Лотта снова вздохнула, открыла одну из сумок и достала платье светло-зеленого цвета в белый горошек. Оно было очень модного в этом сезоне фасона, но, несомненно, гораздо более сдержанное, чем платье из белого муслина, приготовленное специально по случаю прибытия в город.

— Какое прелестное платье, мадам, — засмотревшись, прошептала Марджери. — Ни у кого в округе нет такого платья.

— Все наряды из Лондона, — сказала Лотта. — А где дамы вашего города покупают туалеты?

— Они шьют их сами, мадам, — ответила Марджери.

— Бог мой! Сами шьют одежду? Но из чего же? — Лотта даже присела от неожиданности на ступеньку лестницы.

— Мистер Меттинли поставляет ткани, мадам, — терпеливо, как маленькому ребенку, объяснила Марджери. — У него все ткани отличного качества — и атлас, и муслин, и бархат. А миссис Гилмор, что на Рыночной площади, торгует шелковыми лентами и шляпками из батиста. Очень даже хорошенькими, — тараторила она, не отрывая взгляда от нежно-зеленого платья. — Но конечно, никакого сравнения с вашим платьем. Все дамы будут теперь завидовать вам еще больше, мадам.

— Еще больше завидовать? — переспросила Лотта, удивленно подняв брови. — Не понимаю, как можно завидовать женщине в моем положении.

— Да, мадам, но мисс Гудлейк с Летком-Регинс — дочь нашего мирового судьи, мадам, — так хотела выйти замуж за лорда Сен-Северина еще до вашего приезда. И вдруг оказалось, что у него есть любовница.

— Но ведь это никак не может сорвать ее планы, — удивилась Лотта. — Разве может любовница помешать женитьбе. На самом деле так даже лучше, ведь не всякой женщине под силу выносить все капризы своего мужа.

— Это соответствует тому, что мне рассказывали о Лондоне, — убежденно провозгласила Марджери. — Одни умные слова и никакой нравственности.

Лотта улыбнулась тому, как незатейливо ее новая горничная поставила ее на место.

— Возможно, так оно и есть, — уступила она. — Однако я очень сомневаюсь в том, чтобы лорд Сен-Северин собирался жениться. К тому же он так опорочен в глазах общества. Разве он не является врагом?

— О да, в общем, так оно и есть, — кивнула Марджери. — Но он так богат, знатен и красив, что все леди засматриваются на него. Офицеры — благородные господа, они всегда обедают в лучших семействах округи, ведь война когда-нибудь да закончится. Я правильно говорю, мадам?

— Просто потрясающе, до чего практичный подход, — удивилась Лотта. — Отчего же обывателям Вонтеджа не насладиться новым обществом и не поймать пару-тройку богатых мужей для своих дочек? Какое значение может иметь то, что идет война, в таком случае?

Лотта сидела, подперев подбородок рукой. Становилось понятно, что ее ожидает в будущем. Эван, оче видно, сейчас обедает у кого-то из местных дворян, его вспыльчивый и опасный темперамент — прекрасная острая приправа к скуке медленного течения провинциальной жизни. А она в одиночестве станет проводить здесь свои дни, поскольку падшая женщина полностью зависит от того, кто ее содержит. Никто даже не зайдет поинтересоваться, каково ей здесь. Провинциальное общество — всего лишь слепок с лондонского света, только еще более косное. Лотта припомнила, как леди О’Хара направила на нее свою коляску. А ведь злоба провинциального городка может оказаться еще более мелочной и ядовитой. В Вонтедже нельзя остаться вне поля зрения публики, невозможно затеряться в толпе. Здесь некуда бежать и негде спрятаться.

Эван привез ее сюда, но не сможет защитить от местных нравов. Или вообще не собирается этого делать. В конце концов, она — Лотта Пализер, бесстыдная и суетная. И пусть это только вывеска, способная обмануть зевак, с этого момента она станет ее вторым «я». Ей придется защищаться не только от косых взглядов соседей по городку, но и от упрямого желания требовать от Эвана больше, чем он сам собирался предложить. Лотта знала, до чего нетребовательны и покладисты настоящие любовницы.

Она вспомнила брата Тео и обязанность, которую он на нее возложил — шпионить за Эваном во благо страны, и попыталась вызвать воспоминание о том, как Эван бесчувственно обошелся с ней в надежде, что это поможет оправдать предательство. Но предательство очень трудно оправдать, даже имея такие гибкие представления о морали, как у нее. Записка с указаниями, которую она нашла у себя на столе в то последнее утро в Лондоне, прожгла дырку в ее совести. Однако Лотта зашила записку в подкладку своего плаща, в ее представлении именно так действовали все шпионы и заговорщики. К несчастью, ее стежки оказались неровными, а шов — комковатым. Каждый, кто вздумал бы полюбопытствовать, мог сразу раскрыть ее тайну. В записке был всего лишь адрес, по которому следовало пересылать информацию в почтовое отделение в Эбингдоне, что в десяти милях от Вонтеджа. Тео писал, что будет поддерживать связь, и Лотта надеялась на это. Она постоянно боролась с собой, отгоняя сомнения, готовые закрасться в душу. Тихий голос нашептывал, что брат находится рядом с ней не для того, чтобы помочь. Просто ему нужны ее услуги, а если ей не удастся быть полезной в его деле, Тео просто отшвырнет ее.

Лотта подхватила следующую сумку и потащила ее вверх по лестнице. Вряд ли стоило привлекать Марджери к перетаскиванию таких тяжестей. Бедное дитя выглядело так, словно любое дуновение ветра просто свалит ее с ног. Ее нужно подкормить. Сравнивая ее тщедушность с собственными пышными формами, Лотта пришла к выводу, что неплохо бы всегда держать в доме запас еды, который Марджери сможет забирать с собой домой для семьи. Скорее всего, ее безработные братья полностью зависят от ее заработка, который поможет им всем выжить. А уж Лотта знала, как это страшно — оказаться на самом краю отчаяния.

Ей оставалось лишь гадать, вернется ли Эван, чтобы пообедать вместе с ней и разделить постель. Она знала, что сумела удовлетворить его, доказав, что она именно та любовница, которая ему нужна. Стоило бы постараться удовлетворить требования Тео и переслать ему какую-нибудь полезную информацию. Лотта почувствовала озноб при мысли о цене своего падения. Она в западне и мечется между выбором: сохранить верность Эвану или предпочесть самосохранение. Так или иначе, ею снова воспользовались. И это единственная жизнь, которую она знает.

Глава 9

— Что-то непонятное творится на Рыночной площади, — заметил Жак Ле Прево, следуя за Эваном в таверну «Сокол и шар», одну из самых низкопробных и грязных забегаловок Вонтеджа. — Думаю, вам стоит об этом знать. — Он с сомнением оглядел затрапезную пивнушку. — Мой бог, ну и местечко же вы подобрали! Не здесь ли убили какую-то женщину несколько лет тому назад и превратили это преступление в зрелище для зевак, чтобы привлечь посетителей?

— Возможно, ей пришло в голову пожаловаться на качество бренди, который здесь подают, — с усмешкой предположил Эван, жестом указывая на свой стакан. — Вот это — действительно преступление, — добавил он, пожимая плечами. — Непонятное, говорите? Может, молодые офицеры снова устроили стычку с горожанами? Им бы научиться держать язык за зубами, если они дорожат своим жалованьем!

Ему сейчас совсем не хотелось думать о постоянных стычках между молодыми офицерами и городскими хулиганами. Подмастерья и работники с мельницы питали застарелую неудержимую ненависть к французам, которая часто выливалась в ссоры, а временами и в открытые столкновения. Были еще землекопы, которые работали на рытье каналов, сильные и грубые парни, с уверенной походкой и звенящими в кармане монетами. Они всегда становились на сторону противника.

В целом, несмотря на отдельные стычки, все группировки старались проявлять терпимость, так как пленные тратили львиную долю своего жалованья в городке — от этого никуда не деться, — и городок оказывал гостеприимство. В некоторых случаях французские пленные давали уроки музыки, танцев и французского языка в семьях местных дворян. А богатые и общительные офицеры в чинах, вроде Ле Прево или Эвана, были приняты в самых лучших домах графства. Иногда Эвану приходила в голову циничная мысль о том, что не так уж и плохо насладиться вкусным обедом на лужайке в компании графа Кревена или сэра Роджера Гудлейка, выкинув из головы то обстоятельство, что идет война и на полях сражений гибнут товарищи. Но он ничего не забыл!

— Парни так молоды и горячи, — с философским спокойствием заметил Ле Прево. — Да и местная молодежь тоже горяча. Так всегда было. Но на этот раз проблема в другом.

— В чем же? — осведомился Эван.

Он раздумывал над тем, не стоит ли пропустить еще стаканчик бренди. На самом деле особого желания не было. Едва пригубив, он почувствовал слишком грубый и неприятный вкус алкоголя. Подумал, что предстоит работа над следующим, более тонким этапом плана побега. Дело шло к критическому рубежу, на котором предстояло связать вместе разрозненные нити заговора. Необходимо сообщить корреспондентам по всей стране даты, время и детали. Массовое восстание заключенных — это серьезная задача, требующая бесконечного планирования и огромных денежных ресурсов. Нельзя допустить ни малейшей ошибки.

И все же в тот момент, когда от него требовалась наибольшая степень концентрации, он отвлекался на мысли о Лотте. Ирония в том, что он привез Лотту в Вонтедж для отвлечения всеобщего внимания на себя, чтобы ему сконцентрироваться на плане.

Он плохо обошелся с ней утром. Однако он редко упрекал себя, всяческие сожаления казались ему бессмысленными и жалкими, демонстрацией слабости духа. Правда, когда дело касалось Лотты, все становилось непростым и запутанным, неизвестно почему.

— Это все из-за вашей прелестной подруги, мадам Пализер. Похоже, местные торговцы не желают ее обслуживать. Несколько минут назад все выглядело так, будто на Рыночной площади начался бунт, — заметил Ле Прево с улыбкой. — Она очень решительная особа. Большинство знакомых мне женщин покинули бы поле сражения. Но только не мадам Пализер, которая проявляет удивительное бесстрашие.

— Это говорит всего лишь о ее авантюризме, — заметил Эван. Он почувствовал внезапное беспокойство от плохого предчувствия. Со стуком поставив свой стакан на стол, Эван встал. — Почему бы ей было не послать за покупками свою горничную? Ведь можно же избежать неприятностей! — с раздражением закончил он.

— Вы так считаете? Она горда, мой друг! Ей трудно снести столь пренебрежительное отношение. Вы, как никто другой, должны это понимать, — ответил Ле Прево, с сожалением глядя на Эвана.

Ле Прево, видимо, совершенно прав. Эван подумал об этом уже на ходу, надевая куртку и выскакивая на улицу. Он бросился по Гроув-стрит к рынку. Сам он сбежал из дома в пятнадцать, потому что не мог больше терпеть пренебрежения и оскорблений, достававшихся ему как внебрачному сыну герцога Фарна. Он так и не принял того, что является менее достойным, чем его единокровные братья и сестры, всего лишь потому, что они родились в законном браке. Чего же он ожидал от Лотты?

Неужели того, что она спокойно отнесется к подобному отношению? Боль и восхищение переплелись в его душе, страх за нее сжимал сердце.

Гроув-Лейн выходила на Рыночную площадь с западной стороны, как раз напротив постоялого двора «Медведь» и гостиницы. Эван поразился, увидев, что на площади собралась толпа, какой не увидишь и в базарный день. Джентльмены медлили, дамы заняли позицию позади толпы, желая удовлетворить свое любопытство, но так, чтобы их не заподозрили в невоспитанности. Подмастерья и оборванцы, нюхом почуяв назревающий скандал, пытались протолкнуться вперед и поучаствовать в заварушке.

Эван ускорил шаг, пробираясь в толпе. Беспокойство сжимало ему горло. Если ему и хотелось, чтобы приезд Лотты в Вонтедж вызвал определенный интерес у местных жителей, то гнилые овощи, которыми может забросать обозленная толпа, в его планы не входили. Он и предположить не мог подобной враждебности. Сплетни и волнения — да. Но публичная расправа — нет! В этом его большая вина. Он привез сюда Лотту, создав скандальную ситуацию, чтобы вызвать разговоры, а потом предоставил ей самой с этим разбираться. Угрызения совести подхлестывали его, заставляя силой прокладывать путь сквозь толпу. Эван уже начинал отчаиваться. Кроме кулаков ему нечем ее защитить. Никто из пленных не имел права носить оружие по понятным причинам. Внимательно присмотревшись, он почувствовал неустойчивость настроения толпы, она еще не распалилась, не дошла до предела. Но он знал, что все может измениться уже через минуту. Собственно, это уже начиналось. У себя за спиной он чувствовал дыхание Ле Прево, охваченного тем же напряжением. На каждого из них приходилось в лучшем случае по полдюжине мужчин, всегда готовых к драке. Кулачный бой, возможно, не его любимый спорт, но драться он умел неплохо. Плохо только, что их с Ле Прево снова схватят и упекут в тюрьму, а это тоже не входило в его планы.