Миа Эшер - Сладкий яд

Он движется так молниеносно, что я едва успеваю понять, что происходит, перед тем, как он оказывается надо мной, а его руки смыкаются вокруг моей шеи. Моя душа отравила и его своим ядом.

Я не могу вздохнуть. Не могу шевельнуться. Я вся в его власти, но вместе с тем что-то во мне ликует. Лиши меня силы воли сказать тебе «нет». Сделай так, чтобы мне было проще отречься от своего сердца, проще ненавидеть себя. Пожалуйста, прости меня, Лоренс.

— Больше не упоминай при мне его имя, — предупреждает он, чуть ослабляя хватку.

Даже с его пальцами, опасно сжимающими мою шею, я кое-как выдавливаю смешок.

— Это неважно. Он…

Прежде, чем я успеваю договорить, Лоренс впивается в мои губы. Его поцелуй смертелен, как пуля в самое сердце. Он разрывает меня, пускает мне кровь, и при каждом прикосновении его губ я умираю медленной смертью, но мазохистская сторона моей натуры тянется к этой боли и к пустоте, которую он мне приносит. Я извиваюсь. Пинаю его и царапаю, разжигая в нем еще большую ярость. Это битва за доминирование. В его руках — моя жизнь, в моих — его гордость. Мы оба обречены.

Освободив одну руку, он просовывает ее между нами и раздвигает мне ноги, потом распускает ремень, расстегивает брюки, вытаскивает свой член и вонзает его в меня. От нехватки кислорода у меня мутнеет перед глазами, но мне это нравится. Мне нравятся его агрессивные, безжалостные толчки. Обхватив его ногами за талию, я притягиваю его еще ближе, мои пальцы погружаются ему в волосы, с силой тянут за них. Его лицо искажено гневом. Каждый быстрый и жестокий удар его бедер пронизан моей деградацией. И господи, помоги, но я хочу его, жажду его с животным, пугающим голодом. Он так хорошо меня трахает. Он трахает меня, пока не помечает собой меня всю, и я, кончая, вскрикиваю в приправленном болью экстазе, все во мне взрывается атомной бомбой, когда разъяренный Лоренс тоже достигает вершины своего временного безумия и кончает в меня.

Спустя секунду — или же вечность — Лоренс отпускает мою шею и выходит из меня, словно моя плоть обжигает его, затем отталкивается и, содрогаясь всем телом, откидывается на сиденье. С бледным лицом он следит пустыми глазами за тем, как я сажусь и, взявшись за горло, пытаюсь вдохнуть как можно больше воздуха. Легкие горят огнем, но тело поет от воспоминания о его жестоких прикосновениях.

— С твоей стороны это было очень глупой выходкой, Блэр. Больше не провоцируй меня. — Немного дрожащей рукой он проводит сквозь волосы. — Но если ты хочешь, чтобы с тобой обращались именно так, будь по-твоему. Мне плевать.

Одевшись, я отворачиваюсь к окошку и, чувствуя, как веки обжигает непролитыми слезами, закрываю глаза.

Что же я сделала?

И мой собственный внутренний голос насмешливо дает мне ответ. То, что у тебя получается лучше всего, разумеется. Уничтожила все, что тебя окружало.

* * *

Сидя на холодной расправленной постели в спальне Лоренса, я смотрю на рассвет за окном. Обхватываю покрепче колени и кладу на них щеку. И пока лучи заливают пол своим теплым светом и прогоняют прочь темноту, мечтаю пропасть вслед за ними. Может тогда я наконец перестану отравлять и уничтожать прекрасные вещи.

Я вспоминаю Ронана и его добрую улыбку в ночь нашей встречи, а потом человека, которого встретила на вечеринке. Такого холодного. Ожесточенного. Полного ненависти. Я знаю, кто виноват в этом — я. Я уничтожила его и его красоту.

Я думаю о Лоренсе и вспоминаю, как он смотрел на меня и целовал, пока мы танцевали, как предлагал себя мне. Но чем я ему ответила? Приняла его предложение и разорвала в клочки, лакомясь его болью.

Но утренний свет принес с собой кристально четкую ясность. И я отчетливо понимаю: я больше не могу жить такой жизнью. Я больше не могу делать больно тем людям, которые заслуживают этого меньше всего. Не могу. Лоренс достоин лучшего. Я знаю, что надо сделать, чтобы искупить свой грех перед ним и раз и навсегда истребить поселившееся во мне зло. Закрыв глаза, я нежусь в ощущении покоя, охватившего меня от мысли, что конец уже близок, пусть у меня и не получается подавить боль, которая угрожает поглотить меня изнутри.

Одевшись в кое-что из немногочисленных оставшихся вещей, купленных мною до Лоренса, я отправляюсь искать его. После того, как мы приехали с вечеринки, он приказал обслуге не беспокоить его и закрылся в библиотеке. Остановившись за дверью, я делаю вдох, потом без стука открываю ее и захожу. Он поднимает голову. Его взгляд сразу находит меня, наши глаза встречаются, и я, увидев, сколько в них неприкрытой боли, чувствую, как земля уходит у меня из под ног.

Я делаю неуверенный шаг в его сторону.

— Лоренс…

— Признаться, я удивлен, что ты еще здесь. Я думал, ты уже стоишь на коленях и делаешь тому мальчишке то, что у тебя получается лучше всего. — Он откладывает книгу, которую держит в руках, на журнальный столик рядом с собой. Его губы сжаты в тонкую линию, в голосе слышна высокомерная неприязнь. — Что тебе нужно?

— Я пришла попрощаться. Я ухожу.

— Так уходи. Тебя никто не задерживает.

Я вздрагиваю от его слов, как от удара хлыстом, но я заслужила его ярость и ненависть. На моих щеках проступает краска стыда.

— Я знаю: никаких слов не хватит, чтобы извиниться за то, как я вчера с тобой обошлась. — Мое горло внезапно сжимается. — Или рассказать, что я на самом деле испытываю к тебе. Но я бы хотела объяснить, почему…

— Довольно! — Он встает и, засунув руки в карманы, уходит к окну. — Я наелся твоим враньем до конца своих дней, Блэр. Ты больше не обязана притворяться ради меня. — Он стискивает челюсти. — Если ты переживаешь насчет своих денег… то зря. Они твои. Мне они не нужны.

— Лоренс, пожалуйста. Дай мне договорить, — умоляю я. На трясущихся ногах я подхожу к нему и становлюсь за его спиной. — Ты можешь просто посмотреть на меня?

— Зачем? Чего еще тебе нужно? — слышу я его ответ с вибрирующим в голосе бескрайним презрением.

Я обхожу его кругом, тем самым вынуждая посмотреть на себя. И на мгновение замираю при виде чистейшей ненависти, плещущейся в его глазах.

— Лоренс, прошу тебя… выслушай. Прости меня за все. Я была такой эгоисткой. — Эмоции, которые переполняли меня со вчерашнего вечера, переливаются наконец-то за край и водопадом обрушиваются на меня. Комната начинает кружиться. По моим щекам катятся слезы, но мне все равно. — Я обидела тебя… моего дорогого друга… и это убивает меня. Ты меньше всех заслуживаешь такого отношения к себе, и я больше так не могу. Ты слишком мне до…

— Дьявол! — Он хватает меня за руки и начинает трясти, моя плоть немеет под его цепкими пальцами. — До тебя еще не дошло? Я сыт твоей чертовой ложью по горло!

— Прости меня, — всхлипываю я, — прости, прости.

— Не смей извиняться! Мне не нужны твои извинения. — Руки, которые стальной хваткой удерживают меня, замирают. Вплотную склонившись к моему лицу, он неистово шепчет, дыша так, словно каждый вздох стоит ему неимоверных усилий: — Мне нужна была ты… ты, Блэр! Как ты не понимаешь? Проклятье, я же люблю тебя!

Признание оглушает меня, и я теряю дар речи. А потом он стискивает меня в объятьях так крепко, что я почти задыхаюсь, но я не противлюсь — я сама хочу перестать дышать.

— Любить тебя — это саморазрушение, Блэр, но я, похоже, неспособен остановиться, — исторгается из его груди новое признание. Я плачу в его объятьях, оплакивая свои ошибки и все то, чего у нас никогда не будет, пока меня разъедает печаль.

Со сквозящими в каждом движении гневом и разочарованием Лоренс опускает голову и начинает осыпать мое лицо отчаянными, обжигающими поцелуями, собирая мои слезы и спрятанную в них боль. Я погружаюсь пальцами ему в волосы, притягиваю его к себе, а его жестокий рот продолжает клеймить меня, мою кожу, и скулы, и веки, и все, до чего только может достать. Когда я начинаю искать его губы, он моментально мне уступает, и сквозь все его тело проносится дрожь.

Я знаю, это наше «прощай».

Зло чертыхнувшись, он отталкивает меня, словно я его обжигаю. Его грудь тяжело вздымается.

— Уходи! Уходи и никогда больше не возвращайся.

У двери я в последний раз оглядываюсь на несгибаемого мужчину, стоящего у окна. И пока я смотрю на него, пока впитываю его искаженные мукой черты, я наконец понимаю то, что мое слепое сердце столько времени отрицало. Истина становится ясной, как весеннее небо, и не замечать ее больше нельзя. Я люблю его. Я люблю его. Другой любовью, чем Ронана, но такой же непреодолимой и всеобъемлющей.

Взявшись за дверную ручку, я останавливаюсь и делаю свое единственное правдивое признание.

— Я люблю тебя, Лоренс. — Мой голос срывается.

Он оглядывается, и когда наши глаза встречаются — в последний раз, — я вижу, что ярость в них уступила место отчаянию.

— Но не настолько, чтобы остаться. — Лоренс отворачивается, начинает опять смотреть прямо перед собой, отметая меня словно уже забытую мысль.

— Прощай, Блэр.

Ронан

— Просыпайся, соня!

— М-м-м… — Я тянусь к теплому телу, которое должно лежать рядом со мной, но нащупываю только пустую подушку. — Вернись в кровать, Рэйчел.

— Ни за что. Открой глаза, Ронан! — восклицает она, ее голос вибрирует от радостного волнения.

Я хватаю ее за талию и тяну на себя, и пока в ушах звенит ее смех, чувствую, как она садится на мои бедра верхом, а ее длинные ноги обхватывают меня. Открыв глаза, я вижу, что она с широкой улыбкой наблюдает за мной. Я поднимаю руку и, обводя костяшками пальцев ее маленькую идеальную грудь, наслаждаюсь тем, как ее тело трепещет от моей ласки.

— Вот, ради такого зрелища я могу и проснуться, — говорю я, глядя на вершинки ее твердых сосков, проступающих под кремовым шелком.

— Ты ненасытен, — шутливо упрекает меня она. — Но посмотри же! — Она тянется к чему-то, лежащему рядом. Показывает мне — это журнал с моим лицом на обложке. Заголовок провозглашает меня новым именем в фотографии.

Рэйчел взволнованно открывает журнал и, быстро перелистав страницы, находит нужную ей статью. Потом, бросив на меня озорной взгляд, театрально откашливается и начинает читать.

— Ронан Герати: уникальный талант с лицом голливудского сердцееда. Когда я впервые услышала слухи о том, что сам Карл Брансвик, владелец Святого Грааля мира искусств, галереи The Jackson, взял под свое крыло новый талант, мой интерес в тот же миг пробудился.

Сделав паузу, Рэйчел улыбается мне.

— Люди, обладающие способностью впечатлить Карла Брансвика, появляются далеко не каждый день, но когда это происходит, самое главное — не пропустить то, что обычно приходит со скоростью шторма. Хотите узнать, в какой дерзкий и чувственный хаос мистер Герати повергнет нас, своих ничего не подозревающих жертв? Я была приглашена к нему в студию, чтобы одной из первых поприсутствовать при его съемке, и могу с уверенностью сказать, что увидела начало блестящей карьеры. Фотографии получились провоцирующими, чувственными, почти непристойными, и от каждой у меня захватило дух…

Удовлетворенная, она откладывает журнал.

— Ты станешь звездой, Ронан. Я это чувствую. Смотри, по тебе уже сходят с ума.

Я вспоминаю женщину, которая приходила в студию Карла, о присутствии которой я моментально забыл, как только начал снимать позирующую мне модель, пытаясь щелчками камеры запечатлеть ее душу.

— Ты так думаешь? — спрашиваю я, злясь на нотки неуверенности в своем тоне.

— Я уверена. — Наклонившись вперед, Рэйчел соблазнительно трется о мою грудь своими грудями, а потом целует меня.

Я пробираюсь под ее шелковую сорочку и, обнаружив, что она под ней голая, вминаюсь пальцами в мягкую плоть ее задницы, начинаю двигать ее на себе, лениво втираясь своим набухающим членом в ее горячую влажность.

С расстроенным стоном она заканчивает поцелуй и зарывается лицом мне в плечо около шеи.

— Боже, ты сводишь меня с ума. Я не узнаю себя, когда я с тобой. Я так сильно хочу тебя.

Накрутив ее волосы на кулак, я тяну за них и, наслаждаясь видом ее зарумянившихся скул, заставляю посмотреть на себя. Мое сердце остается безмолвным, но я не могу отрицать, что она по своему нравится мне, что мое тело жаждет ее, что я не могу ею насытиться. Рэйчел нужна мне, чтобы унять мою боль и заполнить ту пустоту, которая угрожает поглотить меня целиком.

— Я тоже хочу тебя.

Она закусывает губу. Ее ясные голубые глаза затуманиваются, и я большим пальцем касаюсь ее губы.

— Что?

— Расскажи мне о ней, — шепчет она.

Воспоминания о Блэр на мгновение ослепляют меня, и мне начинает казаться, будто я падаю в бездонный колодец. Но я сопротивляюсь им до тех пор, пока Рэйчел, ее светлые волосы и тело, прижатое к моему, не возвращают меня в реальность — и к ней.