Лотта тяжело сглотнула. Ужас в том, что вся тяжесть решения ложится на плечи такого человека, как она. Она совсем не готова принимать подобные решения. Делать выбор между красным и зеленым шелком — вот ее удел. Не ей класть на чашу весов жизни соотечественников и патриотические чувства с одной стороны и справедливость, сплетенную с поразительной любовью к мужчине, — с другой.

Страшный, невыносимый выбор…

Письмо выскользнуло из ее руки и упало на ковер. Ясно, что нужно предать Эвана не из-за денег, а из-за принципов. Ирония ситуации в том, что именно преданность принципам вызывала ее уважение и восхищение Эваном. Она полюбила его за уверенность и фанатическую преданность делу и людям, которые последовали за ним. Сейчас для нее настало время пожертвовать своими интересами и любовью. И все это ради давным-давно похороненных принципов? Но ведь могут погибнуть тысячи мирных людей! Вот что должно перетянуть чашу весов.

Лотта сидела, обхватив плечи руками. Всего несколько часов назад она искала спасения в любви Эвана. Мир — это страшное и холодное место, где любовь разбивается вдребезги. А Тео, несомненно, вознаградит ее любовь к отечеству. С голоду она не умрет. Но жизнь без любви потеряет смысл.

Она встала и медленно прошла к секретеру. Обмакнув перо в чернильницу, стала писать Тео. Затем отправила Марджери на почту с приказом найти мальчика, который срочно доставит письмо лично Тео. После этого Лотта написала другое письмо — Эвану. Предупредить его, дать возможность бежать — эта мысль отчаянно билась в ее мозгу. Да, она не может оставить втайне его замыслы, но ее сердце не допускало, чтобы он пострадал, попал в руки тюремщиков, понес жестокое наказание.

Ну что об этом говорить, если сердце уже разбито?


«Это будет самый последний раз, когда я предаю тебя. Я так люблю тебя, но даже этой любви недостаточно. Я обязана отдать долг своей стране…»


Звучит так возвышенно, совсем не похоже на нее.


«Вот я и определилась со своими принципами, которых явно недоставало. Но почему же все это произошло в такой неподходящий момент…»


Что можно на это сказать? Лотта набросала несколько скупых слов предупреждения и закончила письмо. Меньше всего ему теперь нужны слова ее раскаяния, а тем более, боже упаси, воспоминания о любви!

Прошло уже два часа. Лотта сидела на прежнем месте, зябко кутаясь, онемев от напряжения. Стало смеркаться. Тео уже должен получить ее письмо. И Эван тоже. Она страстно молилась, чтобы ему и Арланду хватило времени для бегства.

Письмо заговорщиков соскользнуло со стола от легкого сквозняка, донесшегося от двери. Лотта замедленно, как это делают очень старые люди, склонилась, чтобы подобрать бумагу. Сквозняк снова сдул ее, не давая дотянуться. Наконец, Лотта схватила письмо и выпрямилась. В этот момент кто-то вошел в комнату.

Лотта ожидала увидеть Тео, но на пороге ее комнаты стоял Жак Ле Прево. Она вздохнула с чувством огромного удивления и облегчения.

— О, как же вы напугали меня, месье.

Впервые Ле Прево не отвесил ей свой картинный поклон и не сделал своих экстравагантных комплиментов.

Его колючий взгляд впился в ее лицо, заставив поежиться. Пока она краснела и пятилась, он смотрел на письмо, зажатое в ее руке, и, наконец, протянул свою, явно собираясь отобрать бумагу.

— Что вы там прячете, мадам? — спросил он спокойно и бесстрастно.

— Я… О… — Жар прошел по ее телу. Поскольку Ле Прево был французом, Лотте вовсе не хотелось, чтобы он узнал, что в этом письме. Лотта почувствовала себя загнанной, пойманной. Она судорожно комкала бумагу в руках, не зная, на что решиться.

— Ничего. Это письмо к подруге.

— Вы не умеете лгать, мадам, — улыбаясь, заметил Ле Прево. Но эта улыбка не тронула его холодных глаз.

— Что вы имеете в виду?

Ле Прево не отводил настороженного взгляда от ее лица.

— Я должен был понять, что Сен-Северин способен это спрятать здесь. Размышляя, я склонялся к тому, что он не станет подвергать вас такому риску, — заметил он, холодно блеснув глазами. — Оказывается, я ошибался. Он и не думал о вашей безопасности, мадам. Где вы нашли это? — поинтересовался он, грозно сдвигая брови.

Мысли Лотты понеслись с отчаянной скоростью, сравнивая и взвешивая внезапные подозрения. Ле Прево, фатоватый полковник, дамский угодник, раздающий комплименты налево и направо, который никогда не придавал значения ничему, кроме покроя своего камзола… Неужели это тот самый информатор, который работал на британцев? Так, значит, он искал бумаги Эвана? Как и Тео? И тут она вспомнила ночь, когда последовала за Эваном и стала свидетелем его встречи со связным, которого потом нашли убитым. Лотта лучше других знала, что не Эван его убил. Но в ту самую ночь за стенами города она видела еще одного человека и узнала Ле Прево, но решила, что он возвращается со свидания…

Вероятно, смерть для него привлекательнее любви.

— Я вас не понимаю, — с дрожью произнесла Лотта. Лощеная бумага захрустела в судорожно сжавшихся пальцах. — Значит, это вы ищете бумаги? А мне казалось, что если вы француз… — Она остановилась, поняв, до чего все это глупо. — Конечно, вы должны были бы поддерживать планы Эвана…

Лотта снова не закончила свою мысль, прочтя по лицу Ле Прево, что он не ожидал найти в ней столь прекраснодушную наивность. Еще она увидела в его руке пистолет и шпагу у бедра. Вот когда Лотта наконец поняла, что оправдались ее худшие опасения.

— Вы — предатель! — потрясенно прошептала она. — Вы не служите никому, кроме собственной наживы.

— Я всегда на стороне того, кто больше предложит, — пожав плечами, согласился он.

— Поскольку он лишен понятия о чести, готов продавать и друзей, и врагов с полным равнодушием, лишь бы платили хорошо, — произнес тихий, глуховатый голос у них за спиной.

Лотта оглянулась и в проеме дверей увидела Эвана. Его глаза горели медленным холодным огнем. Он спокойно перевел взгляд с лица Ле Прево на дуло его пистолета.

— Разве это не так, Жак? — продолжал Эван. — Британцы, французы, американцы — какая разница, лишь бы хорошо платили. Я знал, что кто-то доносит, и должен был догадаться, что это вы, — выдохнул он.

Атмосфера в комнате сгущалась.

Лотта заметила в глазах Ле Прево ненависть, но он лишь пожал плечами, и безобразная улыбка искривила его губы.

— Не всем же быть героями, как вы, Сен-Северин, — ухмыльнулся он. — Между прочим, если уж мы заговорили о предательстве, — продолжал он, сделав красноречивый жест в сторону Лотты, — вам бы стоило адресовать свои упреки вашей дорогой подруге. Она продала вас своему брату.

Эван повернулся, и сердце Лотты оборвалось в груди.

— Простите, если сможете, Эван, — прошептала она. — Но я должна была это сделать.

В ответ он улыбнулся с такой нежностью, что у нее перехватило дыхание.

— Я не упрекаю вас, Лотта, — сказал он. — Я бы сделал то же самое на вашем месте. Должен признать, удивлен вашей решимостью следовать моральному долгу. Но меня несколько разочаровало, до чего неподходящий момент вы для этого выбрали, — посетовал он, снова поворачиваясь к Ле Прево. — Вернемся к вам, Жак, — ровным ледяным тоном произнес Эван. — Вы не имеете ни стыда ни совести.

— Бог мой! — рассмеялся Ле Прево. — Моя совесть умолкает при звоне монет. Мадам, письмо, пожалуйста. Ваш брат и я просто сбились с ног, пытаясь заполучить его.

— С Тео? — Лотта беспомощно оглянулась на Эвана. Его лицо было мрачно и решительно. Она видела, как плотно он сжал челюсти. — Но я думала, что он работает на британскую разведку, — пробормотала она, чувствуя, как рушится ее мир, все то, во что она хотела бы верить. — О нет! Только не это, только не Тео! — взмолилась Лотта и сама удивилась, сколько отчаяния прозвучало в ее голосе.

— Мадам все еще так невинна, несмотря на всю свою опытность, — презрительно заметил Ле Прево. — Мы с вашим братом тайно сотрудничаем уже на протяжении нескольких лет. К общей выгоде. Мы обмениваемся информацией, — сообщил он и снова протянул руку. — Если хватает мозгов найти то, что можно купить или продать, значит, найдется, кому это пригодится. У нас покупатели самого высокого пошиба.

— Нет, этого просто не может быть.

Лотта сжала спинку своего стула с такой силой, что ногти впились в дерево. Значит, когда Тео приезжал к ней в Лондон и требовал от нее содействия от лица британских властей, он уже обманывал ее. Все его обещания — пустые слова. Он сыграл на ее страстях, слабостях и тайных страхах, чтобы достичь своей цели. Вот только все это не имело никакого отношения к патриотизму. Ее снова использовали в самых низких целях. При этой мысли душа Лотты заныла от боли и отчаяния.

— Значит, Тео сознательно мне лгал… — прошептала она. Последние неверные попытки сохранить остатки доверия к брату рассеялись, как призрачный туман, когда Ле Прево кивнул, подтверждая ее слова.

— Брат разыскал вас в Лондоне для того, чтобы убедить помогать осуществлению наших планов, — со злобной радостью пояснил он. — Он знал, что можно сыграть на вашем доверии к нему. Так и вышло.

Лотта почувствовала легкое движение со стороны Эвана. Она взглянула на него. Какое сострадание было в его глазах!

— Мне так хотелось, чтобы Тео любил меня, — болезненно поморщилась она, обращая свои слова только к Эвану, словно Ле Прево вовсе не существовало. — Это единственный человек, кто все детство опекал меня. Я так хотела сделать для него все…

На губах Эвана появилась такая мягкая улыбка, словно он хотел подбодрить и утешить ее. Сердце Лотты рвалось из груди.

— Вы не должны оправдываться передо мной, Лотта, — тихо произнес он. — Вы стали на этот путь, чтобы защитить то, во что верили. Беда в том, что вы доверились бесчестному человеку — но в этом нет вашей вины.

Лотта изо всех сил прикусила губу. Она и впрямь доверилась не тому человеку, чтобы вручить ему свою любовь и доверие. А ей так хотелось, несмотря ни на что, видеть в Тео своего белого рыцаря, который может оградить ее от бед, с завидным постоянством обрушивающихся на ее бедную голову. Это желание обезоружило Лотту перед бессовестными играми брата. Эван прав — у нее в самом деле есть принципы, о которых она сама не подозревала, которые обнаружились так некстати, заставили предать любовь ради блага соотечественников. Ей трудно жалеть об этом, зато легко раскаяться в своем безграничном доверии к Тео, который оказался предателем.

«И все же есть между нами сходство», — с горечью призналась себе Лотта. Они оба стали свидетелями крушения безопасного мира своего детства. Оба выросли, понимая, что всю жизнь придется сражаться, чтобы чего-то достигнуть. Оба продали себя за деньги и безопасность. Они с братом более схожи, чем ей хотелось бы.

— Ах, до чего же все это трогательно, — ухмыльнулся Ле Прево. — Отдайте же, наконец, эту бумагу, мадам!

— Нет, если хотите — сами возьмите ее у меня, — ответила Лотта.

Ле Прево пожал плечами:

— По-моему, вы все только усложняете. Не оставляете себе шанса. Я получу ту информацию, за которой долго охотился, и, следовательно… — Легкое движение дула пистолета в общих чертах обрисовало его намерения.

— Вы не посмеете меня убить, — возмутилась Лотта. — Я — сестра Тео! Он никогда не одобрит этого!

— Увы, вы сумели узнать слишком много, мадам, — с кривоватой улыбкой ответил он. — Вашему брату придется смириться с моими действиями. Приходится избавляться от очевидцев и не брать заложников. Вы оба умрете, — обратился он к Эвану с шутовским поклоном. — Мне достанутся ваши планы, которые будут проданы британцам по самой высокой цене. В итоге все просто и эффектно, — блеснув глазами, заключил он.

— Вам придется сначала сразиться со мной, а уж потом говорить о бумагах, — возразил Эван.

Его голос разорвал напряжение, плотно сгустившееся в комнате. Он выпрямился во весь рост и шагнул вперед с такой решимостью, что Лотте показалось, будто это у него в руках пистолет. Потом она увидела, что он и вправду вооружен тем самым клинком, который они забрали в доме Грегори.

— Покажите же наконец, что в вас осталась какая-то честь. Примите вызов.

Ле Прево захохотал, откинув голову назад.

— Неплохая попытка, Сен-Северин, — заметил он. — Вот только я уже выбрал то оружие, которое у меня в руках. Дураком бы я был, если бы принял вызов противника, который переиграл меня всего лишь неделю назад в учебном бою.

В этот момент Лотте показалось, что она слышит очень слабый скрип дерева из глубины сада, будто кто-то, переходя через маленький мостик у ручья, ступил на скрипучую доску. Она напряглась, вслушиваясь. Может быть, ей показалось? А если там кто-то есть, это может оказаться только Тео.