

Возможность сделать это представилась в одно мрачное утро, когда небо загромоздили кучевые облака, а воздух стал ~ тяжелым и влажным — воздух перед грозой. Выходя из замка через заднюю дверь, Макс повстречался с Сарой. Она шла из сада.

Он задержался на крыльце и придержал дверь перед молодой хозяйкой.

— Доброе утро, ваша светлость! — поклонился секретарь. Его придирчивый взгляд не упустил ни старого платья, измазанного краской, ни растрепавшихся на ветру волос.

Макса передернуло от брезгливости. И как только Энтони не противно иметь дело с этой замарашкой?

— Доброе утро, мистер Скотт, — с улыбкой отвечала она.

— Вы снова за работой?