Миа Эшер - Сладкий яд

— О чем это вы разговаривали? У вас такие серьезные лица.

Глядя на Карла, я беру Рэйчел за руку. Подношу ее к губам и целую.

— Ни о чем важном.

— Так что ты думаешь, Карл? — Она улыбается нам обоим. — Как по-твоему, Ронан взорвет мир искусства?

Он откашливается, но убрать с лица выражение обеспокоенности у него не выходит, и у меня, пока я смотрю на него, возникает ощущение, что в глубине души он хочет, чтобы я отказался от их помощи. Своим молчанием он предоставляет мне шанс поступить правильно и уйти от Рэйчел, но дело в том, что мне надоело поступать правильно. Впервые в жизни я хочу думать лишь о себе.

И продолжаю молчать.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, Рэйчел. Вопрос в том, мальчик мой… — он поворачивается лицом ко мне, — готов ли ты сам?

Итак, игра продолжается, но я нисколько не удивлен. Дело в том, что несмотря на все свое беспокойство о Рэйчел, Карл не может скрыть жадность, которую написана у него на лице. Он хочет мои работы так же сильно, как Рэйчел хочет меня самого.

Я пожимаю плечами.

— Я позвоню своим контактам в The New York Minute, The City и Vanity. Кто-нибудь из них набросает твою биографию. Нам нужно начать генерировать шум. Ты показал мне все, что у тебя было? Ты сейчас работаешь над чем-то еще?

Кивнув, я коротко описываю ему идею того, что мне хотелось бы сделать дальше.

— О! Ну ты, негодник! — Он взволнованно потирает руки. — Это будет великолепно.

Остаток часа они проводят, обговаривая детали и размечая все мои будущие шаги на дороге к успеху (или к погибели). По мере того, как их голоса, заполняющие мою кухню, начинают сливаться в бессмысленный шум, у меня перед глазами возникает образ из прошлого: моя мама, стоящая на коленях и перевязывающая загрубевшие, покрытые мозолями руки отца.

— …Ноэль, ты слишком много работаешь. Посмотри на свои бедные руки.

— Неправда. Встань, Джозефина. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты стоишь на полу на коленях. Не думай о моих руках. Я ими горжусь. Они дают нам крышу над головой, одевают и кормят нашу семью. И для меня это главное.

— Но…

— Любовь моя, никаких «но». Я хочу, чтобы Ронан и Джеки знали, что если изо дня в день упорно трудиться, то добиться можно всего. — Он берет мамино лицо в ладони и с любовью заглядывает в ее глаза. — И что мечты на самом деле сбываются…

Я трясу головой. Что я делаю?

— Подождите. Я еще не сказал «да». Мне надо подумать.

Внезапно они оба начинают смотреть на меня, как на теленка с двумя головами. Рэйчел кладет ладони на стойку.

— В каком смысле «подумать»? Мне казалось, вчера вечером мы все это обговорили. Карл предлагает тебе шанс, который выпадает раз в жизни. Шанс, за который люди готовы убить.

— Я понимаю, но…

Неумолимая, она меня игнорирует.

— Он хочет поставить на кон свое имя ради тебя, потому что считает, что ты далеко пойдешь. Только представь — твое лицо на обложках журналов, статьи о тебе, интервью с тобой, вечеринки, люди, которые восхищаются тобой и твоими работами. — Она делает паузу. — Ты больше не будешь стоять, будто незначительный гость, около выставки Эдгара Хуареса. В следующий раз это будет твоя персональная выставка, и люди придут туда исключительно ради тебя.

Карл изучает свои наманикюренные ногти.

— Она права, Ронан. Достоинство с гордостью не вытащат тебя… — он оглядывает мою квартиру, — из этого места.

Я запускаю обе руки в свои волосы, борясь с желанием дернуть за них.

— Я не сказал «нет». Мне просто надо немного подумать, окей? Дайте мне передышку.

Карл похлопывает меня по плечу.

— Мы лишь пытаемся помочь тебе. А ты, мальчик мой, ведешь себя так, словно продаешь душу дьяволу.

Но почему я чувствую именно это?

Позже, пока нас везет ее «кадиллак-эскалейд», Рэйчел дотягивается до моей руки и спрашивает:

— Чего ты так сильно боишься?

Я перевожу взгляд за окно и вижу пару синих глаз, которые глядят на меня.

— Я трахаюсь за деньги, ясно? — Она смотрит на меня с жестокой усмешкой на до боли прекрасном лице. — И, откровенно говоря, не похоже, что ты потянешь мой ценник.

— Получить то, что хочу.

Блэр

Когда открывается дверь, я сижу у туалетного столика и готовлюсь к сегодняшней костюмированной вечеринке.

Пока я, подняв лицо, смотрю в отражении зеркала, как Лоренс идет через комнату — такой мужественный и вместе с тем безукоризненно элегантный, из прически не выбивается ни волосок — во мне нарастает необъяснимая грусть. Мой заботливый и нежный любовник, каким он был неделю назад, бесследно исчез. И его взгляд в зеркале доказывает мою правоту. Тот огонь, та страсть и игривость, которые были со мной несколько коротких замечательных дней, испарились, и от чувства утраты мне хочется заскулить. Его лицо опять стало бесстрастной и отстраненной маской. Но в глазах появилось новое — лед.

После своего возвращения несколько дней назад Лоренс не сказал мне практически ни единого слова. Он трахает меня, получает удовольствие от моего тела, но шутливые разговоры, интимность… ничего этого больше нет. Теперь все начинается и заканчивается в его спальне. Что-то изменилось, но что именно, я не могу объяснить.

Я покрепче сжимаю кисть для румян. Мне ненавистно то обстоятельство, что его отчужденность угнетает меня, что его холодность оказывает на меня влияние — что мне больно. Я знаю, я сама на все это подписалась. Я сама этого захотела. Но мне казалось, что перед тем, как Лоренс уехал из города, между нами произошло нечто особенное. Я думала… сама не знаю, о чем. Мне ясно одно: после его возвращения из поездки все стало иначе. Хмурясь, я смотрю на свое отражение и наконец признаюсь себе, что скучала — что мне не хватало его.

В повисшей тишине, долгой и неуютной, мы глядим друг на друга, и я не вижу в его глазах ни проблеска смеха или эмоции. Надеясь скрыть от него свои чувства, я отворачиваюсь к своему покрасневшему отражению в зеркале.

— Я почти все, — говорю, протягивая руку к помаде.

Нанося на губы тот же оттенок красного, что и мое алое платье от Валентино, я чувствую, как Лоренс становится за спиной, еще до того, как мне на плечи ложатся его холодные руки. Сложно поверить, что те же самые руки еще недавно ласкали меня так умело и страстно. От этой мысли меня охватывает печаль.

— Лоренс… Я…

Я схожу с ума, пытаясь понять, что изменилось. Неужели я все придумала? Ту мягкость в твоих глазах, ту твою нежность? Неужели мне показалось, что мы на миг перенеслись в начало чего-то, что я не могу ни понять, ни описать, но сердцем знаю, что это было прекрасно? Я хочу быть с ним честной, но мне мешает ледяное отчуждение в его взгляде. Я напоминаю себе, что наши отношения — исключительно деловые. Ни больше, ни меньше.

— Да? — Он медленно гладит мои ключицы. Ласка легкая, точно перышко, и вызывает во мне желание откинуться на него.

Мне не хватает смелости договорить.

— Ничего. Забыла, что хотела сказать.

Отпустив мою шею, Лоренс кладет передо мной черный футляр.

— Открой, — приказывает он голосом, от которого у меня слабеют колени.

Я беру футляр с туалетного столика и делаю, как было велено. И ахаю от неожиданности при виде знакомого ожерелья.

— Это оно? — Я поднимаю взгляд к его отражению в зеркале. — Не может быть. — Недоверчиво кручу головой. — Ты не мог.

— Естественно, мог, и это оно. — Он вынимает ожерелье из его шелкового белоснежного ложа. — Подними, пожалуйста, волосы.

Выполнив его указание, я смотрю, как Лоренс оборачивает мою шею нитью бриллиантов с рубинами. Поднимаю руку и кончиками пальцев веду по рядам камней, образующих розу. То самое ожерелье, которым я любовалась в музее в ночь нашей встречи. Он не шутил, когда сказал, что может себе позволить его.

— Почему? — спрашиваю я, встречаясь с ним взглядом.

Он безразлично пожимает плечами.

— Спасибо, Лоренс, но это уже чересчур. Даже для меня.

— Кто бы мог подумать. — Он смотрит на меня с таким холодным презрением, что я даже опешиваю. И опускаю голову, покраснев от стыда.

— Нет, не опускай голову. Посмотри на меня. Я хочу полюбоваться тем, за что заплатил.

Я выполняю приказ, и наши взгляды сталкиваются в отражении зеркала. Он поднимает руку и костяшками пальцев обводит мои ярко горящие скулы.

— Тебе не идет скромность, Блэр. В конце концов, разве не этого ты от меня хочешь?

Он опускает одну руку в глубокое декольте моего платья. Когда его пальцы входят в контакт с моей кожей, я вздрагиваю от страха… а может, от предвкушения. Как бы то ни было, я не могу отрицать, что его прикосновения поработили меня.

— Разве не этого ты от меня ждешь? — продолжает он.

Я задерживаю его руку, останавливая на полпути движение его пальцев.

— А тебе не идет жестокость, Лоренс. Но да, я хочу от тебя только этого. — Я делаю паузу, собирая в кулак всю свою храбрость, чтобы солгать ему. И овладев эмоциями, пренебрежительно усмехаюсь. — Чего еще здесь можно хотеть, кроме денег?

Я нацеливаюсь на то, чтобы ранить его — хотя бы словами, раз на данный момент другого оружия нет. И не промахиваюсь, но опять же, такое случается редко. Вижу вспышку эмоций в этих его леденяще-спокойных зеленых глазах. Хорошо.

Он холодно улыбается.

— Вот она, та Блэр, с которой я познакомился. Полная ненависти и яда, и все же невыразимо прекрасная.

Я отпускаю его, и загорелая рука Лоренса продолжает движение за вырезом моего платья, скользя по грудине, пока я слежу за блеском его дорогих «пиаже».

— Смотри на нас, — командует он.

Его рука опускается все ниже и ниже. Ткань натягивается — его не заботит то, что платье может порваться. Когда он задевает мое бедро, я непроизвольно развожу ноги в стороны, и Лоренс вставляет в меня один палец, затем, наблюдая за мной, добавляет второй. Тянет закрыть глаза, но я не могу — и не стану. Я хочу запомнить все, что он со мной делает, хочу впечатать происходящее в память, чтобы после, оглядываясь назад, не испытывать ни боли, ни грусти, ни сожалений.

Лоренс вынимает из меня пальцы, подносит к своим губам. Пробует меня. Затем опять опускает руку и входит — на сей раз сразу тремя пальцами, смазанными своей слюной и реакцией моего тела. Мое дыхание обрывается, пульс подскакивает так, что я хватаюсь за край туалетного столика и, чтобы не застонать, закусываю губу. Я не выдам, что он творит со мной. Не доставлю ему этого удовольствия. Его пальцы начинают двигаться то внутрь, то наружу, яростно вталкиваясь в меня, отчего моя голова начинает кружиться от наслаждения, переплетенного с болью. Или наоборот?

В воздух проникает сладкий и пикантный аромат секса. Мне слышно, как в моей промежности собирается влага, пока его жестокие пальцы совершают божественные, безжалостные толчки. Я чувствую его всем своим существом, его имя пропитывает меня до мозга костей.

Потирая большим пальцем мой клитор, он трахает меня, восхитительно сгибая пальцы и задевая мою точку G. По щекам девушки в зеркале растекся огненный, жаркий румянец, ее глаза затуманены похотью. Дыхание Лоренса ускоряется, и я изнываю от неудовлетворенной страсти, пока он, продолжая пальцами трахать меня, утягивает меня в небытие. Перед глазами мутнеет. Мое тело горит. Я тону. Я взлетаю. Все поет, все взрывается. Я кончаю. Я распадаюсь на части. Это чистый экстаз.

Придя в себя, я смотрю, как его рука выскальзывает из моего тела. Он поднимает ее и влажными пальцами ведет по моим губам.

— Открой рот, — приказывает он.

Я не реагирую, и тогда он насильно вталкивает пальцы мне в рот, заставляя почувствовать свой собственный вкус. Вытащив пальцы, он накручивает мои волосы на кулак и оттягивает мою голову, вынуждая посмотреть на себя. Нависнув надо мной, он со злостью шипит:

— Попробуй, что можно купить на мои чертовы деньги.

Наклонившись, Лоренс впивается губами в мой рот, затем, оборвав поцелуй, отпускает меня и уходит к двери, где в последний раз оглядывается на меня. Он выглядит собранным и, черт бы его побрал, таким равнодушным.

— Я подожду тебя внизу. — Он делает паузу. — Ты очень красивая в этом платье.

— Тебе нравится? — Я мило улыбаюсь ему, ощущая себя полной дешевкой. — Хотя, как же иначе. Оно ведь тоже куплено на твои деньги. — Когда он выходит, я открываю помаду и провожу ею по губам еще раз.

Не чувствуй.

Чего ты ждала? Он просто очередной мужчина.

* * *

Костюмированная вечеринка проходит в доме Алана Вандерхолла, друга Лоренсовой семьи. Величественное поместье в Гринвиче похоже на то, что обычный человек может увидеть только в кино. При виде дома — пусть он и меньше особняка Лоренса на Лонг-Айленде — я разеваю рот. Откуда, черт побери, берутся все эти богачи?