— Я ни в малейшей степени не доверяю вам, — признался Эван. — А вы не доверяете мне. Это остается основой нашего партнерства, — добавил он, пожимая плечами.

— Вы останетесь? — после некоторой паузы спросила Лотта.

Эван поколебался. Беспокойный отсвет свечи отражался в его глазах.

— Да, — наконец сказал он. — И черт бы меня побрал, я хочу вас, Лотта Пализер, несмотря на то что вы предали меня и расстроили мои планы.

Он склонился и поцеловал ее. Лотта чувствовала, чего ему стоило сдерживать себя. Он весь пылал изнутри. Повалил ее на подушки, и она затрепетала в его руках. Губы уже целовали ее со сдерживаемой страстью, руки раздевали, глаза упивались ее наготой. Она поняла, что теперь произойдет. Он потребует, чтобы она окончательно сдалась и полностью подчинилась его воле. Она заставила его уступить и привела в ярость. Теперь ее время платить.

Но не сейчас.

Все восстало внутри ее. Они оба вовлечены в борьбу — чья воля окажется сильнее. Однажды ей уже удалось выиграть.

Сейчас она заставит его запеть по-другому.

Быстрая, как молния, она оседлала его, воспользовавшись замешательством. Схватила со стула шарф и быстро обвязала вокруг запястья Эвана, притянув узлом к деревянному изголовью кровати. Она умела вязать узлы — Тео научил, когда они были еще детьми.

— Что за дьявол, — выругался Эван, повернувшись посмотреть, что она сделала.

Это дало возможность Лотте перехватить второе запястье и, обвязав сброшенной сорочкой, привязать у него за головой.

— Только не порвите мои шелка, — сладчайшим голосом пропела Лотта, — или вам придется разоряться на новые.

Она видела, как, вздувшись, напряглись его мускулы под тканью рубашки в попытке освободиться от пут. Шелк выдержал. Он выругался, недоверчиво глядя на нее синими глазами.

— Что, черт побери, вы собираетесь делать?

Лотта знала, что его не удержат никакие путы, если он разозлится. Потому снова села на него верхом, просунув руки ему под рубашку. Ее ладони прижались к его груди. Она склонилась и поцеловала его, раздвинув языком его губы, покусывая, заигрывая с ним. Она чувствовала его отзыв и сопротивление.

— Я немного устала просить у вас сострадания, Эван, — пожаловалась Лотта. — Теперь ваша очередь.

Ответ Эвана прозвучал очень выразительно на отличном французском, вызвав смех Лотты.

— Боюсь, это физически невозможно, моя любовь, — заметила она.

Лотта скользнула ниже, прижимаясь к нему обнаженным телом. Грубая ткань его бриджей шершаво прошлась по ее коже. Он уже был сильно возбужден, Лотта проявила большую осторожность, чтобы не прикасаться к чувствительным точкам.

— Думаю, — сказала она, немного отодвигаясь и задумчиво поглядывая на его распростертое тело, — у меня будут некоторые затруднения с вашими башмаками. Но, в самом деле, не звать же мне на помощь Марджери… Давайте оставим что-нибудь из одежды…

— Ради всего святого, Лотта, — хрипло произнес Эван, — дайте мне закончить.

В ответ Лотта с легкой нежностью поцеловала его губы, вырвав стон.

— Как интересно, вы ведь не собираетесь терять контроль над собой, — пробормотала она, прижимаясь губами к впадине его живота, пробуя на вкус жаркую солоноватую кожу.

— Конечно нет. — Голос Эвана звучал теперь более напряженно, словно он испытывал физическую боль. — Я управляю своими чувствами с пятнадцати лет. Никто не сможет отнять этого у меня.

«Никто не сможет отнять этого у меня…» В этом его сила… Сейчас Лотте это стало очевидно. Даже плен, отнявший у него всякую свободу, не затронул ее. Даже власти признавали за ним это качество. Они постарались сломить его волю другим способом, но не слишком в том преуспели. Он ушел из-под власти своего отца, сбежав из дома, и с тех пор сам себе хозяин. Никто не в силах поставить его на колени. Лотта укротила его мощь, взяла в плен. Наблюдала за тем, как, теряя контроль над собой, он одновременно зол и околдован этим.

— Перестаньте сдерживаться. Вам все равно ничего с этим не поделать, — прошептала Лотта, пройдясь губами по его груди и прижимаясь приоткрытым в поцелуе ртом к крепким мускулистым плечам.

Эван снова безуспешно попытался освободить свои руки от шелковых оков.

— Я хочу услышать ваши мольбы, — шептала она. Она тихонько прикусила его плечо.

Дрожь желания потрясла его тело.

— Вы изнуряете меня. — Синие глаза Эвана загорелись яростным огнем. — Избавьте меня от этого, Лотта.

— Но вы же сказали, что хотите меня.

— Сказал, — выдавил Эван сквозь стиснутые зубы. — И повторяю.

— Тогда… — Лотта провела рукой по вырисовывающемуся под тканью бриджей силуэту, и он снова дернулся всем телом в своих оковах, — не вижу никаких препятствий, не так ли? — закончила она.

Эван крепко выругался.

— Откуда вам известно, как вязать узлы? Нет женщин, которые знают, как это делается.

— Есть. Я же знаю… — пробормотала Лотта. Она превосходно себя чувствовала. Победительницей, женщиной.

И была очень, очень довольна собой. Она положила руку на застежку его бриджей, чувствуя, как натянулась ткань, быстро расстегнув пуговицы. Его жаркий и напряженный, пробужденный желанием член обрел свободу. Лотта умышленно не дотрагивалась до него.

— Вы не станете этого делать, — почти приказал он. Его глаза засверкали, челюсти крепко сжались, тело беспокойно задвигалось на кровати.

— Я это уже делаю, — возразила Лотта. — Мы всегда играем по вашим правилам, Эван. Но не в этот раз.

Снова она склонилась над ним с поцелуем, распущенные волосы струились на него душистым водопадом. Эван яростно рванулся, чтобы захватить ответным поцелуем ее губы, но она уже оставила его, прокладывая себе путь ниже, дразня языком и пробуя губами каждую впадинку, каждую выпуклость его тела.

У него было два шрама. Лотта уже видела их прежде. Один — неглубокий порез на ребрах, другой — опасно глубокий рубец от удара саблей, заживавший, должно быть, не одну неделю. Даже теперь кожа вокруг раны выглядела сморщенной и неровной. Лотта не прикасалась к ней, понимая, что рана еще слишком свежа и может болеть.

Эван открыл глаза и взглянул прямо на нее. Под отсветами желания в его глазах она увидела что-то еще, настолько уязвимое, что ее сердце защемило.

— Это в сражении при Басеко, в котором я едва не погиб, — сказал он.

— Простите меня. У вас бывают ночные кошмары? — поколебавшись, спросила она.

Синий огонь в его глазах разгорался все ярче.

— Временами.

Лотта поцеловала его с мягкостью и состраданием, и он с жадностью ей ответил. Ее сознание начало мутиться. Лотта чувствовала силу его желания обладать ею. Об этом кричало его тело, поднимавшееся навстречу ей, вытягивающееся на шелковых привязях, сдерживающих его порыв. Оно безумно жаждало соединения, в то время как их губы сливались в поцелуе.

— Освободите меня, — шептали его губы.

— Нет, — отвечала Лотта, с улыбкой отодвигаясь назад. — Еще одна попытка, Эван, но помните, что я не столь мягкосердечна.

Эван выругался. Испарина выступила у него на лбу. Лихорадочный блеск в глазах усилил их яркую синеву.

— Тогда прикоснитесь ко мне.

— Лишь когда буду готова.

Она мучила его, испытывая те же муки сама. Глубинная сладкая боль желания гнездилась где-то внизу живота, как туго сжатая пружина. Лотта сгорала от желания почувствовать его внутри себя, но им обоим стоило еще подождать. Она провела руками по его коже, любовно впитывая в себя ее жар, шершавость волос на животе ниже пупка. Наконец, она прильнула губами к его члену, лизнув языком самый кончик. Он застонал глухо и сдавленно. Она взяла и попробовала его, скользящим движением провела по нему ртом, словно проверяя твердость, захваченная его запахами и вкусом, уловила стон наслаждения, лихорадочный жар желания, бившийся внутри.

Лотта подняла голову. Эван замер в последней попытке сдержать себя. Его мощное тело настолько напряглось в тисках желания, что казалось, он готов взорваться. Лотта вновь села сверху, широко расставив бедра. Потом плавно соскользнула вниз, так что его член оказался между ее упругими грудями. Он ощутил их волнующую мягкость, принявшую его в свою колыбель, и мощный глубокий толчок потряс его. Он громко застонал.

Осторожно скользя вперед и назад, она мягко сдавливала его член между грудями, дотрагиваясь затвердевшими сосками до его живота. У Эвана перехватило дыхание, лицо стало яростным от раздирающего плоть желания.

— Не сейчас, — прошептала Лотта, замедляя движения до мягких и легких толчков. — Не заканчивайте, пока я не дам разрешения.

Новый стон вырвался из его груди, и новая попытка освободиться от пут.

— Умоляю, женщина, кто научил тебя такому хладнокровному разврату?

— Я же говорила, практиковалась. Я всегда была прилежной ученицей.

Теперь она приподнялась и изогнулась над распростертым телом, позволив его восставшей плоти коснуться ее лона и отпрянув, как только он сделал движение вперед, чтобы войти глубже. Она увидела в его глазах вспышку разочарования и почувствовала, как сильно напряжено его тело. И тогда позволила ему глубоко войти внутрь ее, двигаясь навстречу его телу в одном ритме, снова и снова, слыша, как он громко закричал, опять и опять. Желание, освобождение и злость — все сплавилось в одно острое ощущение, которое снесло их обоих на самый край, за которым — тьма…

Очень медленно к Лотте возвращалось осознание реального мира — тихой комнаты, освещенной трепещущими языками пламени свечей. В роще за домом заухал филин. Дом был наполнен сонными звуками поскрипывающего дерева и какими-то тихими шорохами. Она взглянула на Эвана, который лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Его дыхание все еще было прерывистым. Шелк продолжал сковывать его запястья. Лотта потянулась развязать узлы.

— Эван?

Что-то насторожило ее, когда шелк начал проскальзывать сквозь пальцы, отпуская пленника на свободу.

Он перевернулся так внезапно, что Лотта невольно вскрикнула. Его руки обвили ее, и он, склонив голову, прильнул к ее груди, обхватив соски ртом. Наслаждение томительным потоком хлынуло в ее тело, заставив закричать от потрясения и восторга. Его рот ласкал ее, и чувства тонули в сладчайшем отзвуке недавнего блаженства.

Эван подвинулся к ней ближе, осыпая поцелуями ее волосы.

— Вы злитесь на меня? — шепнула Лотта, касаясь ладонью его щеки. Трепетный свет пламени отбрасывал на кожу мягкие тени от его густых колючих ресниц. Сердце Лотты потрясенно замерло в груди. Странно, что такая мелочь, незначительная деталь, нарушила зыбкое равновесие, увлекая за край пропасти в любовную бездну. И уже бесполезно это отрицать. У нее было желание сохранить дистанцию, оградить себя. То, что она сделала, желая сломать оборону Эвана, привело к разрушению ее собственной защиты.

— Невероятно зол.

Видимо, что-то изменилось между ними. Лотта чувствовала это. В голосе Эвана звучал беззлобный юмор.

— Я покажу вам, насколько зол, лишь бы только у меня остались силы, — сказал он. — Но это, — продолжал он другим тоном, — не сравнимо ни с чем, что я испытывал прежде.

Он притянул ее ближе к себе, и Лотта устроилась щекой на его груди, прислушиваясь к тому, как меняется его дыхание и он засыпает. Ей вспомнилась первая ночь в Лондоне. Такая нежность была в том, как он привлек ее к себе. Здесь, в его объятиях, она поддалась искушающей иллюзии любви и взаимности. Сомнений не осталось, она полюбила. В ее сердце плескалось счастье, такое полное и безусловное. И сразу же разлетелся, как дым, страх перед будущим. Сейчас она жила счастливым мгновением. А утро потерь и сожалений еще придет, и не раз.


Когда Эван проснулся, постель уже была холодна и пуста. Лотты рядом не было. Он сел, прогоняя последние теплые отсветы сна из своего сознания. Непонятно отчего он чувствовал себя потерянным и одиноким. Удивительно, до чего ему хотелось, чтобы Лотта была сейчас рядом. Он никогда и ни в ком не нуждался. Ее вероломство и предательство взбесили его именно потому, что он нуждался в ней. Эван не хотел, чтобы она обманывала его, испытывая боль при мысли о том, что враги подкупили ее. Ее страсть к деньгам оказалась сильнее преданности ему.

Такие чувства к Лотте очень беспокоили Эвана, он опасался зависимости.

Он повел плечами, словно отгоняя непрошеные мысли, выбрался из уютного тепла постели и подошел к умывальнику, стоящему в противоположном углу комнаты, умывался из кувшина, поеживаясь от жалящего холода колодезной воды. Все тело изнывало от незнакомых ощущений, не болело, нет, просто утратило напряженность, в которой пребывало почти постоянно, обретя наконец расслабленность удовлетворения. В голове не было никаких мыслей, кроме одной — куда ушла Лотта? Наверняка она где-то неподалеку. Ей просто некуда идти. Вопреки ее дерзким словам и столь же дерзкому поведению прошлой ночью, она полностью зависит от крыши над головой и денег, которые он дает.