— Здравствуйте, теть Дунь…

— Здравствуй, здравствуй. Чего это тебе вдруг в голову взбрело про старую тетку вспомнить?

— А я вас и не забывала, тетя Дуня. Никогда не забывала.

— Ну да, ну да… Как уехала, так и не позвонила ни разу… А может, я померла уже?

— Простите меня, тетя Дуня. Я… я не хотела, честное слово. Так уж у меня получилось. В общем, это все долго объяснять… Простите!

— Ну да, ну да… А кто это с тобой? Ты не одна, что ль? — подозрительно уставилась она на стоящую в отдалении Варю.

— Да, я не одна! Познакомьтесь, теть Дунь, это Варя, — быстро подтянула она Варю за рукав блузки. — Она моя… Моя падчерица…

— Падчерица, говоришь? Что ж, понятно. Стало быть, ты снова себя в мачехи назначила? Эх ты, Баська, Баська, глупая головушка… Это тебя надо было Дунькой-то назвать, а не меня…

— Интересно… Это почему это она — глупая? Да еще и Дунька… — с неожиданным вызовом произнесла Варя, гордо откинув за спину волну вьющихся густых волос.

— Ишь ты, защитница! — удивленно взглянула на нее тетя Дуня.

— Да, защитница! А зачем вы говорите, что она глупая? Ничего она не глупая! И никакая не Дунька! Она… она… она очень даже умная и хорошая!

— Ишь ты, ишь ты! Сердитая какая! — смешно цокнула языком тетя Дуня, обращаясь к Басе. Потом повернула голову к Варе, принялась рассматривать ее с головы до ног придирчиво. А рассмотрев, произнесла сердито-насмешливо: — А если она такая хорошая, отчего ты ее так зовешь неуважительно? Какая она тебе Бася? Чай не подружка?

— Как хочу, так и зову! Это наше с ней дело, как друг друга называть! И вообще…

— Ва-ря, Ва-ря… — торопливо отстранила, отвела рукой падчерицу на задний план Бася и улыбнулась виновато и заискивающе в сердитое теткино лицо: — Не обращайте внимания, теть Дунь… Она у меня с характером девушка. А вообще, она добрая, покладистая. Пройти-то нам можно, теть Дунь? Мы с дороги, двое суток в поезде по жаре тряслись!

— Ну что ж, проходите, проходите, гости дорогие! — с нарочитой церемонией отступила на шаг и отвела руку в сторону тетя Дуня. — Располагайтесь, устраивайтесь… И позвольте сразу спросить: вы надолго ко мне? В отпуск или так, проездом?

Похватав сумки, Бася торопливо шагнула в прихожую, словно боясь, что тетка опомнится и откажет им в гостеприимстве. Закрыв за собой дверь и опустившись на низенькую скамеечку, принялась так же торопливо расшнуровывать кроссовки, тихо и виновато приговаривая:

— Боюсь, что мы надолго, теть Дунь. Так уж получилось, извините. Если честно, то на сегодняшний день нам вообще больше идти некуда…

— А материну квартиру, я слышала, ты продала? Профукала, одним словом?

— Ну да. Выходит, профукала.

— Понятно… Стало быть, если сюда приехала, смерти моей теперь ждать будешь…

Оторвав взгляд от кроссовок, Бася подняла голову, посмотрела на нее в недоумении. Моргнув, перевела взгляд на Варю, будто ища у нее поддержки, но та лишь плечами пожала, незаметно успев покрутить пальцем у виска.

— Теть Дунь, ну чего вы, ей-богу… Что вы такое говорите-то? Как вам вообще в голову пришло?

— Да как есть, так и говорю. Вы ж не заботами о моей старости обеспокоились, когда у меня жить собрались, правда? А потому, что приспичило? Тем более ты, Баська, знаешь, что я на тебя завещание оформила…

— Тетя Дунь… Да я… Да вы что, в самом деле…

— Так, Бась, пойдем отсюда! — решительно подступила обратно к двери Варя, хватаясь за сумки. — Пойдем лучше в гостинице устроимся!

— Тихо, Варя! Помолчи! — сердито прикрикнула на нее Бася, снова наклоняясь к кроссовкам и нервно раздергивая запутавшиеся шнурки. — Тетя Дуня совсем не думает так, как говорит… И вообще, я же тебя предупреждала…

— Больно интересно, о чем это ты ее предупреждала? — всплеснула сухими ручками тетя Дуня. — Что твоя тетка хоть и с приветом, но в дом пустит и на улицу не прогонит? Напоит, накормит и спать положит? Надеюсь, полностью на мою старую шею садиться не собираетесь?

Тут же развернувшись, она торопливой шаркающей походкой удалилась на кухню, бормоча что-то себе под нос, но вскоре выглянула в проем двери, проговорила уже как ни в чем не бывало:

— Вы ополоснитесь пока, а я супчику вчерашнего разогрею. С дороги хорошо горячего супчику поесть. Только пусть молодайка за хлебом в булочную сбегает, у меня хлеба нет. Это недалеко, в соседнем дворе.

— Да, да, она сбегает, теть Дунь! — радостно закивала Бася.

Слегка подтолкнув Варю к двери, она сунула ей деньги, успев шепнуть на ухо:

— Давай, давай! Одна нога здесь, другая там! И прошу тебя, не выступай больше… Некуда нам с тобой идти сейчас, ты же знаешь.

Закрыв за Варей дверь, она вошла к тете Дуне на кухню, осторожно огляделась. Нет, ничего здесь не изменилось за десять лет. Та же самая обстановка — недорогой, отделанный белым пластиком кухонный гарнитур, маленький холодильник, даже шторы на окне те же, в синюю и белую клеточку. Правда, все пылью времени тронутое, оттого немного неказистое. Маленькая кухонька-ретро из девяностых годов. Но чистенькая.

— Теть Дунь, вы не думайте… Я завтра же постараюсь на работу устроиться… — произнесла она тихо в теткину спину.

— Больно интересно, и куда это? — резво обернулась та от плиты. — Где это тебя работа дожидается? Чего ты работать-то умеешь? Сейчас, говорят, и не такие, как ты, без работы сидят.

— Я… я официанткой в кафе устроюсь. У меня опыт есть. А Варе надо в институт поступить. Потом она тоже подрабатывать будет… А если не получится с подработкой, то на вечерний переведется. Ничего, проживем.

— Ну-ну. Кафе так кафе. Это ты хорошо придумала — официанткой. Баба ты к возрасту справная образовалась, гладкая. По молодости хуже была. А сейчас — чисто кровь с молоком. Наша порода, крепкая, брылинская… Ну, где там твоя молодуха с хлебом застряла? Супчик-то у меня разогрелся. Слушай, Бась…

— Что, теть Дунь?

— Если она тебе падчерица, то, стало быть, ты с ее папаней живешь, что ли? А где он сам-то, папаня? Хороший хоть мужик?

— Умер он. Недавно похоронили.

— Вон оно что… Значит, опять у тебя не сложилось…

— Да, тетя Дуня. Опять не сложилось.

— А твой прежний-то… Ну, который пижон… Как его? Вадим, кажется? Он же, как ты уехала, приходил ко мне, адрес твой новый требовал. Ух как тут шумел! Она, говорит, жена мне, давайте адрес, и все тут!

— И… Что вы ему сказали?

— Так я ж, поди, сообразила, что ты к матери в Семидолье подалась. Ну, и дала адресок. Жалко мне, что ли?

— Он… Он что, в Семидолье ездил?!

— А вот этого я уж не знаю, извини. Тебе лучше знать.

— А я как раз и не знаю, теть Дунь… Я, как маму похоронила, сразу оттуда уехала. Может, он и приезжал… Я ведь там больше не была никогда. Квартиру продавала через агентство…

— Значит, ты с тех пор его и не видела?

— Нет. Не видела. Я уехала и постаралась все, все забыть. Надо было обязательно забыть, тетя Дуня.

— И что, получилось?

— Да как вам сказать… Не очень. Но я старалась. У меня другого выхода не было.

— Погоди, погоди… Так ты с ним, с этим пижоном, и не разводилась, что ли? Так и числишься за ним замужем?

— Ну да. Выходит, числюсь. Из-за этого и с Павлом, с Вариным отцом, в гражданском браке жила.

— Понятно. Значит, молодуха-то тебе не совсем падчерицей приходится. Выходит, незаконная она. Не пришей кобыле хвост.

— Теть Дунь, не надо об этом… И вообще, я вас прошу, не обижайте ее, ладно? Она же только-только отца потеряла…

— Ладно, не буду. Только и она пусть уважение ко мне имеет. Ты ее научи. Уж больно она у тебя норовистая.

— Я научу, теть Дунь. Так мы поживем у вас, хорошо?

— Ладно, живите. Куда вас теперь денешь…


Парочка за дальним столиком устроилась очень даже романтическая. Хотя и не молодая, обоим лет по сорок, не меньше. Пришли, отряхнулись от дождя, как воробьи, и сидят уже три часа. Ничего, кроме кофе, не заказали. Денег, наверное, нет. Зато любовь есть — это сразу видно. Сидят, смотрят друг на друга, улыбаются и молчат. Даже мимо пройти неловко — вдруг спугнешь их любовь ненароком. Вот мужчина наклонился к своей даме, что-то прошептал на ухо, и она быстро-быстро замотала головой, вроде как от чего-то отказываясь. Потом потупила глаза в стол, подумала немного и тихо подняла на него глаза, ответила что-то. А он радостно ее за руку схватил, целовать начал. Красиво, черт возьми. Прямо как в кино.

— Бась… Пойди скажи им, чтобы закруглялись с интимом. Мы через двадцать минут закрываемся. А то ишь, расселись!

Барменша Люся прищурилась, подняла высокий фужер к свету, потом вновь принялась протирать его белой льняной салфеткой, с неудовольствием зыркнув на парочку.

— Да пусть еще посидят. Время выйдет, тогда и скажу… Рука не поднимается их гнать, жалко. Может, у них сейчас самые главные слова говорятся?

— Ага… Знаем мы эти главные слова! Ты думаешь, они сейчас про любовь говорят, что ли?

— Я думаю, да…

— Да прям! Скорее всего, он у нее сейчас выясняет, нет ли хаты свободной на вечер. Всего и делов-то.

— Люсь! Ну чего ты такая злая, господи? Завидуешь, что ли? Видно же, что у них любовь…

Хмыкнув, Люся вздохнула, глянула на Басю снисходительно. Потом проговорила тихо, будто оправдываясь:

— Да это не я злая, это жизнь злая… А ты — дура наивная. Про любовь они говорят, как же! Ну вот скажи мне, только честно: ты-то сама давно от мужиков слова про любовь слышала? Ну хоть самые плохонькие?

— Да при чем тут я?

— А при том! Если уж ты не слышала… Ты ж у нас вон какая — на артистку похожая! На эту… как ее…

— На Барбару Брыльску, — автоматически подсказала Бася, грустно усмехнувшись.

— Во-во! На ее самую! А толку, что похожа? Чего-то я около тебя толпы влюбленных мужиков не наблюдаю… Молчишь? Сказать нечего? Ну, то-то… А все почему? Потому что нынешняя баба к сорока годам больше детьми озабочена, чем собственной личной жизнью. Так вот подумаешь иногда — кака така любовь? — и рукой махнешь… И начинаешь детей тыркать да уму-разуму учить, чтобы их в эту жизнь хоть как-то пропихнуть-продвинуть. Может, им и впрямь больше повезет, и не будет у них ни сексуальных революций, ни дефолтов, ни кризисов… А о себе подумать — это уж ладно. Это уж в последнюю очередь. Твоя, кстати, дочка в институт поступила?

— Да. Поступила. В инженерно-строительный.

— Ух ты! Молодец! Правильную профессию себе выбрала, мужицкую. И жениха там себе найдет. А не найдет, так без куска хлеба не останется. Да она у тебя красивая девка, найдет! Видно, что вся в тебя пошла.

— Да, да… — торопливо закивала головой Бася, отводя глаза в сторону, — да, похожа…

Она и сама не понимала, отчего, устраиваясь в кафе, наврала про это законное материнство. Само собой как-то выскочило — имею, мол, дочь восемнадцати лет от роду. А когда Варя забежала к ней в кафе за какой-то надобностью, все дружно ее вранье оправдали, высказав свое мнение относительно Вари-дочки. Похожа, мол, на мать, и все тут. А Люся еще и добавила какое-то смешное выраженьице, завистливо разглядывая Варю, вроде того — от породистой кобылки поросенка не родится…

— Бась… А денег за учебу много платить надо?

— Много, Люсь… В этом институте бюджетных мест вообще практически нет. Да это ничего, что много. Я думаю, справимся. Варя вон уже и подрабатывать в какую-то фирму устроилась.

— Ишь ты… А кем?

— Курьером пока. С четырех до восьми должна что-то куда-то разносить. Не знаю, как уж она будет крутиться. Может, когда и лекции придется пропустить…

— Ничего, пусть крутится, на мать не надеется! В нашем кафе тоже особо деньгами не разживешься.

Воровато оглядевшись острыми глазками по сторонам, она вдруг улеглась тяжелой грудью на стойку бара, зашептала Басе в ухо горячо и торопливо:

— Слушай, а я вчера видела, как хозяин у тебя все чаевые отобрал… Во сука, а? Ведет себя как сутенер. Ты, Бась, это… Ты мне чаевые отдавай на сохранение, если что. А в конце смены я все тебе отдам, честь по чести… А еще можно по-другому вопрос решить, с хозяином-то…

Ухватившись рукой за Басино предплечье, она притянула ее ближе к себе, снова зашептала ей быстро на ухо, перемежая торопливые слова редким глумливым хохотком. Вспыхнув, Бася передернулась, как от озноба, выдернула руку, сморщилась брезгливо:

— Фу, Люсь… И где ты только пошлости этой набираешься? Фу…

— Да ла-а-адно тебе, тоже мне… — разочарованно махнула рукой Люся. — Если так рассуждать, то всё и вся вокруг — одна сплошная пошлость! Я же вижу, что хозяин на тебя глаз положил! Что он, права не имеет? Он, между прочим, нормальный мужик.