Миа Эшер - Сладкий яд

— Милая, ты не обязана давать мне ответ прямо сейчас. Прочитай письмо своего отца. И не спеши. Когда ты будешь готова, я буду ждать тебя.

Попрощавшись с ней, я возвращаюсь в гостиницу. А там принимаю душ, крашу ногти, читаю и занимаю себя чем угодно, лишь бы не открывать то письмо, но в конце концов все-таки нахожу в себе смелость взять его и прочесть.

Моя дорогая Блэр, если ты читаешь это письмо, значит, я опоздал.

Моя жизнь — это сплошная цепь сожалений. Я жалею о том, что не водил тебя в школу. Что слишком редко ходил гулять с тобой в парк. Что не смешил тебя. Что недостаточно часто говорил, что люблю тебя. Но больше всего я сожалею о том, что не видел, как ты росла и становилась той прекрасной женщиной, которой, я знаю, ты стала.

Я так хотел бы, чтобы ты была с нами и увидела, кем мы стали. Твоя мама подарила мне лучший подарок, какой я только мог себе пожелать — свое прощение. Она говорит, что сделала это, потому что прошлого больше не существует и важно лишь то, кто мы сейчас. И она права, Блэр. Не позволяй демонам прошлого омрачать твое настоящее.

Прости меня, Блэр, за то, что был тебе таким паршивым отцом. Моя звездочка. Мой дорогой синеглазый ангел.

В моменты трезвости ты была тем, что придавало моей жизни смысл. А в моменты, затуманенные алкоголем, ты была той, о ком я больше всего горевал.

Я люблю тебя, моя девочка.

Всегда твой, папа.

Крепко прижимая к себе письмо, я оплакиваю девочку, которой когда-то была, и семью, которой мы могли стать, но не стали. Я плачу, потому что мне так и не довелось сказать папе, что в моих глазах он никогда не был неудачником. Я плачу, потому что та маленькая девочка до сих пор его любит, а он умер, так этого и не узнав.

Моя мать открывает дверь и, увидев меня, сияет улыбкой.

— Ты пришла.

— Да. — Я тоже ей улыбаюсь. — Я хочу попытаться, мама.

До сих пор моей жизнью и моими решениями правил страх. Страх, что мне причинят боль. Страх слишком много почувствовать. Страх перед любовью. Страх близости.

Страх.

Страх.

Страх.

Когда-то я думала, что освободилась от страха, но я обманывала себя.

Хватит мне убегать.

Пришло время взглянуть страху в лицо.

И, будем надеяться, исцелиться.

— Вау… с ума сойти можно, — выдыхаю я, пока Элли устраивает мне экскурсию по дому Алессандро на горнолыжном курорте в Вермонте. Когда мы спускаемся на первый этаж, целиком отданный под гостиную, с огромным камином из камня и окнами от пола до потолка, я останавливаюсь и впитываю открывающийся вид на горы и ярко-синее небо.

— Вид — это нечто, — говорит Элли.

— Да. Здесь все изумительно, Элли. — Я отхожу от окна и сажусь на большой молочно-белый диван. Взяв одну из уютных подушек, я прижимаю ее к груди и встречаю взгляд Элли. — Спасибо, что пригласила меня.

Элли садится рядом со мной, берет меня за руку и переплетается со мной пальцами.

— Как ты?

Зафиксировав взгляд на горящем в камине огне, я вспоминаю события последних недель своей жизни и тот мир, который я обрела, отказавшись от злости и чувства обиды — мир, который я обрела, прося прощения и прощая сама.

— Давным-давно я пообещала себе не влюбляться, потому что любовь делает меня слабой. Я решила не слушаться сердца и доверить все свои решения разуму и потому спряталась за деньгами и комфортом, который они обеспечивают. Я знала, счастье не купишь, но деньги могли сделать мою жизнь очень удобной… окутать ее своей сверкающей безопасностью. Теперь я понимаю, что ошибалась. В смысле, не пойми меня неправильно — деньги тоже важны. Но они далеко не главное. — Я поворачиваюсь к ней лицом и, вспоминая об отцовском письме, невесело улыбаюсь. — Любовь может быть разной. Жестокой. Волнующей. Лживой. Ревнивой. Полной ненависти. Но в своей чистейшей форме любовь может быть искупительной… всепрощающей. — Мой голос срывается, но я сквозь камень в горле все равно договариваю. — Любовь может подарить исцеление, Элли.

Она сжимает мою руку.

— Это прекрасно.

Рукавом свитера я вытираю слезы со щек.

— Фу… как же меня это бесит, — говорю, шмыгая носом. — В последнее время меня что угодно может заставить сорваться, и я начинаю без остановки реветь.

Я слышу ее мелодичный смех.

— О-о, да твое ледяное сердце оттаивает.

— Заткнись. — Я закатываю глаза, пока улыбка тянет вверх уголки моих губ. — Это чистый кошмар. — Мы переглядываемся, а потом взрываемся смехом. Когда мы успокаиваемся, я беру с своих коленок подушку и бросаю ей в голову, но к несчастью промахиваюсь. — Что бы я делала без тебя?

— Ясное дело, пропала бы. — Она притворно содрогается. — Но скажи… как ты справляешься? Ну, насчет Ронана с Лоренсом.

Как мне объяснить Элли события минувших недель, если я сама их не до конца понимаю? Я смеюсь, потому что столько времени берегла свое сердце и не давала никому получить над собой власть, но в итоге влюбилась — и не в одного мужчину, а сразу в двоих.

— Плохо, Элли. Боль еще слишком свежа. Но у меня было время подумать.

— И?

— Тяжело объяснить. Ведь как можно объяснить любовь к двоим мужчинам одновременно?

— Только ты могла влюбиться сразу в двоих после того, как настроилась совсем не влюбляться.

Я хмыкаю.

— Карма в ее лучше виде. — Я закусываю губу. — Ронан перевернул мой мир вверх тормашками. У меня не было ни единого шанса устоять против него — он захватил мое сердце. А с Лоренсом все было иначе. Нет, у того, что я чувствую к Лоренсу, нет ни конца, ни начала. То, что началось, как отвлечение, переросло в нечто прекрасное, что нельзя не назвать, ни объяснить, ни измерить. Каждый из них владеет разными частями меня.

— Паршиво, подружка. Жалко, что это не роман о менаже, где ты могла бы оставить обоих.

У меня вырывается невольный смешок.

— Да уж. А теперь у меня нет ни одного.

— К черту их. Мы приведем тебя в норму. Только пообещай, что в будущем больше не станешь намеренно портить свои отношения.

Мы еще смеемся, когда в дом с полными руками продуктов возвращается Алессандро. Мы поднимаемся, чтобы помочь ему, и на этом наш разговор прекращается.

…Уже заполночь, но сон ко мне не идет. Несколько часов проворочавшись, я откидываю одеяло и поднимаюсь. Потом подхожу к окну и, отодвинув в сторону штору, впускаю в комнату серебристый свет полумесяца. Покусывая губу, я вновь и вновь вспоминаю, что сказала мне Элли.

— Да… «портить» это еще мягко сказано, — шепчу я в пустоту.

* * *

После завтрака я принимаю решение немного пройтись, чтобы успокоить нервы. Бессонная ночь вымотала меня. Кажется, что если остаться дома еще хоть на секунду, то я окончательно спячу. Я надеваю куртку и через заднюю дверь выскальзываю наружу.

На деревянной веранде, я, дрожа, останавливаюсь. От величественного вида на горы у меня перехватывает дыхание. Вокруг так спокойно и тихо, что я оживаю. Спускаясь по ступенькам, я вспоминаю, как Алессандро рассказывал, что за домом протекает ручей, и решаю пойти поискать его.

Когда я возвращаюсь обратно, из дома доносится смех. Должно быть, прибыли и остальные гости. Я уже готова открыть дверь, как вдруг слышу слева чьи-то шаги. Непроизвольно оглядываюсь, и из моих легких выходит весь воздух. Ко мне, не замечая моего присутствия, приближается высокий мужчина. И пока мои глаза впитывают родные черты, щетину на челюсти и вокруг его чувственных губ, и то, как очаровательно (и до невозможности сексуально) он выглядит в своей синей шапочке…

Я с абсолютной ясностью понимаю, что он — мой единственный.

Пусть он и делит мою любовь с другим человеком, но душой и телом я принадлежу только ему. Осталось только понять, не опоздала ли я…

Я отпускаю дверную ручку. Поворачиваюсь к нему лицом. Как в последний раз, делаю вдох и, пустив осторожность по ветру, ставлю на кон свое сердце.

— Привет, Ронан.

Услышав мой голос, Ронан в тот же момент замирает как вкопанный. Наши глаза встречаются, и я вижу на его лице целую гамму разных эмоций.

— Что ты здесь делаешь? — цедит он с такой ненавистью, что я на секунду опешиваю. — Чертова Элли.

Вздрогнув, я делаю в его сторону шаг.

— Я…

Но тут открывается дверь и выходит женщина, лица которой я никогда не забуду. Спеша к нему, она задевает меня плечом, а после протягивает Ронану свои унизанные кольцами руки.

— Вот ты где. А я-то думала, куда ты пропал.

Ронан ставит сумки на землю, потом берет ее за руки и притягивает к себе. Улыбаясь медленной, обольстительной улыбкой, он делает вид, будто меня не существует.

— Что, уже успела по мне соскучиться?

Рэйчел смеется переливчатым смехом, а меня пожирает ревность. Господи, она даже смеяться умудряется элегантно. Она что-то щебечет ему, но за звоном в ушах я их не слышу. Почувствовав внезапное головокружение, я приваливаюсь к стене.

Отпустив ее, Ронан сплетается с нею пальцами, подхватывает свободной рукой сумки и начинает идти в сторону дома. Когда они проходят мимо меня, его глаза сталкиваются с моими, и я не вижу в них ничего, кроме застывшего равнодушия.

— Прошу прощения, — обращается он ко мне. Его голос так холоден, что внутри у меня все превращается в лед.

Когда они скрываются в доме, я прижимаюсь макушкой к стене и закрываю глаза.

Вот он, гребаный ответ на твой вопрос, Блэр.

Ты опоздала.

— Блэр, прости, — с грустью умоляет меня Элли. — Я понятия не имела, что Алессандро их пригласил.

— Все нормально. — Оторвав взгляд от разделочной доски, я сжимаю ручку ножа. — Ты же не виновата в том, что я наконец-то получила по заслугам за то, как паршиво вела себя в прошлом. Но как он попал сюда? Я не знала, что вы с ним виделись после того раза, как он вез вас ко мне.

Она объясняет, как случайно пересеклась с ним на вечеринке у Рэйчел. При упоминании ее имени у меня в желудке разливается желчь, но отчаянное желание узнать о нем перевешивает неоправданную неприязнь к этой женщине.

— Алессандро сказал, что на прошлых выходных наткнулся на Ронана в баре в Сохо и пригласил его. Он не знал, что у вас с ним что-то было. Господи, я так на него разозлилась, когда их увидела.

— Бедняга. — Я снова принимаюсь с напускной тщательностью резать чеснок. — Надеюсь, ты была с ним не слишком сурова.

— Выживет, — дерзко роняет Элли, и я невесело хмыкаю.

Элли отпивает вина, а потом крутит жидкость в бокале — по-видимому, взвешивая свое следующее заявление.

— Блэр… Я не думаю, что он разлюбил тебя.

— Не говорит так, — шепчу я, но мое сердце начинает колотиться так громко, что я едва слышу сквозь его стук свои мысли.

Перед глазами вспыхивает картинка: Ронан и Рэйчел стоят у огня, его рука — вокруг ее талии, ее — спрятана в задний карман его джинсов. Они смеются, общаются с Элли и Алессандро и с остальными гостями. У меня могло быть все это, не будь я такой идиоткой, но Ронан теперь с Рэйчел, и я ничего не могу с этим поделать.

— Ты ошибаешься, Элли. — Я кладу нож на стол и становлюсь к ней лицом. — Он меня ненавидит.

— Я бы не была так уверена. Блэр, он лжет себе. Я это чувствую. Когда он думает, будто никто не смотрит, то следит за каждым твоим движением. Он не может оторвать от тебя глаз.

— Элли, хватит, — умоляю я, начиная сердиться. Хватит меня обнадеживать. — Он привез с собой Рэйчел. Он с ней.

— То, что они трахаются, еще не значит, что они влюблены. — Элли пожевывает свою нижнюю губу. — Но должна признаться, я не представляю, что с ней и делать.

— Ничего!

Она поднимает руку.

— Она ему симпатична, тут можно не сомневаться, но он не смотрит на нее такими глазами, как на тебя.

— И какими же глазами он на меня смотрит? — спрашиваю я тихо.

— Блэр, ну в самом деле. Неужели ты настолько слепа? Он смотрит на тебя, будто ты центр Вселенной. Он, конечно, дико рассержен, но…

— Элли, давай больше не будем об этом, — прошу я. — Некоторые вещи исправить нельзя.

Она надувает губы.

— Я думала, ты покончила с ложью.

— Покончила. Но отрицание, — я беру у нее бокал и, сделав большой глоток, возвращаю, — это единственное, что позволяет мне хоть как-то держаться с тех пор, как он прибыл. Ну все, давай готовить.