Она отошла, легко покачивая бедрами, а Эван проводил ее взглядом. Странно, до чего болезненно и сильно горело в нем желание. Трепет охватывал душу при мысли о том, что, так или иначе, ей придется его покинуть. В те минуты, когда он заговорил с ней об Арланде и она дала ему утешение и новые силы бороться, он поверил в то, что все может сложиться по-другому. Позволил себе думать о будущем, в котором они с Лоттой были вместе. Возможно, бедность и несчастья, бегство и преследования выпадут им на долю, но они не расстанутся друг с другом. Он уже давно не зеленый юнец и хорошо знал эту жизнь. Подобные мечты легко разлетятся вдребезги усилиями этих двух джентльменов, готовых предложить за предательство такие деньги, какие Лотте никогда и не снились.

— Не вы ли, Эван, однажды сказали, что мне никогда не удастся возвратить утерянное, — задумчиво произнесла Лотта. Она снова подошла к нему и положила руку на его локоть. Ее глаза были совершенно ясны. — Вы были правы. Я и сама понимаю, что вернуться в безоблачное прошлое — невозможно.

— Подумайте, это самое выгодное предложение из всех, которые вы когда-либо получали, — сухо заметил Пализер.

— Получить возможность вернуться под герцогское крыло, чтобы избавить ваше сиятельство от необходимости краснеть? — бросила Лотта, резко повернувшись к нему, зло зашуршав шелками. — Еще год или два назад вы не сделали даже самой ничтожной попытки помочь мне.

— То было совсем другое дело, — ответил Пализер. У него даже хватило деликатности изобразить на лице подобие стыда. — Отношения между мужем и женой… Я просто не мог в это вмешиваться.

— Вам просто не хотелось пачкаться, хотя я практически обивала пороги вашего дома, — сладчайшим голосом напомнила Лотта. — Да и сейчас вы здесь лишь потому, что стало весьма затруднительно и дальше игнорировать мое существование.

— Примите предложение, — стиснув зубы, произнес Эван.

Но она лишь покачала головой:

— Я не желаю унижаться перед моими несговорчивыми родственниками всю оставшуюся жизнь. Это совершенно невыносимо! Каждый день терпеть их уколы и намеки на то, что я — падшая женщина, спасенная от гибели благодаря их великодушию… — Лотта невольно вздохнула. — Заточенная где-нибудь в глуши, без развлечений и удовольствий? Вы знаете, Эван, дорогой, что это не для меня. Через неделю я сбегу оттуда с каким-нибудь викарием и снова стану падшей женщиной, — заключила она и вновь повернулась к кузену: — Благодарю вас, но я вынуждена отклонить ваше предложение.

Герцог задохнулся от возмущения:

— Вы больше никогда не услышите обо мне!

— Вот и хорошо, — согласилась Лотта.

Дом буквально задрожал от силы, с которой джентльмен захлопнул за собой входную дверь.

Фарн безмолвствовал все то время, пока Джеймс Пализер предпринимал попытки договориться с Лоттой, теперь же с коварной улыбкой выступил вперед.

— Итак… — произнес он, приглашая вернуться к прерванному разговору.

Эван невольно сжал кулаки.

— Да, — сказала Лотта, — ваше предложение, на мой взгляд, более интересное и выгодное по сравнению с тем, что сделал мой кузен, не так ли, ваше сиятельство?

— Хотелось бы в это верить, — ответил Фарн, облизывая губы. Его взгляд перебегал с одного лица на другое. — Мне кажется, здесь не вполне удобно продолжать разговор. Не соблаговолите ли вы пройти со мной куда-нибудь еще, где мы могли бы продолжить обсуждение? Думаю, что у вас не займет много времени попрощаться с моим сыном.

Эван ждал.

— Не стоит торопиться, ваше сиятельство, — усмехнулась Лотта, проворно подойдя к двери и открывая ее настежь. — Боюсь, ничем не смогу вам помочь. Хочу пожелать вам более удачного продолжения дня.

Эван от неожиданности едва устоял на ногах. Он готов был поклясться, что глаза Лотты наполнены слезами, хоть на губах и играла безжалостная улыбка.

Фарн тоже подскочил и напрягся, как змея, готовая к броску.

— Вы совершаете достойную сожаления ошибку, мисс Пализер, — прошипел он.

— Увы, именно этим я и знаменита, — с сожалением согласилась Лотта. — Подумайте, разве я могла оказаться в своем нынешнем положении, если бы не совершила столько ошибок?

Эван выступил вперед, закрыв собой Лотту.

— Если вы хотите что-либо прибавить к сказанному, можете сообщить это мне. В противном случае вам лучше уйти.

Глаза Фарна сузились от ярости.

— Мне нечего вам сказать, — ответил он.

На этот раз дом содрогнулся от удара захлопывающейся двери с такой силой, что с потолка на ковер посыпалась штукатурка.

— Ну до чего же все это неопрятно, — произнесла Лотта, рассматривая следы разрушений. Она направилась было к двери. — Нужно вызвать Марджери, чтобы навести здесь порядок.

— Оставьте все это, — попросил Эван. Он поймал ее за запястье. — Зачем вы так поступили? — тихо спросил он.

Она старательно избегала его взгляда, отворачиваясь от света. Что-то настороженное угадывалось в ней, как будто она хотела что-то утаить.

— Если говорить о Джеймсе… Что ж. Как вы представляете меня в глуши, в деревне, Эван, дорогой? Вам же известно, до чего я скучаю и до чего легко впадаю в депрессию, — проговорила она, ускользая из его рук и отходя к окну. — Кроме того, у меня все же осталось некоторое уважение к себе. А терпеть вечные унижения от ужасной жены Джеймса, все эти мелкие намеки и шуточки по поводу моего скандального прошлого до тех пор, пока не начну сходить с ума… — Она опустила голову. — Разве это можно назвать жизнью? — Голос Лотты затих. Она стояла, повернувшись к столу и перебирая стоящие на нем маленькие фарфоровые фигурки. — Хотя утром я, вполне возможно, уже пожалею о своем решении. Я слишком импульсивна, а гордостью сыт не будешь.

— Как просто и никаких принципов! — согласился Эван. — Ну а почему вы отвергли столь щедрое предложение Фарна? Для полного благополучия вам стоило всего лишь предать меня. Думаю, его условия намного более выгодные, чем у вашего кузена.

Лотта окаменела. Ее пальцы слегка подрагивали, пришлось убрать руку.

— Вы отказались от мощной финансовой поддержки, отвергнув предложение Фарна, — раздумывал Эван. — В прошлом вам уже приходилось несколько раз предавать меня. Что же остановило теперь?

Лотта чуть заметно пожала плечами:

— Мне показалось, что ваш отец — низкий человек. Я не могу иметь с ним дело и принимать его предложение.

— С этим не поспоришь, — согласился Эван. — Но он чертовски точно рассчитал свой ход, чтобы поколебать вас, предложив обеспечить ваше будущее. Сколько же он вам рискнул предложить? — тихо спросил он.

— Сто тысяч фунтов, — просто ответила Лотта, вновь пожав плечами. — Мне показалось, он просто пытается меня провести, — добавила она. Эван даже издали угадывал, насколько Лотта напряжена. — Я не доверяю ему и потому не стала помогать. А ваш сын… — голос Лотты невольно дрогнул, — он не заслуживает попасть в руки такого ничтожного человека.

— В отличие от меня, — с кривой усмешкой заметил Эван. — Я, по крайней мере, могу за себя постоять?

Ее лицо просветлело. Она усмехнулась той легкой коварной полуулыбкой, которую он так хорошо знал.

— Вы все правильно понимаете, Эван, дорогой. Впрочем, как и всегда.

Она снова подошла к нему близко и обвила руками его шею. Что-то расслабилось в ней, словно Лотта почувствовала себя в большей безопасности, будто вновь ступила на знакомую почву.

— Пойдемте сейчас со мной наверх, — прошептала она. — Нам стоит отпраздновать победу над превосходящими силами герцогов Фарна и Пализера. Мы оба дважды отвергнуты, — усмехнулась Лотта, прижимаясь всем телом к Эвану. — Мы отвергнутые, отверженные и отторгнутые.

— Мы просто безнадежны, — согласился Эван, переходя быстрыми поцелуями с ключицы на теплую кожу округло выступающей из выреза прелестного бело-розового платья груди.

— Полностью скомпрометированы, — шептала Лотта. — Оба.

— Поехали кататься вместе со мной, — предложил Эван, освобождая ее. — Я хочу поговорить с вами.

— Поговорить? Сейчас? А я думала, что мы проведем это время в постели, — смутившись, призналась она. Лотта сделала новую попытку увлечь Эвана к двери, потянув его за руку.

— Нет, — возразил Эван. — Лотта, мы должны поговорить.

В ней чувствовалась какая-то необычная настойчивость — то ли она старалась сбить его с толку, то ли хотела в чем-то убедить себя. Не в том ли дело, что ей пришлось сжечь мосты, чтобы остаться с ним. Эван до сих пор не мог ясно представить себе, почему она это сделала. Лотта не ответила ни на один из его вопросов, уводя в сторону легковесными замечаниями. Он и впрямь готов был забыть обо всем, когда тело Лотты находилось так близко, страстно притягательное. Но только не сейчас — более срочное дело не терпело отлагательства.

— Мы поговорим позже, — очень тихо пообещала она, прижимаясь соблазнительными бедрами в откровенной попытке зажечь страсть. — Потом. А сейчас я вас хочу.

Лотта снова поцеловала его. Эван понимал, что она использует все уловки, все приемы, которые отлично знала, чтобы соблазнить его, заставить полностью позабыть обо всем, что было прежде. Он не поддавался. Через мгновение она уже застыла в его руках, а потом каким-то едва заметным движением чуть отодвинулась, освободившись. В первый раз он не воспользовался ее предложением. Глаза Лотты ярко сверкали от сильного возбуждения, губы порозовели от его поцелуев, и она казалась испуганной.

— Есть что-то, что вы пытаетесь скрыть от меня? — спросил он.

Лотта быстро отвернулась.

— Ничего! Не представляю, о чем вы.

— Прекрасно представляете, — отрезал Эван. — Почему вы выбрали меня? Почему отвергли настолько замечательные финансовые предложения, которые вам сделали и мой отец, и ваш кузен. Вы ничего не получили — только меня.

Она только небрежно повела плечом. Он знал, что Лотта всегда так делает, когда собирается солгать.

— Просто мне неплохо было с вами. До сих пор.

— Вы пожертвовали всем ради меня. Лотта заерзала — еще одно неоспоримое свидетельство ее смятения. Ее пальцы машинально потянулись к розам, которые стояли в вазе на столе, и стали беспокойно перебирать лепестки.

— Другие найдутся, если понадобится. Они всегда находятся для меня.

— Думаю, вы сделали это потому, что неравнодушны ко мне.

На мгновение Лотта пришла в замешательство, а потом насмешливо улыбнулась:

— О нет! Вы не хозяин моим чувствам и эмоциям, Эван.

Они не выставляются на продажу. Вам принадлежит все остальное. — Лотта обвела широким жестом комнату и все, что в ней, и себя в том числе. — Это — ваше. Довольствуйтесь этим. Вы не можете владеть моим сердцем и душой, — продолжала она с той изящной легкостью, с которой только что пыталась его соблазнить, будто все еще играла роль совершенной во всех отношениях любовницы. — К чему вам больше? Думаю, вам дано все, чего вы хотели.

— Больше мне все это не нужно, — ответил Эван.

Он увидел, как Лотта замерла, потеряв способность двигаться, как кролик в силках ловца, парализованный страхом.

— Вы больше не хотите меня, — произнесла она, и это прозвучало в ее устах как обвинение, — собираетесь объявить мне, что все кончено и вы покидаете меня.

В это мгновение ее сердце открылось ему. Эван увидел всю глубину ее ужаса.

«Все уходили. Всегда. Я предоставлена своей судьбе».

В этом и состоял урок, который жизнь повторяла для нее снова и снова.

Эван заметил, как Лотте удалось собраться с духом, ее лицо изменилось, оно приняло независимое и задиристое выражение, столь ему знакомое.

— Ну да ладно, — вздохнула она. — Не стоит утруждать себя тяжелыми объяснениями, дорогой. Я знала, это произойдет уже очень скоро, готовилась к этому. Я всегда так поступаю…

— Лотта, — позвал Эван, притягивая ее к себе. Лотта неохотно подчинилась. — Это вовсе не то, что я собирался вам сказать.

Она трепетала в его руках. Ее тело немного расслабилось с облегчением, которое она почувствовала в душе.

— Вы не то хотели мне сказать? — прошептала она.

— Не бойтесь, — заверил ее он, приникая поцелуем к ее волосам. — Поверьте. Я хочу вас, никогда не переставал хотеть.

Лотта потерлась щекой о его плечо.

— Приятно слышать. Тем не менее вы отказались заняться со мною любовью.

Эван отстранился от нее.

— Готовьтесь, — отрывисто произнес он. — Мы отправляемся через десять минут.

— Всего десять минут? — возмутилась Лотта. — Вы с ума сошли! Куда мы едем?

— Устроим пикник, — ответил ей Эван. — Более того, нам необходимо поговорить.

— Пикник? В самом деле? — Лотта бросила потрясенный взгляд, полный недоумения. — По-моему, пикники устраивают те, кто живет в селах. Это вечно мягкое масло, растекающееся по хлебу, осы в меде…