Бонни Вэнак - Сладкая месть

И снова кошмар, снова эти рыжие волосы.

Рыжий. Красный. Цвет крови. Его крови. Взметнувшиеся волосы словно сигнал тревоги, словно огромный красно-золотистый клубок, который гоняет по дюнам ветер. Изумрудные глаза, полные презрения и вызова. А вокруг – пустыня. Беспощадное палящее солнце будто насмехается над его отрывистыми, по-детски беспомощными криками о помощи.

Он попытался дотянуться до врага – напрасно, руки лишь впустую ловят воздух. А враг тем временем стремится добыть шкатулку, исполняющую желания, затерянную где-то в песках Египта. Он старался закинуть шкатулку подальше, старался уберечь мир от ее разрушительной силы, но шкатулка попала в руки к его мучителю. С искривившихся в усмешке губ слетели слова:

– От правды не убежишь. Тебе не спрятаться от самого себя.

Он подскочил с пронзительным воплем. Простыни из тонкого египетского хлопка промокли от пота. Дрожащими руками он вытер мокрый лоб краем простыни. Его не покидало плохое предчувствие.

На этот раз он испугался не самих рыжих волос. И даже не слов. Лицо!.. Сейчас ему приснилось вовсе не лицо человека, так жестоко оскорбившего его много лет назад. Сегодня ему привиделась женщина. Женщина, способная даже его заставить кричать до хрипоты. Но на этот раз не будет грязной тряпки, которой ему заткнули рот.

На этот раз он будет кричать вечно…

Лондон, 1896 год

Герцог Колдуэлл избрал весьма необычный способ лишиться невинности.

Грэм Тристан молча стоял в приемной мадам ла Фонтант. По его спине стекали струйки пота. Призвав на помощь всю свою смелость, он посмотрел в лицо содержательнице борделя и тихо, но твердо произнес:

– Она должна быть… нетронутой. И ни в коем случае не рыжей. Брат сказал мне, что ваше заведение – лучшее в Лондоне и что здесь умеют держать язык за зубами.

Бойкая мадам с копной каштановых волос медленно оглядела его с ног до головы.

– Безусловно, ваша светлость. В нашем заведении умеют хранить тайны. Мы исполняем самые сокровенные желания многих людей нашего круга. Ваша просьба не столь уж необычна.

Она в задумчивости постучала ухоженным ногтем по спинке канапе. – Поэтому я и прислала вам записку. У нас как раз есть то, что вам нужно. Она, конечно, не девочка. Ей уже двадцать два. Блондинка. Хорошо образована. Очень миловидна. Что скажете?

У него вырвался едва заметный вздох облегчения.

– А она девственница? – спросил Грэм.

– Не извольте сомневаться. Разумеется, за такое сокровище вам придется заплатить двойную цену.

– Разумеется, – пробормотал он. Сердце его бешено билось от восхищения и ужаса одновременно.

Скрипнул корсет – мадам ла Фонтант встала.

– Подождите здесь, я все устрою. Располагайтесь, в том шкафчике – коньяк.

Шурша своими многочисленными юбками из тафты, она выскользнула из комнаты. Грэм покосился на шкафчик, где поблескивал графин с янтарной жидкостью. До сегодняшнего дня он не пил ничего крепче воды.

– Все когда-то происходит впервые, – пробормотал он.

Он подошел к шкафу и налил в бокал коньяку на два пальца. Выпил залпом, сильно закашлялся, вытер губы и поставил бокал на место. «Боже правый, надеюсь, плотские утехи окажутся намного приятнее, чем спиртное. Бывают же на свете монашествующие герцоги. Или герцогствующие монахи», – подумал он и рассмеялся.

Вот удивились бы все эти знатные девицы, начинающие выезжать в свет, чьи глаза разгорались при мысли о том, чтобы заарканить такого изысканного, такого сказочно богатого жениха, если бы узнали, что он так же невинен, как и они. Девственник в двадцать восемь лет.

Сегодня это свершится. Зная, что желание отомстить приведет его на эшафот, Грэм поклялся себе, что перед этим испытает блаженство в объятиях женщины. И это должна быть не проститутка, которая сможет понять, как он неопытен. Он хотел, чтобы это была женщина, столь же неискушенная, как и он сам, чтобы она разволновалась и не заметила, как он неопытен и неуверен. Девственница, которая не поднимет его на смех, если он в последний момент распаникуется и не сможет сдержаться после нескольких ее прикосновений…

Грэм сжал кулаки и уставился в стену, затянутую алым шелком. Человек, который украл у него детство, давно уже умер. Грэм зарубил его ятаганом в поединке, безжалостно отомстив за то унижение, которое претерпел, когда в возрасте шести лет его похитили в Египте. Но тот, другой, рыжеволосый англичанин, который тоже заслуживал лютой смерти, все еще бродил где-то на свободе. Этот человек пообещал отчаявшемуся восьмилетнему ребенку, что если тот уступит и совершит один низменный поступок, то его избавят от мучителя и тут же вернут в Англию. Грэм зажмурился и продал свою душу этому рыжеволосому дьяволу…

И как он потом заходился в крике, когда тот человек скрылся в облаке пыли, оставив его на произвол хохочущего похитителя, и эта кошмарная вонь грязных серых овечьих шкур, на которых он спал.

Грэм открыл глаза.

– Все в прошлом, – прошептал он. – Я уже не тот ребенок. Он стал прохаживаться по шерстяному ковру тонкой работы, чтобы хоть как-то справиться с волнением. Остановившись, он усилием воли заставил себя вспомнить, что сегодня не только ему предстоит потерять невинность. Конечно же, его первая возлюбленная тоже будет робеть. «Думай о ней, – уговаривал он себя. – Думай только о ней».

Его брат Кеннет, который уступил ему фамильный титул, когда он в прошлом году вернулся в Англию, дал Грэму пару весьма откровенных советов. А еще одолжил несколько весьма откровенных книжек с иллюстрациями. «Женщин привлекает не только внешность мужчины, но и его ум. Слова при обольщении значат ничуть не меньше, чем прикосновения», – говорил Кеннет.

Обольщение. Взгляд Грэма упал на изящную китайскую вазу с розами. Все цветы были разные: белые, желтые, красные и розовые. Любопытно.

– Если хотите, можете взять цветок и преподнести ей. – Голос мадам ла Фонтант прозвучал так внезапно, что он вздрогнул от неожиданности. Нахмурившись, он взглянул на вазу, потом на женщину в дверях.

– А почему они все разного цвета?

На ее лице промелькнула загадочная улыбка, она пожала плечами и сказала:

– Я люблю разные цвета. Пожалуйста, выберите цветок для своей дамы.

Он никак не мог выбрать. Кеннет часто дарил своей жене Бадре красные розы. Красный цвет, безусловно, означает любовь. Грэм знал, что ни одна женщина не сможет полюбить его. И все же его взгляд притягивала роза насыщенного темно-красного цвета. Может быть, ему удастся изобразить любовь. Может, это их немного сблизит. Но можно взять еще белую розу, чтобы как-то смягчить значение красной.

– А можно взять две?

– Ну конечно. – Мадам ла Фонтант снова улыбнулась. После недолгого колебания Грэм выбрал алый цветок на длинном стебле и присоединил к нему белый. Доставая их из вазы, он укололся. Отдернув руку, он посмотрел на выступившую капельку крови.

– У роз есть шипы. Так устроен мир, ваша светлость. За наслаждение и красоту приходится платить.

– Я не прочь платить, пока во мне есть хоть капля крови, – сказал герцог.

Женщина рассмеялась и пригласила его следовать за собой. Грэм шел с замирающим сердцем, осторожно держа в руке розы.

Он отчаянно надеялся, что сегодняшняя ночь положит конец его кошмарам. Сжимать женщину в объятиях, чувствовать ее наготу своим обнаженным телом, проникнуть в ее влажное тепло…

Никакого стыда, никаких мучительных воспоминаний.

Сегодня он наконец-то станет мужчиной.

Джиллиан Квинли еще на шаг приблизилась к осуществлению своей мечты.

Она поправила непослушный локон светлого парика. В таком виде ее никто бы не узнал. Заведение мадам ла Фонтант славилось тем, что здесь хранят тайны и хорошо платят женщинам. И никто здесь не мог похвастаться тем, что было у нее.

Девственность. Сегодня она с ней расстанется за сто фунтов наличными. Анонимно. В темноте. И это будет безучастный незнакомец.

Она поежилась и прошлась по просторной комнате. Ее губы скривились в ироничной усмешке. Она расстанется со своей драгоценной девственностью в притоне – отец взвыл бы от досады, если бы узнал. Его дочь, которую он рассчитывал выдать замуж за богача Бернарда Августина, лишилась товара, который можно было с такой выгодой продать. Ох и зануда же был этот Бернард, а еще его мерзкая привычка по поводу и без повода покашливать, прочищая горло, и ехидно посмеиваться, когда она пыталась завести разговор об экономических теориях Маршалла…

А сегодня она получит деньги на побег в Америку. Исполнится мечта всей ее жизни. Она закрыла глаза и мысленно перенеслась на жесткую скамью в пропахшей мелом аудитории, где профессор читает лекцию. В Гарварде два года назад открыли отделение для женщин. Название Рэдклифф манило ее, как колодец манит умирающего от жажды и усталости путника. Джиллиан жаждала припасть к этому источнику знаний. В отличие от ее отца, преподаватели не будут ее попрекать за то, что она родилась женщиной, и притом не обделена умом.

Отец никогда не интересовался мнением Джиллиан и не пытался ее понять. И Джиллиан давным-давно поклялась себе, что ни за что на свете не выйдет замуж за такого эгоистичного самодура, как ее отец. Колледж давал ей единственную надежду сбежать из дома, где царила гнетущая атмосфера.

Она окинула комнату оценивающим взглядом. Темно-синие парчовые шторы на окнах, полированный шкаф из палисандрового дерева, изящные столики, инкрустированные мрамором, мягкий свет, исходивший от ламп с изящными стеклянными абажурами… Мадам ла Фонтант знала, чем побаловать своих состоятельных клиентов, обставляя комнаты для них так же, как были обставлены их собственные дома, и предлагая им женщин, которые воплощали все те фантазии, которые не могли воплотить их жены. Джиллиан мельком глянула на кровать, застеленную тончайшими хлопковыми простынями, и слегка поежилась. Она надеялась, что ее клиент быстро сделает то, зачем пришел, и ему не будет никакого дела до нее самой. Ей хотелось побыстрее покончить со всем этим.

Джиллиан краем глаза заметила свое отражение в зеркале над отполированным до блеска комодом. Красивое ярко-голубое платье, которое одолжила мадам, очень шло ей. Джиллиан провела пальцем по глубокому декольте и покраснела – вырез был довольно откровенным и не скрывал соблазнительные полукружия ее груди. Отец всегда настаивал, чтобы она одевалась скромно. Если бы это было в его власти, он заставил бы ее носить платья из мешковины. И все же это она, его серая мышка, его зануда Джиллиан с безупречной репутацией, такая же непреклонная, как и он сам.

Макияж преобразил ее: теперь ее глаза казались скорее голубыми, нежели зелеными. В полумраке ее было почти не узнать. Но это и не важно. Кто может предположить, что дочь самого графа Странтона окажется в притоне?

К ее комнате приближались двое. Их шаги замерли около двери, послышался шепот, потом один из пришедших, тот, чья походка была более легкой, развернулся и ушел. Джиллиан закусила губу, собираясь с духом, оправила на себе платье, расправила плечи и смело взглянула на открывающуюся дверь.

«Господи, только бы он не был толстым, некрасивым и не кряхтел!» – молилась она. В самый последний момент она вся похолодела от ужаса.

В комнату зашел ее клиент, медленно прикрывая за собой дверь. Он прятал руки за спиной и оценивающе разглядывал ее, не произнося ни слова.

У Джиллиан захватило дух. Она стояла как громом пораженная.

Только что она молилась, чтобы мужчина не был совсем уж безобразным. Она и представить себе не могла, что он может оказаться таким красавцем.

Белоснежный воротничок крахмальной рубашки контрастировал с иссиня-черными густыми волосами. Красивое, с классическими чертами лицо, волевой подбородок и орлиный нос, но вместе с тем в линии рта просматривался намек на мягкость характера, а чувственная нижняя губа, казалось, была прямо-таки создана для поцелуев.

Джиллиан отпрянула: ведь он наверняка вращается в высшем свете. С другой стороны, а кого, собственно, она ожидала здесь увидеть?

Роста он был среднего, на пару дюймов выше ее, под безупречно пошитым костюмом угадывались крепкие мускулы. Глаза у него были чернее ночи, в них скрывалась загадка. Он разглядывал ее с ничуть не меньшим любопытством, чем она его.

Остатки мужества покидали Джиллиан. Она-то думала побыстрее все закончить и забыть о происшедшем как о страшном сне. А как забудешь такого красавца?

У нее пересохло во рту. Она чувствовала себя неловкой и неуверенной. И что теперь? Она и сама не знала. Пусть он возьмет инициативу на себя. Если бы он набросился на нее и стал срывать одежду… Дрожащей рукой она теребила свое прекрасное голубое платье. Этот человек явно привык повелевать, но в его агатовых глазах не было жестокости. Они смотрели друг на друга… настороженно.